Убийство в музее восковых фигур

Послышался тихий голос, в котором звучала нотка недоверия:

— Так, значит, это сделал ты…

— Слушай меня! С того самого времени, когда твоя Одетта вывалилась из окна, я опасался, что возникнет сегодняшняя ситуация. Я подозревал, что у тебя сдадут нервы или что тебя одолеет приступ совестливости, и ты решишь отправиться в полицию поведать о «несчастном случае». Мадемуазель Мартель, как я и предполагал, психологически более устойчива. Поэтому именно ты была способна погубить нас всех. Но если заставить тебя молчать…

— Ты сам, своими руками убил Одетту.

— Я всего-навсего несколько приблизил ее кончину. Так или иначе, ей оставалось жить несколько часов.

Он явно любовался собой. Было слышно, как звякнуло горлышко бутылки, коснувшись бокала.

— Неужели ты могла вообразить, что я помчусь с ней в больницу и тем самым выдам вас всех? Увольте. Полиция спит и видит, как повесить на меня какое-нибудь дело. Проще всего было прикончить ее там, во дворе. Что, строго между нами, я и сделал. Ты же, кажется, не видела ее после падения?

Я наконец осмелился взглянуть на них. Джина сидела прямо, словно окаменев. Ее лица не было видно. Галан в раздумье рассматривал свой бокал, слегка побалтывая его содержимое. Но все же за его внешним спокойствием можно было заметить ярость. Я понимал, что он никогда не простит ей одного — удара по его тщеславию. Галан поднял глаза. Теперь они стали желтыми, как у кошки.

— Нож, который я употребил, очень заметен. Его лезвие оставляет весьма специфический след. А теперь он в твоей гримерной. Ты вряд ли можешь его найти, но полицейские профессионалы… Ты дурочка, — продолжал он, подавляя гнев, — они же обвинят тебя в обоих убийствах, особенно если получат кое-какие намеки. Твоя шейка легла под нож гильотины прошлой ночью, когда была зарезана Клодин Мартель. Неужели ты это сама не поняла? И у тебя хватает бесстыдства и наглости, чтобы…

Казалось, что Галан готов запустить в нее бокалом. Но огромным усилием воли он овладел собой, искаженное гримасой ненависти лицо обрело благодушное выражение. У меня сложилось впечатление, что он сам был немного испуган своим приступом столь необузданной ярости.

— Прошу тебя, дорогая… постарайся не огорчаться. Лучше послушай, что было потом. Когда стемнело, я вывез тело на своей машине и сбросил его в реку. Нет и намека на связь всего происшедшего со мной. Но с тобой, увы…

— А Клодин?

— Джина, я не знаю, кто убил Клодин. Но ты мне скажешь.

На этот раз Галан не стал усаживаться на диван. Он придвинул кресло под лампу и устроился в нем напротив Джины. Гротескные тени заиграли на его носу. Галан похлопал себя по бедру, из темноты возникла белая кошка и угнездилась на коленях хозяина. Некоторое время Галан молчал, поглаживая нежную шерсть и отрешенно улыбаясь своему бокалу.

— Теперь, моя дорогая, если твои эмоции несколько поостыли, позволь мне продолжить. Я скажу, что мне от тебя требуется. Спрятав улику против тебя, я преследовал только одну цель — застраховаться на тот случай, если вдруг против меня возникнут подозрения. Я не имею права вообще возбуждать их. Сейчас, в конце своей долгой и плодотворной карьеры, я намерен оставить Париж.

— Оставить Париж?

— Или, если сказать другими словами, я отхожу от дел. — Он хихикнул. — Почему бы и нет? Я достаточно обеспеченный человек, да, по совести говоря, никогда и не испытывал особой страсти к деньгам. Я не ушел в отставку, потому что пока не решил некоторые вопросы с твоим другом Бенколеном, который наградил меня вот этим. — Он прикоснулся к носу. — Я ничего не делал с его подарком, напротив, я берег его, так как он служил мне дополнительным стимулом. Кстати, успехом у дам (о да, дорогая, и ты тому пример) я во многом обязан, хотя это и звучит неправдоподобно, своему уродству. Не знаю почему, но большое родимое пятно на красивом лице всегда манит их. — Он пожал плечами. — Что же касается моего лучшего друга Бенколена, то моя осмотрительность, которая вам так не нравится (а она не однажды уже спасала мою шкуру), моя осмотрительность, — повторил он, хихикнув с отвратительной издевкой, — подсказывает, что следует воздержаться от прямых столкновений с ним.

Галан испытывал удовольствие, строя длинные, изощренные фразы. Каждый раз, повторяя слово «осмотрительность», он улыбался и искоса поглядывал на девушку.

— Итак, я уезжаю. Думаю, что в Англию. Я всегда мечтал о жизни сельского джентльмена. Я стану сочинять прекрасные книги в своем полном лавровых кустов саду у берега реки. Хирург изменит форму моего носа, я вновь стану красивым, и ни одна женщина, увы, не взглянет на меня.

— Ради всего святого! Что ты несешь?

— Как тебе известно, — продолжал он спокойно, — я владею значительной, очень значительной долей этого заведения. У меня есть партнер, ты даже не подозреваешь, кто это. Думаю, ты заметила, что я не поддерживаю контакта с так называемыми административными помещениями. Вновь предусмотрительность. Все дела ведет партнер. Итак, моя дорогая, я продаю свою долю.

— Но каким образом это может касаться меня?

— Терпение. — Тон его голоса изменился — в нем зазвучала ненависть. — Я хочу, чтобы ты все знала, потому что это задевает все твое глупое, гнилое, разложившееся племя. Ты, конечно, понимаешь, что я имею в виду. Я владею клубом много лет. Я знаю каждого члена, его или ее тайные делишки, мне известны все скандалы, все жульничества. И разве я использовал всю эту информацию в целях «шантажа»? Вы, кажется, так говорите? Если использовал, то в крошечных размерах. Передо мной более высокая цель, Джина. Я все опубликую, преследуя исключительно альтруистские цели. Надо показать, — его голос гремел, — как клубок вороватых, извивающихся червей притворяется человеческими существами.

Этот человек — безумец. Видя через щель его лицо, я не сомневался в этом. Мысли, одиночество, унижение? Непонятый идеалист, тонко чувствующая блестящая личность, бьющаяся в тесной клетке собственного разума? Его желтые глаза, казалось, вперились прямо в мои зрачки. На секунду мне почудилось, что он увидел меня. Кошка завизжала и спрыгнула с колен, когда Галан ущипнул ее загривок. Это, видимо, вернуло его к действительности, и он перевел взгляд на девушку, которая вся сжалась в углу дивана.

— Я развлекаю тебя, — сказал Галан, растягивая слова, — уже год. Стоит мне захотеть, и ты вернешься ко мне. Ты попала в мои руки, потому что я немало путешествовал, много читал и умею говорить красивыми фразами. Ты узнала о таких славных делах, о существовании которых твоя бедная безмозглая головка даже не подозревала. Я сделал Катулла твоим учителем. Я открыл тебе Петрарку, де Мюссе, Кольриджа и многих других. Я выбирал для тебя песни и показывал, как их следует исполнять. Огромные чувства, великая любовь, верность. Теперь мы оба знаем, какая все это чушь, не так ли? Тебе известно, что я думаю о людях.

Он глубоко вздохнул, и к нему вернулся его сардонический тон.

— В моем сейфе спрятано несколько рукописей. Они запечатаны в конверты и готовы к отправке в парижские газеты. Там рассказы о людях, вполне правдивые истории, которые увидят свет вскоре после моего отъезда. — Галан ухмыльнулся. — Мне за них заплатят. Это будет сенсация десятилетия, если газеты осмелятся на публикацию. А они осмелятся…

— Ты сумасшедший, — произнесла Джина. — Я даже не знаю, что сказать. Я, конечно, не обольщаюсь насчет тебя, но все же не думала…

— Жалко, — перебил он ее, — что это взорвет клуб. Никто не решится даже приблизиться к нему. Однако это уже забота моего партнера, так как у меня здесь не осталось финансовых интересов. Но, моя дорогая, давай вернемся к земным делам. В одном из пакетов, кажется, есть масса интереснейших сведений и о тебе. Но с другой стороны, нет никакой необходимости, чтобы твое имя вообще фигурировало. Пусть будет «Джина безупречная», если…

Джина повернулась к нему лицом. Она вполне овладела собой, в ее голосе появилась прежняя холодность.

— Я предполагала, Этьен, что рано или поздно нечто подобное должно было случиться.