Морские ворота

— И, меньше чем через час, он услышал, как вы приехали?

— Скажем так, он услышал, как кто–то приехал. Это и заставило его покинуть квартиру Фрек, и перейти в другой блок. Куда?… Не знаю ничего. Ни как он жил. Впрочем, какая разница!… И вот вмешалась полиция. Мари–Лор отвечает на множество вопросов, и начинает, видимо, догадываться, что скрывал от нее муж. Возможно, она была раньше робкой, незаметной, но не глупой. Что в чемодане? Она хочет знать. Значит, открывает его. Находит там миллионы и паспорта, доказательство, что Мерибель приготовился бежать с другой женщиной…

— Понимаю. Ревность!

— Не только. Когда будете пересказывать наш разговор, настаивайте на этом. Мари–Лор думала не только о мести.

Она приехала в Резиденцию, чтоб объясниться с мужем, а деньги привезла мне… Иначе, зачем бы она потащила с собой чемодан? Ей достаточно было передать его полиции. Но она хочет спасти меня, меня, потому что знает теперь, что Мерибель — негодяй. Вот тогда и произошла встреча, у лифта, куда она поставила чемодан. Понимаете… Куда он ее увлек? Чтобы сказать что?… Мари–Лор — простая женщина, без всяких там хитростей. Она, наверное, швырнула паспорта ему в лицо. Он понял, что попался. И убил ее.

— И то же самое повторилось с мадам Фрек?

— Думаю, так, — грустно сказал Севр. — Он выслеживал нас. Он захватил Доминику, когда она вернулась… Вы помните детали? Севр взял сигару, понюхал, задумчиво поглядел на нее.

— Вся эта история, — продолжал он, — не выходила у меня из головы. Чтобы покончить с навязчивой идеей, есть лишь одно средство: сказать правду, рассказать всем, сразу, без всяких ухищрений. Вот почему вчера вечером я позвонил в Министерство Юстиции. Я должен был сам туда пойти. Но тогда получилось бы, что я сам признал себя виновным. Нет, ни за что! Севр или Блэн, я здесь видная фигура. И останусь ею.

— Вы хотите говорить на равных, — сказал атташе.

— Именно так. Я хочу с лихвой вознаградить жертв Мерибеля. Вам придется найти для этого законные средства. И еще я хочу изредка, хоть на несколько дней, приезжать во Францию. Но я должен быть свободным, и не обязанным ни перед кем отчитываться. Вы этим займетесь.

— Боюсь, будет нелегко!

— У моей страны здесь есть интерес. Ей нужны такие люди, как я. Надо строить плотины, стадионы. А я делаю это достаточно дешево.

— У вас во Франции еще остались родственники?… Из–за этого? Севр медленно положил сигару обратно в коробку, скрестил руки на груди и закрыл глаза.

— Доминика! — прошептал он. — Я похоронил ее там… в песке. Она принадлежит мне. Я построил целый город, имею же я право дать ей могилу.

Жизнь вдребезги

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Они ехали в густом потоке машин, то и дело прерывавшим их многочасовой спор. Вероника даже остановилась на середине фразы, когда они поравнялись с тяжелым грузовиком, и договорила ее много времени спустя, дав Дювалю время собраться с мыслями.

Спавшее напряжение заставило их замолчать, так и не окончив ссоры, зревшей несколько месяцев. Во время спора они не глядели друг на друга, к тому же скорость была велика и не позволяла отвлекаться от дороги. Когда же «Триумф» с открытым верхом влетел в шумный и ветренный туннель, то слова и взаимные упреки пришлось просто выкрикивать. Время от времени какое–нибудь насекомое шлепалось в ветровое стекло кровянистым плевком, и тогда Вероника включала стеклоочиститель. Постепенно дорога пустела.

— Итак, я делаю из этого главный вывод.

Она заговорила первой, словно обращаясь к дороге, к медленно спускавшейся ночи, зажигавшей огни на грузовиках. Права была, конечно, она! Дюваль с болью осознавал, что во всем виноват он один. У него были отменные способности создавать неразбериху, подобно тому, как у других музыкальный или живописный талант. Ну, зачем, в самом деле зачем, он выбрал именно эту женщину! Почему?… Он отупел от шума и скорости. Жесткие, хлесткие слова вылетали сами собой. Нет, прежде он не был таким злым и стал им не без оснований.

— Я не жулик! — прокричал он.

Она рассмеялась и прибавила ход, чтобы обогнать машину с огромным катером–прицепом. Стрелка спидометра пересекла отметку 140.

— Ты должен был меня, по крайней мере, предупредить — сказала Вероника.

— Но я повторяю, черт возьми, что у меня не было времени!

— Но позвонить–то всегда можно.

— Да?… Позвонить?… Но куда? Может ты сообщила, где тебя найти в Париже?

И не преминул добавить:

— Разве кто–нибудь знает, где ты бываешь. Тут она повернулась к нему:

— Что это значит?

— А это значит, что стоит тебе покинуть Канн, как ты словно проваливаешься куда–то…

— Выходит, я обманываю тебя? Так?

— А почему бы и нет?

Она так резко затормозила, что Дюваль едва успел ухватиться за приборную доску.

— Что ты задумала?

— Ты мне сейчас объяснишь, мой дорогой, как это я изменяю тебе!

Машина ехала теперь в пределах 70, от этого стало жарко.

— Ну, ладно, валяй! Говори!

Дюваль провел ладонью по глазам и скулам. Спокойствие! Только спокойствие!

— Ты мне разрешила пользоваться твоим счетом, — сказал он.

— Я не вижу связи.

— Погоди! Вначале все, что принадлежало тебе, принадлежало и мне, а все мое — тебе?

— У тебя ничего нет.

— Допустим! — сказал Дюваль терпеливо. — Но это не мешает мне пользоваться правом на эти деньги? Так или нет?

Она пожала плечами.

— А теперь — продолжил он, — ты из меня делаешь вора. Я не вижу, почему бы мне тебя и не обозвать…

— Как?

— Послушай, Вероника, с меня довольно! Весь четверг я пытался дозвониться тебе. Я хотел лишь сказать об этом чеке и пытался это сделать до полуночи…

— Итак, где ты была?

Машина с катером медленно поравнялась с ними. Дюваль, словно тонущий пловец, увидел над собой белый Парус и винты. Вероника посигналила фарами. Высветились медные буквы на корме судна: «Лорелея».

— В Париже я всегда очень занята.

— Чем это?

— Представь себе, я хожу в кино, на выставки, демонстрации мод.

Она опустила верх кузова, и ветер задул снова.

— В отличие от тебя, мне все интересно. В Канне прекрасно, но в Париже свободнее дышится.

— Плевал я на Канн! Если я туда и приехал, то только потому, что там проще найти клиентуру, тех самых красоток в твоем духе, черт побери, которые пропадают от безделья и больны не больше, чем я сам, но это ведь так престижно — иметь собственного массажиста.

Он посмотрел на свои волосатые квадратные руки, медленно сжал кулаки.

— Они получают наслаждение от этих пальцев, бегающих по их коже. Наверное приятно, когда твой раб тебя растирает. Немного врач, немного полотер, немного гипнотизер, и всегда к твоим услугам.

Вероника яростно увеличила газ, и прекрасная белая лодка снова поравнялась с ними. У Лиона дорога была забита машинами.

— Прикури мне сигарету, — сказала она. — В ящике для перчаток есть новая пачка.

Он вскрыл пачку, брезгливо взял сигарету губами, отвратительный запах ментола наполнил его рот, словно глоток желчи: — даже табак у них разный. Он поспешно передал зажженную сигарету Веронике.

— Когда я решил открыть свое дело, — снова начал он, — ты согласилась. Только стоит это дорого. И я тебя предупредил, что аппаратура обойдется почти в миллион.

— Прежде чем заказывать аппараты, нужно было по крайней мере решить, останемся ли мы в Канне. Да и зачем они тебе. Обошелся бы и руками.

— В Канне или в другом месте мне все равно нужны кое–какие аппараты.

— Ну, вот еще, — сказала она. — Обойдешься и так.

Эти слова подействовали на Рауля словно удар. Он закрыл глаза, наклонился вперед. Гнев скрутил его словно судорога. Ему вдруг захотелось со всей силы влепить ей пощечину. И чтобы сдержаться, он скрестил руки. Она быстро взглянула на него и поняла, что зашла слишком далеко.

— Ты заработаешь много денег, — сказала она вдруг примирительно, — у тебя замечательные руки.