Квин в ударе

— Помню, я однажды сидел здесь, слушая Эллери Квина, — сказал судья Холлоуэй, ковыряя в зубах в поисках остатков завтрака. — Ты начинаешь звучать как его эхо, Сэм. Просьба отклоняется. Встречаемся в десять часов в зале суда, джентльмены.

Эллери нашел ответ во второй половине дня в полупустом зале, пока жюри решало судьбу Джона Кэрролла, после мучительной переоценки фактов. Он анализировал их бесчисленное множество раз, но теперь наконец в голове у него сверкнула долгожданная молния.

К счастью, в этот момент рядом никого не было. Кэрролла увели в камеру, а его жена и оба адвоката ушли с ним, чтобы не подвергать его в одиночестве мукам ожидания.

Чувствуя тошноту, Эллери встал и отправился в мужской туалет.

Когда он вернулся в зал суда, его ожидал Талли Уэст.

— Хелена хочет поговорить с вами. — Лицо Уэста также было зеленым.

— Нет.

— Прошу прошения?

Эллери тряхнул головой.

— Я имел в виду, да, конечно.

Уэст неправильно оценил ситуацию.

— Я вас не порицаю. Мне самому хотелось бы оказаться в другом месте. Рейфилд поступил умно — пошел «выпить кофе».

Придя в камеру, Эллери был удивлен при виде спокойного лица Кэрролла. Зато глаза Хелены были безумными. Кэрролл держал ее за руки, пытаясь утешить.

— Все будет в порядке, дорогая. Они не станут осуждать невиновного.

— Почему они совещаются так долго? Уже целых пять часов!

— Это хороший признак, Хелена, — сказал Уэст. — Чем дольше они совещаются, тем больше шансов у Джона.

Увидев Эллери, Хелена подбежала к нему так быстро, что он отпрянул.

— Я думала, вы считаетесь чародеем в таких делах! Но вы ничего не сделали для Джона!

Кэрролл попытался оттащить ее, но она вырвалась. Ее искаженное болью лицо пылало яростью.

— Оставь меня, Джон! Ты должен был нанять настоящего детектива, пока еще оставалось время. Я умоляла тебя и Талли не полагаться на человека, так тесно связанного с полицией!

— Право же, Хелена… — Уэст был смущен.

— Миссис Кэрролл права, — холодно произнес Эллери. — Я был неподходящим человеком, хотя и не по той причине, которую она назвала. Лучше бы я никогда в это не ввязывался.

Хелена уставилась на него:

— Это звучит, как будто…

— Как будто что, Хелена? — Уэст пытался отвлечь ее.

— Как будто он знает… Талли, он действительно знает! Посмотри на его лицо! — Она вцепилась в Эллери: — Вы все знаете, но не хотите говорить! Скажите мне, кто стоит за всем этим?

Уэст выглядел изумленным. Джон Кэрролл с удивлением изучал лицо Эллери, потом повернулся к зарешеченному окну и застыл.

— Кто? — плача, настаивала его жена.

Но Эллери стоял так же неподвижно, как Кэрролл.

— Сожалею, миссис Кэрролл, но я не могу спасти вашего мужа. Слишком поздно.

— Слишком поздно? — истерически вскрикнула она. — Как вы можете так говорить, когда…

— Хелена. — Уэст обнял ее и силой заставил сесть. Потом он повернулся к Эллери; его худощавое лицо помрачнело. — Что все это значит, Квин? Вы говорите так, словно покрываете кого-то.

Эллери посмотрел на неподвижного человека у окна.

— Предоставляю решение Джону, — сказал. — Джон, я должен ему ответить?

Какой-то момент казалось, что Кэрролл его не слышит. Но затем он повернулся. Достоинство и решительность, ощущавшиеся в его позе, заставили Талли Уэста и Хелену умолкнуть и посмотреть друг на друга.

— Нет, — четко ответил Кэрролл.

Глядя в окно над тюремным двором из кабинета начальника тюрьмы Синг-Синг, Эллери думал, что еще никогда не видел более прекрасного и более печального ночного неба. Человек должен был умереть бурной ночью, словно против этого протестовала вся природа. Это жестокое и необычное наказание.

Эллери посмотрел на часы.

Кэрроллу оставалось жить четырнадцать минут.

Дверь кабинета открылась и закрылась. Эллери не обернулся. Он знал, кто это, так как уже час ожидал прихода отца.

— Эллери, я искал тебя в камере смертников.

— Я был там раньше, папа, и долго говорил с Кэрроллом. Я думал, ты уже давно здесь.

— Я вообще не собирался приходить. Это не мое дело. Я уже сыграл в нем свою роль. А может, именно потому я здесь. Всю жизнь занимаясь такими делами, я еще не совсем очерствел… Эллери.

— Да, папа?

— Хелена Кэрролл все еще преследует меня. Сейчас она ждет в баре Оссининга с Уэстом. Я отвез их туда. Миссис Кэрролл думает, что я имею на тебя какое-то влияние. Это так?

— Имеешь практически во всем, папа, — ответил Эллери, стоя у окна. — Но не в этом.

— Не понимаю тебя, — вздохнул инспектор. — Если ты располагаешь информацией, которая может спасти Кэрролла, то как ты можешь молчать в такой момент? Допустим, ты обнаружил что-то, что мы упустили, и беспокоишься о моей работе, так как я помог отправить Кэрролла на электрический стул. Если тебе известно какое-то доказательство его невиновности, то черт со мной!

— Я не думаю о тебе.

— Значит, ты думаешь только о самом Кэрролле. Он кого-то защищает и готов ради этого умереть, а ты помогаешь ему в этом. Эллери, ты не можешь так поступать! — Старик сжал руку сына. — Осталось несколько минут. У начальника есть прямая связь с офисом губернатора.

Но Эллери покачал головой.

Инспектор Квин посмотрел на неподвижный профиль сына, потом подошел к стулу и сел. Оба молча ждали.

В четыре минуты двенадцатого электрический свет внезапно потускнел. Эллери и инспектор напряглись. Свет опять стал ярким, но через три минуты это произошло снова, а еще через пять минут повторилось опять.

Эллери отвернулся от окна, ища сигареты.

— У тебя огонька не найдется, папа?

Старик чиркнул спичкой. Эллери кивнул и сел рядом с ним.

— Кто скажет ей? — внезапно спросил его отец.

— Ты, — ответил Эллери. — Я не могу…

Инспектор встал.

— Век живи — век учись, — промолвил он.

— Папа…

Дверь открылась, и Эллери вскочил. Лицо начальника тюрьмы было изможденным. Он вытер его влажным носовым платком.

— Никогда не смогу к этому привыкнуть… Он был абсолютно спокоен — не сопротивлялся и не кричал…

— Этого и следовало ожидать, — отозвался Эллери.

— Между прочим, он передал вам сообщение.

— Полагаю, просил его поблагодарить? — с горечью осведомился инспектор Квин.

— Да, — подтвердил начальник. — Кэрролл просил передать вашему сыну свою благодарность. Интересно, что он имел в виду.

— Его не спрашивайте, — сказал инспектор. — Мой сын считает себя подкомиссией Господа Всемогущего в одном лице. Где ты будешь ждать меня, Эллери? — спросил старик, когда они вышли из кабинета. — Я имею в виду, пока я закончу грязную работу?

— Сначала отвези в город Хелену Кэрролл и Талли Уэста, — ответил Эллери.

— Скажи только одно. За что Кэрролл благодарил тебя? Кого ты помог ему прикрыть?

Но Эллери покачал головой.

— Увидимся дома.

— Ну? — сказал старик. Он облачился в старый халат и шлепанцы и держал в руках чашку кофе.

Эллери не переодевался — даже не снял пальто. Он сидел в комнате после долгой поездки, ожидая отца и уставясь на стену.

— Это была обмолвка, которую я внезапно вспомнил. Впрочем, если бы я о ней забыл или если бы ее не было вовсе, это ничего бы не изменило. Я имею в виду, для Кэрролла. Он был обречен с самого начала. Я не мог спасти его, папа. Его ничто не могло спасти.

— Какая обмолвка? — спросил инспектор. — Чья? Или я был не только слеп, но и глух?

— Я был единственным, кто ее слышал. Это касалось Фелисии Хант. Ее муж умирает, и она облачается, как положено испанской женщине, в траур без всяких украшений. Но, отправившись одна в коттедж, Фелисия снова надевает яркое платье и любимые драгоценности. Повторяю, будучи одна, вдали от глаз даже своей горничной.

Когда мы вернулись в город, найдя ее тело, я сразу отправился в тюрьму сообщить Кэрроллу об убийстве единственного человеческого существа, способного подтвердить его алиби. Кэрролл был в ярости. Он думал только о заявлении, которое Фелисия подписала и украла из его портфеля. Если она не уничтожила, а только спрятала бумагу, его еще можно было спасти. Кэрролл бомбардировал меня вопросами, проверили ли мы ее багаж, автомобиль, не было ли потайного ящика в ее столе. Он называл все новые и новые возможные тайники — в том числе медальон с рубинами и изумрудами, который она так любила. «Вы заглядывали туда, когда обыскивали ее тело?» — спросил он меня.