Игры капризной дамы

— Претензии к лицу, проводившему служебное расследование? — спросил он у Феди, когда появился Надеин. Балдахинов и здесь был верен себе, направив последнее негодование Феди не на себя, а на инспектора.

— Нет претензий, — ответил Федя.

— Вопросы к нам?

— Я увол… — спросил Федя, проглотив от волнения окончание слова.

— Да, — сказал зам.

— Я хотел бы попасть на прием к Батранину, — произнес Федя и невольно посмотрел на Надеина. Однако Серега не ответил на его взгляд. Он, как хорошо вышколенный пес, равнодушно смотрел перед собой.

— Это ваше право, — ответил ему Балдахинов. — Сегодня он занят и просил его не тревожить. А завтра… Завтра у него прием граждан с семнадцати до девятнадцати.

— Я… — начал было Федя.

— Проводите Федора Степановича до часового и решите вопрос с удостоверением. Ну, а вам успехов в гражданской жизни…

— Ты что, совсем офонарел? — сказал Феде Надеин, когда они вышли в коридор. — С какими ты трупами разговаривал в автобусе? Ты что, захотел, чтобы тебя психом сделали?

Большего ему сказать не пришлось, потому что на пути им все время попадался кто-нибудь из сотрудников.

Часовой взял удостоверение из рук Феди, проверил и протянул обратно, но Федя кивнул ему на Серегу, и тот отдал удостоверение инспектору.

— Прием завтра с семнадцати, — напомнил Серега. — Еще есть шанс…

Случившееся оглушило его. Он ничего не видел и не слышал вокруг и, хотя собирался завтра попасть на прием к Батранину, ноги принесли его на вокзальную площадь.

У самого вокзала он угодил в толпу цыганок.

— А постой, гвардеец, — раздался грубый женский голос, и Федя не сразу понял, что это обращаются к нему.

— А совсем оглох, что ли? А дай закурить.

— Не курю, — ответил Федя.

— Тогда дай погадаю, — сказала цыганка и развернулась перед так, что подол цветастой юбки коснулся грязного асфальта. — Всю правду скажу… — Она ухватила его за рукав.

Федя вырвал руку и пошел дальше.

— А совсем дурак, гвардеец, — раздался вслед голос цыганки. — Совсем правду знать не хочет. Не ходи туда… не ходи…

Огромная грязно-зеленая коробка вокзала возвышалась над площадью, которая во времена учебы Феди в политехе была сквером, а теперь напоминала базар послевоенных времен.

На площади и у входов в вокзал из киосков, со столиков, с рук торговали всем, что можно продать. А продать можно было не так много. В основном торговали водкой, папиросами, спичками, консервами, книгами, цветными фотографиями кошек, гороскопами, календарями с порнографией и просто порнографией, без календарей.

Каждый третий из находящихся на площади торговал, каждый второй был пьян. Пьяная женщина в грязном плаще и со спущенными до стоптанных туфель чулками приставала к прохожим.

— Дайте рубль, — повторяла она, — дочь больна раком, а ребенку три года, дочь больна раком…

— Гы-гы-гы, — ржал рыжий парень, стоящий за спиной девицы, торговавшей чем-то, что лежало на маленьком столике, похожем на банкетку. — Это была ее любимая поза, гы-гы…

Две пьяные девицы с красными потными лицами и глазами старух остервенело таскали друг друга за волосы под хохот таких же пьяных мужиков.

— Давай, Катька, — кричали одни, — мочи ее…

— Хрен там, — отвечали другие, — у Манюни красный пояс по каратэ.

Женщины, словно услышав слова одобрения, начинают пинать друг друга ногами…

Маленький мужичок, выпятив живот, ходит среди болельщиков.

— Делайте ставки, господа, — говорит он, — делайте ставки… твою мать…

— Купи девочку, — сказал рыжий парень, стоящий позади юной продавщицы, лет пятнадцати, одетой в мини-юбку и кофточку, больше похожую на майку. Девчонка стояла перед столиком-банкеткой, на котором лежало потрепанное евангелие.

Федя остановился перед столиком и тупо уставился на евангелие.

— Купи девочку, — подмигнул парень. — Я смотрю, мужик болтается, делать не хрен, а так до поезда перебьешься… Что, бабок жалко?

Когда смысл сказанного дошел до сознания Феди, он, как во сне, сделал шаг вперед и ударил парня кулаком в лицо… Удара не получилось: парень пошатнулся, и Федя, провалившись, споткнулся о столик и упал. Ответный удар ногой по лицу был не очень сильным, но он отрезвил Федю, заставил вскочить и снова броситься на парня…

И тут время словно сдвинулось на несколько лет назад.

Федя снова дрался за попавшую в беду девчонку, забыв все писаные и неписаные правила поведения сотрудников спецслужб. Парень отступал от Феди зигзагами, используя другие столики в качестве прикрытия. Федя же пытался настигнуть его по прямой и переворачивал столы и табуретки с «товарами», подключая к своему противнику их хозяев, и уже через пять минут у входа в вокзал образовалась большая толпа, внутри которой находился Федя. Его били руками и ногами… Последний удар по голове нанес ему столиком-банкеткой рыжий парень…

С тех пор прошел год.

Из больницы Федя вышел в конце августа. Он лежал сначала в травме, а потом в психушке, поскольку рыжий и его соседи сказали милиции, что на них напал сумасшедший, у которого были страшные глаза, пена у рта, и бормотал он что-то непонятное… В дальнейшем это подтвердилось. Федя в больнице вел себя агрессивно, все куда-то рвался, все с кем-то пытался додраться… Но в конце концов лечебница и аминазин сделали свое дело, и Внучек выписался со «значительным улучшением», ко всему равнодушный и кроткий, как новорожденный ягненок.

С тем он и вернулся в Каминск.

Зава к тому времени помогла Наталье расторгнуть брак, и та переселилась в другую квартиру. Работает она по-прежнему в универмаге, но на работу не ходит, а ездит на «Мерседесе».

По возвращении Феди в Каминске пошли слухи, что он с группой головорезов из КГБ все это время был в Москве и готовил там государственный переворот. Гнев «народный» тут же настиг его, и Федя был избит «неустановленными лицами». Правда, как всегда, неустановленными они были для милиции, а весь Каминск знал, что сделали это глушаковцы: они не могли пройти мимо возможности поколотить кого-нибудь безнаказанно.

Осенью того же года вернулся с Севера хозяин квартиры, и Федя едва не оказался на улице. Спасибо Шуше, который по просьбе своей будущей супруги, порекомендовал Сысько взять Федю на работу. Тот согласился и не прогадал: на работе Федю ценят, у него лучший участок в городе. Вместе с работой получил Федя и однокомнатную квартиру в «крейсере». Правда, квартира служебная, но тут ничего не попишешь, дворникам других не дают.

А жизнь в Каминске идет своим чередом. Банда Глушака подросла, увеличилась и стала полной хозяйкой «крейсера» и его окрестностей, которые день ото дня расширяются присоединением к ним новых территорий с вассалами. Надпись на заборе «КПСС — к суду!» стерли, но на ее месте появилась новая: «Смерть буржуям!» В горотделении госбезопасности появился новый сотрудник — Дробин, руководит им старый начальник — Карнаухов. Все так же печатает на машинке Байметова, все так же ходит на дежурства на ТЭЦ зануда Николаев, расследует очередное убийство из хулиганских побуждений Толстых, метет тротуар вокруг «крейсера» Внучек.

Тротуар и двор «крейсера» — гордость и боль Феди. В шесть утра его можно увидеть во дворе с метлой. В семь на улицу выходит новый начальник строительства ТЭЦ — молодой еще парень, всего год назад работавший главным инженером, а с отъездом Хуснутдинова возглавивший стройку.

— Шир, шир, — скребет в стылой утренней тишине асфальт метла Феди.

— Чак, чак, — звучат в той же тишине шаги начальника, идущего к машине.

Каждый из них занят своим делом и не обращает внимания на другого.

Год назад, когда Федя впервые появился во дворе «крейсера» и встретился с этим парнем, он кивнул ему, как когда-то тот просил его делать. Но парень шарахнулся от него, как от прокаженного…

И тогда Федино сознание, надломленное травмой и притупленное аминазином, вдруг с необычайной ясностью воспроизвело Луконина, возвышающегося над кафедрой, и Надеина, излагающего свою классификацию человечества…