Человек из Скотланд-Ярда

— Я не читаю содержания, — сказал он, выпрямляясь. — Я только отмечаю поток букв, их рисунок и способ их образования. Это письмо написано лицом нервным, раздражительным и крайне честолюбивым. Это женская рука. Эта женщина подозрительна и довольно злобна. Ей примерно около 48 лет, она не очень образованна, но в жизни умеет добиться своего. Во всяком случае, я советовал бы быть с ней осторожным.

В комнате раздался легкий смех, но Кейт Баррет выглядела серьезной и испуганной.

— Мистер Артурингтон, — сказала она. — Вы знаете ее!

Тот покачал головой:

— Нет. Я никогда не видел этого почерка.

— Но это же замечательно! Это точно она! Это моя будущая свекровь!

— Я никогда не встречал ее и никогда о ней не слышал. Но все это есть тут. Черным по белому. Теперь следующее.

Арчи убрал письмо и положил второе.

— Это лицо — тоже женщина. — Она проста, пряма и честна, добра, щедра и несчастна. В последние годы характер ее очень изменился. Тут есть некоторые знаки… — Он внезапно остановился, опять посмотрел на письмо и бросил комично-обиженный взгляд на Джоан. — Этот почерк так похож на его владелицу, что я не стану продолжать. Давайте следующее.

— Оно было от миссис Баррет, — шепнула Нэнси инспектору.

— А это мужская рука. Он молод и, я бы сказал, имеет большие возможности. Прямой. Здравомыслящий. Не скучный, имеет достаточно воображения, соединенного с большой энергией и сдержанностью. Он хороший друг и, я бы сказал, неумолим по отношению к врагу. Это прекрасный почерк. Его владельцу можно доверять.

— Бог мой! Тагерт! — простонал Арчи.

Тагерт Лейтон быстро встал, шагнул к столу и взял листок, который «прочел» мистер Артурингтон.

— Пейдж, противный осел! — сказал он. — Я отдеру тебя за уши.

Мистер Артурингтон улыбнулся и попросил следующий образец.

— Это написано джентльменом средних лет. — Он остановился. — Что-то очень знакомое. Это мой собственный. Давайте следующий… Это писала женщина, честолюбивая, не очень интеллигентная, около 45 лет, очень настойчивая. Если кто-нибудь попадется в ее тиски — никогда не выберется из них. На вид она спокойная и мягкая, а в действительности имеет дьявольский характер. Однако держит себя в руках, и тот, кто живет с ней, не имеет никакого понятия, какова она на самом деле. Все думают, что она милая женщина, женственная и деликатная.

Мистер Артурингтон отодвинул письмо в сторону. Нэнси взглянула на Джоан, которая отвернулась от всех и поправляла цветы в вазе. Булл уловил это.

— Чье это было письмо? — тихо спросил он под шумок общего разговора. Нэнси наклонилась к нему.

— Это моя компаньонка, мисс Мандель.

— А это рука, которую я знаю. Неужели, Джоан, ты думаешь обмануть меня?

Нэнси и Джоан хихикнули.

— А это — женская рука. Молодая, импульсивная и интеллигентная. Я бы сказал, что у нее все еще впереди.

— Вот видишь, Нэнси, — закричала Джоан, — это ты! Чудесно, папочка! Ты узнал ее?

— Я никогда не видел этот почерк. Интересный. Честно говоря, в нем больше силы и глубины, чем в других, кроме этого. — Он подхватил тот листок, который только что отложил в сторону.

— Почерк Джоан тоже интересный, но он очень похож на ее лицо.

Арчи положил на стол три листка.

Мистер Артурингтон взглянул на них по очереди.

— Эти два написаны одним лицом. Третье — отличается. В то же время обе эти руки похожи. Эти люди воспитывались в одинаковом окружении, но на автора двух документов влияла более суровая дисциплина.

Он посмотрел на них опять. Недоуменно нахмурился.

— Такие мужские почерки, я бы сказал, характерны для людей хищного типа. Они проницательны, совершенно беспощадны как к другу, так и к врагу, не останавливаются ни перед чем. Эгоистичны и честолюбивы, каждый в своем роде. Если не затрагивать их интересов — они очаровательны, но если встать им поперек дороги — они просто опасны. Повторяю — они не останавливаются ни перед чем, даже перед преступлением, а может быть, и перед убийством.

Инспектор Булл внезапно увидел отдельно от других три лица. На одно мгновение, короткое, как мелькнувшая мысль, он увидел обнаженное чувство. Это был страх.

Булл лег спать около одиннадцати часов, ожидая, что ночью будет томить бессонница. «Представление» в доме Артурингтона окончилось довольно неловко. Хозяин дома, придя в себя и опомнившись, с очаровательной изысканностью разуверял всех в графологии и пытался доказать присутствующим, что все это сущая ерунда, и к этому следует относиться, как к шутке.

Присутствие инспектора Булла усилило неловкость. Все понимали, что он находится здесь из-за убийства, совершенного под этой самой крышей. Булл решил, что при данных обстоятельствах производить следствие в этот вечер и среди этих людей бестактно. И постарался уйти как можно скорее, унеся с собой твердое убеждение, что «представление» имело гораздо больший успех, чем ожидал Артурингтон.

По пути домой инспектор Булл все время твердил себе, что двумя главными причинами, вызывающими преступления, оказываются любовь и деньги. В этом деле любовь, видимо, была не при чем. Правда, когда Тимоти Уэллс сказал что-то чересчур лестное своей опекаемой, глаза Арчи Пейджа очень красноречиво свидетельствовали о том, что он способен и убить.

До сих пор инспектор Булл полагал, что при сложившейся ситуации в выигрыше могла оказаться только Диана Баррет. Но после визита в банк в Гилдфорде понял, что тут фигурировали гораздо более крупные суммы, чем 5000 фунтов. Во всяком случае, здесь фигурировала большая часть от 100 000 фунтов, а, если принять во внимание и дочь, то эта сумма еще увеличивалась.

Инспектора Булла не покидала мысль о том, что человек, убитый в особняке мистера Артурингтона и находящийся сейчас в морге — не Симон Крейки. Мысль эта была почти неправдоподобна. Она противоречила всем известным Буллу фактам, но как же иначе объяснить все фантастические события прошлой недели?

Булл старался представить себе, почему Симон Крейки — если человек в черном пальто действительно был Симон — убил своего брата? А если убил не он, то кто же? Давид Крейки завещал дочери Симона около 50 000 фунтов. Если Симон собирался жить в Кобхэм-Парке с дочерью, он бы никогда не допустил потери этих денег.

Только одно было несомненным — у Симона Крейки была дочь. Не требовалось большого труда, чтобы понять, что Симон Крейки хотел покончить со своей прежней жизнью в Лондоне. И он хотел не просто уехать. Он хотел перестать быть Симоном Крейки, хотел порвать со всем своим прошлым — и со своим именем, и со своим делом.

Он собирался жить жизнью деревенского джентльмена под именем Сильвестера Кернса. И, чтобы за ним невозможно было проследить как за Симоном Крейки, поместил свои деньги в ценные бумаги и в банкноты по одному фунту.

И вдруг в мозгу инспектора Булла сверкнула внезапная идея. Он опять представил себе мертвого человека без бороды в библиотеке мистера Артурингтона: если Симон Крейки старался изменить свою внешность, перевоплощаясь в Сильвестера Кернса, разве не избавился бы он от бороды прежде всего? Затем перед мысленным взором инспектора Булла возникла фигура человека, который вчера явился в банк Гилдфорда и в агентство по продаже земельных участков. Что это значило?

Многие люди, меняя имя, хоть что-то оставляют от прежнего. Симон Крейки так и сделал. Он оставил себе свою национальность. Сильвестер Кернс тоже был шотландцем. Даже не принимая во внимание подписи, которые инспектор Булл еще не успел показать мистеру Артурингтону, можно было не сомневаться в том, что Симон Крейки поехал в Гилдфорд, собираясь остаться там жить. Но случилось что-то такое, что заставило его быстро уехать оттуда. Инспектор не сомневался в том, что его сейф в Среднем и Южном банке, в котором, несомненно, одно время лежало около 75 000 фунтов, сейчас пуст. Или сам Симон Крейки, или кто-то очень ловко замаскировавшийся под него, уверенно взял вклад, опустошив тем самым весь сейф. И Булл был склонен верить последней гипотезе.