Нетипичный маньяк (СИ)

- Не пугайтесь, я - сыщик!

Это был квартирант Вики Романовой. Сыщик вызвал полицию. Ванька увидел учительницу и сестру, закричал и бросился к едва стоящей на ногах Жене.

Человек бежал к своей машине. Спина была мокрой от крови, кровь уже текла в брюки, чавкала в ботинках. Он сел за руль, прогрел мотор, и выехал со двора, набирая скорость. Он мчался к переезду. Человек знал, что конец, давно был к нему готов и считал, что он должен быть красивым, как фейерверк. Голова кружилась. Человек усмехнулся бледными губами. Он узнал ту, которая его убила. Хорошо, есть кому позаботиться о Мурчике. Лишь бы только она берегла себя: в прошлый раз, там, на свадьбе, он едва успел ее спасти от анафилактического шока. «Скорая» бы не успела... Она была самым лучшим, что случилось в его жизни...

Состав, пыхтя, двигался навстречу машине, подставляя бок. Последнее о чем человек вспомнил в этой жизни, было лицо жены... Грузовик врезался в бок среднего вагона. Тот начал заваливаться набок, увлекая за собой. Раздался взрыв, далеко озаривший все вокруг: машина предпринимателя была заправлена под завязку. От Андрея Лоскутова не осталось ничего...

Вика, Александра, Мария, Лара, Бобик и частный сыщик, бывший Викин квартирант Алексей Морозов сидели за столом в загородном доме Александры.

Алексей поведал, что подозревал нескольких жителей деревни, следил за ними, но последним подозреваемым стал предприниматель Андрей Лоскутов.

- Он не был типичным маньяком, поэтому он и смог продержаться так долго. Самым подозрительным мне казался математик Сергей Пузырев с его частыми отлучками, которые часто совпадали по времени с убийствами. Но у него оказалось надежное алиби: в «Театральном» его знали многие. Затем я обратил внимание на диковатого Николая Сычева, но следя за ним убедился: когда происходили убийства он находился дома. Следил за неприметным и малоразговорчивым Николаем Большаковым. Затем мое внимание привлек жадный и нелюдимый Виктор Зернов. А начал я с того, что по версии Александры проверил, что стало с приемной дочерью Аглаи Петуховой. Я узнал, что семья контролера  исправительно-трудовой колонии Сергея Глотова, его жена Анна и приемный сын Николай были убиты, а их квартира ограблена, вскоре после того, как супруга вернулась с похорон матери. Я съездил туда, посмотрел дело из архива, поговорил со стариками-соседями. Они сказали, что Анна привезла два баула, в которых, скорее всего, были очень ценные вещи. Видимо, приемная дочь Аглаи сама кому-то проговорилась, что поедет за наследством матери-дворянки. Преступники так и не были найдены. А вот с Андреем Лоскутовым не хватило времени... Но хотя он и был нетипичным маньяком, мне все-таки удалось выйти на его след. Но не успел. Если бы не Лена, Женя Большакова была бы обречена... Хорошая женщина, смелая. Жаль, что Лена скоро уезжает...

Вика кивнула.

- Ей было скучно в деревне. Лена создана для борьбы, поэтому и хочет вернуться на родину. Настоящий боец! Мы будем молиться за нее.

Молодой человек кивнул.

- Она обещала оставить мне Мурчика...

Вмешалась мать Вики:

- А про аромат. Лида вспомнила, что бабушка Андрея дружила с Аглаей, ходила к ней учиться шить. Видно, она ее научила белье отваром ирисовым полоскать. А та - свою дочь... И внук об этом знал...

Частный сыщик распрощался с хозяевами. Александра пригласила его на свой день рождения, и молодой человек обещал обязательно прийти.

- Ты ему явно нравишься, - шепнула Александра бывшей снохе. - Не упусти!

Вика улыбнулась.

- Он мне тоже нравится.

ЭПИЛОГ

Вот и снова пришла весна. Правда, снег еще целиком не сошел. Вике, наконец-то, за многие недели, удалось вырваться в деревню. Алексей в этот раз не смог помочь: он только вчера уехал в командировку по новому делу. Александра привезла родственниц и вернулась в магазин.

Вика с матерью, спилили, наконец,  старую, почти неплодоносящую яблоню, оставив молодой, крепкий побег. Вырубили полузасохшую сирень. Та разрослась неимоверно и закрывала обзор улицы, к тому же утратила красоту. Оставили лишь несколько мелких отростков. Бобик стаскивал ветки в угол сада, пойдет на мульчу. После вырубки в доме сразу стало светлее и веселее.

Вика теперь стала управляющей мебельного магазина, и, странное дело, новая работа ей нравилась. Александра вышла в декретный отпуск, но продолжала натаскивать Вику и Лару, которые оказались весьма прилежными ученицами. Лара в выходные уже подменяла в магазине Вику. А Настя, в прошлом неудавшаяся журналистка, стала отличным менеджером по продаже мебели.

После обеда мать решила пересадить заодно и пион. А еще дать отросток подруге Лиде Сычевой, которая, выйдя замуж, ждала ребенка. Пион рос у самого дома больше двадцати лет, состарился, изросся весь. Поэтому побегов, а соответственно, и пышных ярко-малиновых цветов, с каждым годом становилось все меньше и меньше.

- А не рано? - поинтересовалась Вика. - Не замерзнет? Я думала, пион осенью пересаживают.

- Можно и осенью, да руки не дошли. Рано - не поздно, мы его еще и укроем...

Мать начала подкапывать пион, уже начавший выпускать нежные росточки.

- Еще Аглая подарила, царствие небесное, - вдруг вспомнила мать. - Сама и посадила: у нее рука легкая была. Вот что ни посадит, все приживается! Яшичка-то ее всегда просила помочь, когда что-то пересаживала, иначе точно пропадет, у самой-то рука тяжелая! Вот и принесла отросток. Перед самым пожаром... Сказала, Вике на память. Любила тебя очень...

Мария вздохнула.

Вика взялась помогать матери. Неожиданно лопата со звоном стукнулась о металл. Показалось какое-то полуистлевшее тряпье. Вика извлекла из расползающейся ветоши большую жестяную коробку, покрытую коричневой масляной краской. Такой в деревне красили полы.

С великим трудом открыли крышку: она была посажена на краску. Внутри лежало что-то в промасленной бумаге. Вика сняла садовые перчатки, развернула и ахнула. В старинной коробке из-под чая лежали фамильные драгоценности Аглаи Петуховой: кольца, серьги, броши, кулоны... А в них - бриллианты, изумруды, сапфиры, рубины... Было что-то еще. Вика извлекла из тонкого кожаного мешочка ветхий, желтый от времени листок бумаги, на котором удивительно красивым каллиграфическим почерком явно не наших времен было написано выцветшими от времени чернилами: «Я, Аглая Аристарховна Петухова, урожденная Оболенская, находясь в здравом уме и трезвой памяти, завещаю свои фамильные ценности моей единственной правнучке Виктории Владимировне Пушковой». Витиеватая подпись и дата: 25 апреля 1995 года. А пожар случился почти месяц спустя... И еще одна записка, совсем коротенькая: «Если со мною что-то случится, прошу винить в моей смерти Николая Михайлова, внука Серафимы Михайловны Козловой».

Вика заглянула в кожаный мешочек. Там была еще одна бумажка. С величайшей осторожностью извлекла и ее. Фотография, старая-старая, пожелтевшая, но четкая... Удивительно красивая, уже далеко не молодая женщина с высоко поднятыми волосами и спокойной и ясной улыбкой... Кружевная блузка с той самой камеей. Вот какой она была, несгибаемая Аглая Аристарховна.

Мать вдруг вспомнила.

- Она говорила, их было три сестры... Перед арестом они собрали, все, что уцелело, и надежно спрятали. Решили: кто выживет, тому и достанется. Выжила она одна...

И потрясенно добавила:

- А ведь поговаривали, что мою мать взяли из приюта. Выходит, все же Аглая родила, там, в лагере. Девочку забрали бездетные родственники мужа, удочерили. А когда они вернулись, из дочь давно была уже взрослой... Так и не сказали... Взяли, значит, вместо нее дальнюю родственницу Аглаи. Это, что ж выходит, мы дворянки? Может, еще и графини какие-нибудь?

Вика кивнула.

- Выходит так. Скорее, княжны...

Пока мать перебирала заскорузлыми, натруженными пальцами украшения, Вика подошла к кусту. Копнула еще. Вторая коробка была чуть поменьше. В ней плотными рядами лежали золотые монеты... Больше ничего не было.