Тюрьма

— По чьей инициативе произошел разрыв? Алену надо было собраться с мыслями.

— Вероятно, по ее. Понимаете, мы встречались уже только по привычке. Я все чаще и чаще бывал занят. Она сказала что-то вроде: «От нашего чувства уже ничего не осталось, ты согласен, Ален?»

— Вам тоже хотелось покончить с этой связью?

— Быть может… Вы задаете мне вопросы, которых сам я себе никогда не задавал.

— Да, но поймите, что еще два часа назад я и не подозревал о существовании вашей жены или вашей свояченицы, и если мне знакомо ваше имя, то только благодаря журналу.

— Я пытаюсь ответить.

Ален словно просил прощения, а это было вовсе не в его характере. Да и вообще, с той минуты, как он переступил порог уголовной полиции, все его поведение, мысли, чувства, слова были не в его характере.

— Помнится, я хотел приласкать ее в последний раз.

— Она уступила?

— Она предпочла, чтоб мы расстались добрыми друзьями.

— А потом?

— Все было в порядке. Мы с Мур-мур не раз у них ужинали. Встречали ее с мужем в театре, в ресторане.

— В поведении вашей жены никаких перемен не произошло?

— Нет… Не знаю… Простите, что я так часто произношу эти слова, но мне, право, нечего больше сказать.

— Вы с женой всегда ужинаете вместе?

— Почти каждый вечер…

— Вдвоем, без посторонних?

— Нет, вдвоем — редко. У нас много друзей, и часто приходится присутствовать на всевозможных ужинах, коктейлях…

— Как вы проводите конец недели?

— Суббота у нас обычно спокойный день. Но на Мур-мур почти всегда висит какая-нибудь недописанная статья. Случается, я уезжаю, а она остается в Париже до воскресенья, чтобы закончить работу. Мур-мур набила себе руку на интервью с приезжими знаменитостями… Но, может быть, вы мне скажете наконец, почему она все-таки убила сестру?

Его вдруг охватило негодование, он сам себе удивился. Так обнажаться перед каким-то полицейским, который от усталости слушает его вполуха! Выворачивать перед ним наизнанку свою семейную жизнь, свои интимные отношения!

— По-моему, как раз мы оба и пытаемся это выяснить.

— Нет, невероятно…

— Что невероятно?

— Что она вдруг ни с того ни с сего приревновала меня к Адриене и из ревности…

— Вы с женой очень любили друг друга?

— Я вам уже сказал.

— Вы мне рассжазывали о начале вашей совместной жизни в Сен-Жерменде-Пре. А с тех пор?

— Нет, мы друг друга любим…

Разве его теперешнее состояние не доказательство? Он настолько подавлен, что самого себя не узнает. Каких-нибудь полчаса или час назад Мур-мур, наверно, сидела в этом же самом кресле, и та же самая лампа под молочно-белым абажуром освещала ее лицо.

— Вы у нее тоже об этом спрашивали?

— Она отказалась отвечать на мои вопросы…

— А она призналась?

У Алена появился луч надежды.

— Только в том, что убила свою сестру.

— Но почему? Она объяснила?

— Нет. Я предложил ей вызвать адвоката по ее выбору.

— Что она ответила?

— Что вы сами, если захотите, можете нанять адвоката, а ей все равно, будет адвокат или нет.

Ей все равно… Неужели Мур-мур так сказала? Эти слова не вяжутся с нею, с ее манерой говорить. Она, наверное, выразилась иначе.

— Как она держалась?

— На вид спокойно. Даже удивила меня. Посмотрела на часы и вдруг сказала: «Мы с Аленом должны были встретиться дома в половине восьмого. Он будет беспокоиться».

— Она была взволнована?

— По правде сказать, нет. У меня в этом кабинете перебывало немало людей, только что совершивших преступление. Но я не помню, чтобы ктонибудь из них так владел собой, был до такой степени спокоен.

— Вы просто не знаете Мур-мур.

— Если я правильно понял, вам нечасто приходилось проводить время вдвоем? Я имею в виду последние годы.

— Да, нечасто. Вместе-бывали, но с глазу на глаз-лишь перед сном, и то не всегда. Не забывайте о моей профессии, она вынуждает меня встречаться с людьми с утра до вечера, а зачастую и после полуночи.

— У вас есть любовница, господин Пуато? Опять любовница! Слово, лишенное смысла. Ветхозаветное понятие.

— Если вы имеете в виду, сплю ли я с другими женщинами, кроме жены, признаюсь откровенно — да. И не с одной. Всякий раз, как представляется случай, но только стоящий…

— Принимая во внимание направление вашего журнала, в подобных случаях, вероятно, недостатка нет.

В голосе комиссара прозвучала зависть.

— Теперь давайте подытожим: вы ничего не знаете. У вас была связь со свояченицей, но с декабря прошлого года эта связь прекратилась, и, насколько вам известно, ваша жена о ней не подозревала. Тем не менее нам нужно будет все это уточнить. Тогда мы, возможно, что-то и поймем.

Ален с любопытством взглянул на комиссара, он почувствовал себя задетым. Что надеется понять полицейский, ничего не знающий об их жизни, когда он сам ни черта не может понять?

— Кстати, для какой газеты работает ваша жена?

— Для всех понемножку… Она то, что называется по-английски free lance, иначе говоря, журналист, не связанный с определенной редакцией. Она работает по собственному почину. Принимаясь за статью или серию статей, она уже заранее знает, в какую газету или журнал их предложить. Часто печатается в английских и американских журналах.

— А для вашего еженедельника она что-нибудь делает?

— Вы мне уже задавали этот вопрос. Нет. Это не ее жанр.

— У вас есть адвокат, господин Пуато?

— Разумеется.

— В таком случае, может быть, вы попросите его сегодня вечером или завтра утром связаться со мной? Комиссар с облегчением вздохнул и поднялся.

— Я попрошу вас пройти в соседнюю комнату. Вы повторите свои основные показания, а стенограф их зафиксирует.

Как это до него сделал Бланше. И что Бланше мог им рассказать? Интересно, как он вынес это унижение? Занимать такой видный пост во Французском банке и попасть на допрос к полицейскому!

Комиссар открыл дверь.

— Жюльен, сейчас господин Пуато изложит вам вкратце свои показания. Вы их зафиксируете, а завтра в течение дня он зайдет их подписать. Мне уже давно пора домой.

Он повернулся к Алену:

— Простите, господин Пуато, что задержал вас. До завтра.

— Когда я увижу жену?

— Это уже дело следователя.

— Где она будет ночевать?

— Внизу, в камерах предварительного заключения.

— Могу я передать ей что-нибудь из вещей, может быть, белье, предметы туалета?

— Если хотите. Но обычно, в первую ночь… Он не закончил фразы.

— Только чемодан вам придется доставить на набережную Орлож.

— Знаю.

Камеры, дворы, кабинет, где женщины проходят медицинский осмотр. Лет десять назад он написал об этом репортаж.

— Когда вы мне понадобитесь, я вам позвоню. Помощник комиссара надел шляпу, натянул плащ.

— Может быть, дома вам что-нибудь придет в голову. Спокойной ночи, Жюльен.

Этот кабинет был поменьше- чем первый. И мебель не красного, а светлого дерева.

— Фамилия, имя, возраст, служебное положение?

— Ален Пуато, родился в Париже, площадь Клиши, тридцать два года, издатель журнала «Ты».

— Женаты?

— Женат, имею сына. Адрес в Париже: улица Шазель, 17-а. Основной адрес: Сент-Илер-ла-Виль, вилла «Монахиня».

— Итак, вы признаете…

— Я ничего не признаю. Ко мне в квартиру явился полицейский инспектор и спросил, есть ли у меня оружие. Я ответил, что есть, и стал искать свой браунинг в ящике, где он обычно лежит. Там его не оказалось. Инспектор привез меня сюда, и комиссар-не помню, как его фамилия…

— Помощник комиссара Румань.

— Совершенно верно. Так вот, комиссар Румань сообщил мне, что моя жена убила свою сестру. Он показал мне браунинг, который я как будто узнал, хотя на нем нет никаких опознавательных знаков и я им никогда не пользовался. Комиссар спросил меня, известны ли мне мотивы преступления, совершенного моей женой, я ответил, что они мне неизвестны.

Он шагал взад и вперед, как у себя в кабинете, и нервно курил сигарету.