Дверь. Альбом

— Нет.

— Сейф или что-нибудь напоминающее часы, но не обязательно часы. Что-нибудь круглое. Рисунок вам ничего не напоминает? Может быть, круглую картину с гвоздями на обратной стороне?

— Одна или две есть. Я их смогу осмотреть.

Поезд уже подходил к станции. Он помог мне одеться, и мы на секунду присели, ожидая выхода.

— Я надеюсь, — проговорил он, глядя мне прямо в глаза, — что вы понимаете, во что мне это все обошлось?

— Вам?

— Я о Джуди. Она получит пару или сколько-то там миллионов, а я буду при ней мужем на содержании. Я отхожу в сторону, вот и все.

— Но Джуди нельзя оставить без права голоса, ведь так?

— Она уже проголосовала. Она не отказывается от денег.

— Не верю.

— Ну, примерно так. Она сказала, что я — бедное озлобленное существо, которое не дает ей обеспечить мне роскошную жизнь. Она сказала, что только сильный человек может решиться жениться на богатой, а я слаб, иначе бы женился.

В этот момент поезд остановился.

Я была рада вернуться домой, увидеть Роберта возле машины, Джозефа возле входной двери. Я живу в одном доме со слугами, поэтому тех, которые мне не нравятся, просто увольняю. После Нью-Йорка в доме казалось особенно прохладно и спокойно. Окруженная заботой Джозефа, я сразу расслабилась: красиво сервированный столик, отличный чай, горячие булочки, зелень лужайки за окном. Впервые после смерти Сары я почувствовала себя в безопасности. Теперь уж наверняка все кончилось. Даже по поговорке, три трагедии — вполне достаточно.

Я откинулась в кресле и вдруг как-то впервые заметила, что лицо Джозефа покрыто какой-то восковой бледностью.

— Джозеф, ты был болен?

— Нет, мадам. Несчастный случай.

— Случай? Какой случай?

Но это оказался не несчастный случай. Когда я выудила из него все подробности, которые потом подтвердили служанки, на свет выплыла история о таком жестоком и таинственном нападении среди бела дня, что у меня кровь застыла в жилах.

Дело было так. После полудня, когда я уехала в Нью-Йорк, Джозеф дал служанкам выходной. Он часто так делал в мое отсутствие, сам готовил себе какой-нибудь ужин и потом с удовольствием отдыхал в одиночестве в своей буфетной.

Двери дома были заперты. Роберт мыл в гараже машину. Как он рассказал, и его рассказ позже полностью подтвердился, у него не было никаких подозрений до четырех часов дня, пока он не обратил внимание на тихий стук в окно буфетной, в котором виднелось окровавленное лицо.

Роберт испугался. Даже не пытаясь войти в дом один, он позвал на помощь шофера моего соседа-контрабандиста. Они взломали дверь подвала и поднялись по лестнице.

Джозеф без сознания лежал на полу буфетной, из ужасной раны на голове текла кровь. Доктор Симондс потом обнаружил, что у него все тело в синяках. Он пришел в сознание только через два часа, но так и не мог дать описание нападавшего.

— Я ничего и никого не слышал, — рассказал он мне. — Я был на втором этаже. Собирался дождь, и надо было закрыть окна. Я закрыл и уже хотел спускаться по черной лестнице, когда почувствовал, что сзади кто-то есть. Следующее, что помню, мадам, это то, что я нахожусь внизу, у лестницы, и ползу в буфетную.

Рассказ подтверждали найденные служанками следы крови на ступеньках и целая лужица — перед ней на полу.

Однако доктор Симондс, когда пришел ко мне тем же вечером, не выказал большого доверия к этой истории с нападением.

— Конечно, он был ранен, — заявил доктор тем веселым уверенным тоном, каким врачи всегда успокаивают боязливых пациентов и нервных женщин. — Это же всем ясно! Мне пришлось наложить четыре шва! Но почему именно нападение? Почему бы Джозефу не зацепиться за что-нибудь своими резиновыми подошвами и не слететь по этой вашей лестнице? Там двадцать с лишним ступенек с металлической окантовкой, и каждая оставила на нем свою отметину.

— Он говорит, что почувствовал кого-то сзади.

— Именно. Он шагнул вниз и обернулся. И я не знаю, как он не свернул свою упрямую шею. Вообще чудо, что он уже ходит.

Но Джозеф стоял на своем. Кто-то ударил его сзади палкой или стулом. И как мы сейчас знаем, был прав. На него действительно покушались. И вполне вероятно, оставили в покое, когда посчитали, что он уже мертв.

Случилось так, что именно во время этого визита доктора Симондса я впервые узнала, что Говард, возможно, оставил второе завещание. Доктор наблюдал Говарда, когда тот лежал прошлым летом больной в «Империале», а сейчас выразил соболезнование.

— Конечно, это должно было произойти. И он знал. Не тот человек, чтобы обманываться. Инфаркт был очень нехорошим. Кстати, он тогда изменил завещание? Вы не знаете?

— Изменил? Ничего не знаю.

— Он собирался. Уолтер был к нему очень внимателен, у них установился мир. Даже забавно. Бедная мисс Гиттингс Уолтера ненавидела и, если б ее воля, близко бы его не подпустила.

— Надеюсь, он все-таки изменил завещание, — предположила я. — В конце концов, единственный сын…

— Может быть, изменил, а может — и нет. Я разговаривал с Уолтером. Он сказал, что если — да, то придется платить огромные налоги. Но точно он не знал. Хотя получил у меня письменное свидетельство, что его отец способен написать такой документ. Как это там: «Не находится под влиянием наркотических средств, не страдает умственной слабостью». — Он усмехнулся. — Умственная слабость! Если Говард Сомерс страдал слабоумием, то я готов так заболеть.

Но ранение Джозефа обеспокоило меня. Какие мотивы? Чего этим можно добиться? Должна сознаться, я опять подумала, что мы имеем дело с убийцей, который убивает только ради самого процесса.

В тот же день я купила Джозефу новый револьвер и переселила его в комнату для гостей на втором этаже. Перед тем, как он лег, мы с ним вместе обошли не только весь дом, но и гараж, и сарай. После этого, заперев дверь своей комнаты, я смогла провести спокойную, хотя и не очень приятную ночь.

Но опять не могла заснуть. Лежа в постели с карандашом и бумагой, я попыталась записать все, что мы знали об этом неизвестном. Записала, что он изобретателен и физически силен; не задумываясь, может лишить человека жизни; отлично знает мой дом, вплоть до вентиляционной шахты и слухового окошка в ней; он, возможно, такого же роста и телосложения, как Джим Блейк; собаки его знают; хотя после смерти Сары Гиттингс мы заменили замок парадной двери, он все еще имеет возможность — если, конечно, Джозеф говорит правду — входить в мой дом когда захочет; сила, которая им движет, хотя нам и не известная, уже успела убить и Сару, и Флоренс Гюнтер, и, возможно, Говарда и может затронуть еще Бог знает кого.

К этому времени я была уже достаточно взвинчена. Поэтому, когда услышала равномерный топот ног в холле, меня пробрала холодная дрожь. Но это был всего-навсего Джок, который беспокойно бегал по дому: зов весенней ночи будоражил его кровь, а закрытая и наглухо запертая дверь преграждала ему путь к собратьям.

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

На следующий день я прошлась по дому, выполняя обещание, данное Дику. Слуги, очевидно, решили, что трагедии последнего времени в некоторой степени лишили меня душевного равновесия, так как я поочередно исследовала все предметы округлой формы. Один или два дагерротипа в круглых рамках я буквально разобрала на части, но эти акты вандализма не привели ни к чему.

После полудня меня вызвал прокурор. Беседа получилась неприятной: обвинения и едва сдерживаемая ярость с его стороны, и ничего, кроме испуга, — с моей.

— Мисс Белл, это очень серьезное дело, — заявил он. — Одно и то же лицо совершило два страшных преступления и два нападения. Одно из нападений доказано, второе — на вашего дворецкого — по крайней мере, очень возможно. В нашем округе завелся либо опасный маньяк, либо убийца, мотивы поведения которого скрыты так тщательно, что мы их до сих пор не выяснили. Думаю, что мы имеем дело с мотивированными действиями. Из двух убитых женщин одна была, в общем, никем. В ее жизни не было ничего существенного. В жизни второй были лишь отношения с семьей, которой она верно служила и со стороны которой пользовалась значительным доверием. Две женщины подружились: секреты одной стали секретами другой. Поэтому, если предположить, что один из секретов имел порочащий характер, когда погибла одна, должна была погибнуть и другая. Тем не менее указанная семья не предпринимает ничего, чтобы помочь закону. Она даже скрывает некоторые сведения от полиции.