Три изысканных детектива (сборник)

Его встретила Айрис, одетая в красивое кимоно, и, после того как они обменялись целомудренным поцелуем, пообещала, что, пока отца нет дома, она напечатает на его неприкосновенной пишущей машинке фирмы «Ламбер» пролог к «Кубку Туле».

Когда Жозеф постучал, Виктор надевал голубую рубашку с накрахмаленным воротничком и манжетами, шерстяные брюки и бархатный жилет. Он крикнул юноше, чтобы тот подождал пару минут, а когда открыл дверь, тот ахнул:

— Патрон, да вы шикарно выглядите! Постойте-ка, вы и бабочку надели? Ну и дела!

— Надеюсь, вы пришли не за тем, чтобы восхищаться моим внешним видом. Вам удалось встретиться с Менаже?

— Ну… можно сказать, что я с ним встретился, да только это дохлый номер.

— Что вы хотите этим сказать?

— По квартире старьевщика словно пронесся табун лошадей. И кроме того…

— Что такое?

— Он мертв. Получил пулю в сердце. Я анонимно позвонил инспектору Перо.

— И правильно сделали, — задумчиво произнес Виктор. — Мне жаль, что так вышло, Жозеф. Хотите чего-нибудь выпить?

— Нет, патрон, спасибо. И вот еще что. Пока я был у Менаже, туда приходила девушка. Увидела тело, испугалась и убежала. Она взяла с собой шарманку и бродила с ней по городу весь божий день. Она итальянка, поет неаполитанские песенки. Я проследил за ней и выяснил, что она живет в доме номер три на улице Сент-Андре-дез-Ар. Не знаю, имеет ли она какое-то отношение к этим смертям, но…

— Браво, Жозеф! Вы настоящий Шерлок Холмс. Может быть, чаша у девушки?

— Если так, мы это выясним. Завтра чуть свет я буду у ее дома. О, чуть не забыл! — и Жозеф вытащил из кармана письмо Фортуната.

— Должен признаться, патрон, я его прочитал, — виновато произнес он.

Виктор почесал затылок.

— Что ж, у нас общее дело и одна цель. Как вы смотрите на то, чтобы заскочить к старому развратнику?

— Патрон, он меня пугает. Эти его чучела в подвале и безумные речи…

— Что ж, если вы боитесь, я сам этим займусь.

— Боюсь?! Я?! После всего, с чем я сегодня столкнулся?

— Отлично. Тогда бегите к нему, передайте от меня подарок и внимательно выслушайте его рассказ. Постарайтесь заодно выяснить, есть ли среди членов семьи меткие стрелки и не ездил ли кто-нибудь из них в недавнем прошлом в Англию. А я отправлюсь на улицу Сент-Андре-дез-Ар. Как вам такой план?

— Я восхищен вашим организаторским талантом, патрон. А теперь мне пора, не то мать раскудахчется.

Решение Виктор принял быстро, но на душе у него было неспокойно. Таша. Она скоро вернется. Хватит ли у него решимости высказать ей все, что камнем лежит у него на сердце?

«Прекрати об этом думать. Твоя беда в том, что ты все анализируешь, пытаешься объяснить каждую мелочь, учитывая при этом только собственное восприятие. Пусть Таша выскажет свое мнение. Если между нами возникли какие-то вопросы, мы решим их вместе».

Он снял нарядный жилет и расхаживал по квартире, сжимая его в руке. Ревность снова запустила в него острые когти. Наконец он вышел, пересек двор и открыл дверь мастерской, заполненной сумеречными тенями. Зажег лампу, подошел к окну. На улице носились наперегонки мальчишки столяра, играли в «Кошку на дереве», [95] их звонкий смех метался между домами. Виктору не хотелось ужинать. В девять он развязал галстук и растянулся на кровати. Взгляд упал на знакомую подушку, у него перехватило дыхание, и он сердито смахнул ее на пол. Внезапно на смену ревности пришла злость, злость и обида на Таша, которая делала его несчастным.

Что он ей скажет? Что прочитал письмо, что все знает, но «ты свободна, дорогая, и можешь уйти к своему возлюбленному»? Вздор!

Он заставил себя сосредоточиться на таинственной чаше. Что в ней такого, из-за чего можно убить?

Кэндзи Мори, в небрежной позе сидя в кресле, смотрел на него с улыбкой и, казалось, вот-вот произнесет одну из своих любимых поговорок. Виктор резко отвернулся от портрета, написанного Таша пару лет назад. Что за нелепая мысль повесить его напротив кровати! Он встал, схватил одну из блузок Таша и набросил на картину.

В половине десятого Таша открыла дверь. Лампа едва освещала комнату. Таша подошла к кровати. Виктор спал, лежа на спине и закинув руки за голову. Он даже ботинки не снял. Таша пару минут стояла неподвижно, чувствуя, как сердце заходится от нежности, потом осторожно тронула Виктора за плечо. Он открыл глаза и сел.

— Это ты… Как прошла выставка?

Ей очень хотелось рассказать ему всю правду, но она обещала молчать.

— Ни одну из моих работ не купили, — произнесла она наконец.

Он смотрел, как она раздевается, и думал, как сильно ее любит. А потом сжал в объятиях и сказал себе: «Ты мне солгала».

— Мне пора, — Эдокси поправляла перед зеркалом шляпку, украшенную крупным бантом.

— Встретимся в четверг утром?

Она старалась выглядеть равнодушной, но не удержалась и расплылась в улыбке.

— Я тебе позвоню, милый.

Ей хотелось еще раз напоследок прижаться к Кэндзи, но она сдержалась, помня, как он не любит открытого проявления эмоций, и, послав ему воздушный поцелуй, упорхнула.

Как только дверь за любовницей закрылась, Кэндзи встал с постели, накинул халат и упал в уютное мягкое кресло. Он воспитывался в христианской семье, но был далек от догм и ритуалов. Жизненный опыт привел его к собственному пониманию той стороны бытия, о которой принято говорить полунамеками. Он мог часами наблюдать за видениями, созданными собственным воображением, но никогда не позволял пустым мечтаниям отравлять его жизнь. Контролировать чувства и эмоции и в то же время не перегораживать плотиной разума их вольный поток — таким было его кредо.

Кэндзи не спеша оделся и похлопал по карману, чтобы удостовериться в том, что блокнот с пословицами и афоризмами на месте. Ему не давало покоя словечко из письма Джона Кавендиша: оно трепетало в голове, взмахивая, точно бабочка крылышками, двумя слогами: Три-нил, Три-нил… Интуиция подсказывала Кэндзи уцепиться него и позволить провести себя в потаенный уголок памяти.

Он закрыл глаза и начал вспоминать. Путешествие в крытой повозке под проливным дождем. Китайское кладбище, возле которого колымага увязла в грязи. Радушный прием со стороны жителей кампонга, которые, угостив их ампо, танцевали тандак. [96] Он вспомнил и прелестную Пати, ее нежную кожу, смуглые плечи и груди, очертания пышных бедер под саронгом, густые волосы, украшенные цветами. Во всех историях, которые она рассказывала ему полушепотом, фигурировал крис — национальный кинжал с клинком ассиметричной формы, с помощью которого вершили правосудие. Тихий голос девушки смешивался с журчанием воды.

— Река Соло, — прошептал Кэндзи.

Он перелистал записную книжку и вспомнил книгу «Таинственные истории и неведомые народы» Виктора Тиссо: [97]

«Тринил. Деревушка на севере острова Ява, у подножия вулкана Лаву-Кукусан, на берегу реки Соло. В период муссонов река выходит из берегов, и Тринил часто страдает от наводнений…».

Кэндзи вздохнул. Ему никогда не забыть прелестное лицо своей первой женщины, хотя он провел с ней всего одну ночь. Уезжая от нее на рассвете, он обещал вернуться. Кто знал, что судьба занесет его северный остров, почти всегда окутанный холодным туманом…

Он встал, подошел к телефону, запросил Лондон и снова сел, размышляя об Айрис и Жозефе. И почему интерес дочери к этому юноше так его раздражает? Потому что он опасается, что тот может разбить ей сердце?

Зазвонил телефон. Кэндзи проинформировал собеседника о предмете своих поисков и продиктовал адрес лавки «Эльзевир».

Что ж, ответ на вопрос он получит только послезавтра. Придется подождать.