Дело опасной вдовы

— Нельзя ли заявить, что это было сделано раньше? — спросила она нахмурясь.

— Нет. Они ведь люди опытные. Поверх этого отпечатка не было никаких других. И он даже не смазан.

— Ол-райт, — сказала она. — Придется мне испить всю чашу. Но только не думайте, что сумеете уговорить меня дать ложные показания. Я все равно скажу всю правду, даже если в этом моя гибель.

— Возможно, так оно и случится, — мрачно сказал Мейсон. — Почему вы все-таки убежали от меня, Сильвия?

— Я ведь уже сказала. Какой-то мужчина сказал мне, что мой муж на борту.

— Вы его встречали раньше?

— Раньше не встречала, но вчера вечером я заметила его, он мне раза два попадался на глаза. Мне… мне кажется, что он вообще преследовал меня.

— Что же он вам сказал?

— Берегитесь, Сильвия, ваш муж на борту или что-то в этом роде…

— Не могли бы вы его описать?

— На нем был черный шелковый костюм, черные туфли на толстой подошве, галстук в черно-синюю полоску и булавка с опалом. Ему лет пятьдесят, густые черные волосы, пышные черные усы. Не очень высокий, но плотного сложения.

— Вы с ним разговаривали в тот вечер?

— Нет.

— Но вам кажется, что он вас преследовал?

— Знаете, как это бывает, когда в игорном зале появляется женщина без спутника. Иногда ко мне просто приставали.

— Так вы думаете, что и он преследовал такие же цели?

— Сама не знаю.

— По-видимому, он знает вашего мужа?

Она кивнула.

— И по какой-то причине предупредил вас, что муж ваш на судне?

Она снова кивнула.

— Вы сами видели мужа?

— Нет.

Мейсон аккуратно загасил в пепельнице сигарету, облокотился о собственные колени, оперся на руки подбородком и задумчиво уставился на ковер.

— Не думал я, что все будет так сложно, Сильвия. Теперь же все стало просто опасным: и дела идут все хуже и хуже и хуже.

— Что же мне делать? Я вам рассказала всю правду…

Мимо прошел рассыльный, неся кипу свежих газет, и Сильвия вдруг замолкла на полуслове.

— В чем дело? — спросил Мейсон.

— Заголовки… заголовки в газетах, которые пронес мальчик…

Мейсон быстро поднялся, пересек холл и подошел к газетному киоску, на стойку которого рассыльный только что свалил всю кипу. Купив два выпуска, он развернул газету и на первой странице прочел: «ОКСМАН ОБВИНЯЕТ ЖЕНУ В УБИЙСТВЕ, ПРОИСШЕДШЕМ НА ИГОРНОМ СУДНЕ».

Сунув газету под мышку, Мейсон вернулся в тот угол, где сидела Сильвия, и сказал, усаживаясь рядом с ней:

— Плохо дело, Сильвия. Думаю, что это удар под вздох, который вы должны встретить мужественно. И, пожалуйста, не проявляйте никаких эмоций, может быть, кто-то за нами наблюдает.

Холодные кончики ее пальцев скользнули по его руке, когда она взяла у него газету. Мейсон развернул свою и тоже начал читать:.

«В своем удивительном заявлении, сделанном сегодня полиции, Фрэнк Оксман, известный биржевик и клубмен, сообщил факты, которые, как считает полиция, полностью разрешают загадку убийства Сэма Гриба, владельца игорного судна «Рог изобилия». До того как Оксман сделал свое заявление, это событие представлялось всем загадочным и трудноразрешимым. Прежде всего, в этом деле немалую роль играет вопрос юрисдикции, так как судно в момент убийства находилось за пределами двенадцатимильной зоны. Поэтому в разборе этого дела принимают участие одновременно и местные полицейские и контора шерифа, в сотрудничестве с федеральными властями. Федеральные власти, по обыкновению, отказывается давать прессе какие бы то ни было сведения, кроме того, что дело продвигается успешно. Однако в поисках наступил успех.

В высших полицейских кругах теперь уже известно, что загадка разрешена полностью, остается лишь несколько частностей, и среди других неясность в вопросе о том, какую роль в событиях играл известный адвокат-криминалист. Власти терялись в догадках по поводу самого таинственного убийства этого года, когда последовало заявление Фрэнка Оксмана, сделанное им через своих адвокатов Уоршема и Уивера, и подействовавшее на полицию, словно разорвавшаяся бомба. Последствия этого признания, несомненно отразятся на судьбе известного адвоката и, без сомнения, приведут седовласую бабушку в руки закона. Одно время предполагалось, что она покончила с собой. Но в свете заявления Оксмана, полиция склонна теперь отказаться от этого мнения.

Хотя признание биржевика передано его поверенным полиции в секрете, никто не сомневается, что в скором времени полиция сделает публичное заявление. Пока что, однако, Уоршер и Уивер отказываются с кем бы то ни было обсуждать вопрос об этом заявлении, хотя они и признали, что это заявление было подготовлено в их конторе и передано федеральным властям. Поверенные отказались сообщить о местонахождении своего клиента, но одному из репортеров удалось напасть на след Фрэнка Оксмана, который и признал при встрече с репортером, что он сообщил полиции некоторые факты, которые послужат обвинением в убийстве его жены. Видимо, под влиянием сильного волнения он сообщил, что уже несколько недель назад они с женой расстались. Однако, их общая любовь к единственному ребенку помешала им немедленно расторгнуть брак. Взволнованно меряя шагами пол Номера в одном из загородных отелей, Фрэнк Оксман поведал нашему репортеру драматическую историю, равную которой бесполезно искать в анналах судебной хроники. «Мы с женой, — заявил он, — разошлись уже несколько недель тому назад. Мне неизвестно, начала ли она оформление развода, но, вероятно, начала. Я хотел, чтобы первый шаг сделала она сама. Потом я вдруг совершенно случайно узнал, что она не только лишилась всех своих наличных средств, но еще и выдала долговые расписки двум игрокам-компаньонам. Разумеется, мне было известно, что она постоянно ездит в Эпоснадо и Рено, я знал, что она обожает игру, но всегда полагал, что она это делает из жажды развлечения. Мне и в голову не приходило, что она способна поставить на карту свое будущее, ровно как и будущее нашего ребенка, забывая все на свете за игорным столом. Сразу же, как только мне стало известно об этом, я безуспешно пытался связаться с женой. В тот день игроки дважды предупреждали меня, что если до полуночи я не выкуплю эти расписки, то они будут предоставлены в распоряжение судебного исполнителя с тем, чтобы их оплатили законным путем. У меня не было никаких причин погашать карточные долги жены, но я не хотел, чтобы имя моей дочери получило огласку, а ведь это было неизбежно, если бы начался процесс. Поэтому я собрал нужную сумму наличными и отправился с этими деньгами на судно. У меня было как раз семь с половиной тысяч долларов. Не могу точно сказать время, когда я поднялся на борт судна, но уже наступила ночь. Я попросил служителя проводить меня в контору игроков, но он мне указал на Г-образный коридор, который вел в приемную, велел мне постучать в тяжелую деревянную дверь. Я так и сделал. В двери открылся глазок и чей-то голос спросил, что мне надо. В тот момент я не знал, что это мистер Гриб, так как раньше никогда не встречался с ним. Я назвался, он сказал, что он — Гриб, и впустил меня. Держался он любезно, но очень по-деловому. Он объяснил мне, что моя жена выдала расписки, заверив, что они будут выкуплены в течение сорока восьми часов. С тех пор прошло гораздо больше времени, и ему, Грибу, не нравится, когда его оставляют в дураках. Поэтому, сказал он, если долговые расписки не будут выкуплены немедленно, то он решил передать дело в суд. Я ему сказал, что ни один суд не станет рассматривать расписки, выданные за карточным столом. На это он мне ответил, что в любом случае гласность неизбежна, а это именно и есть его главное оружие, так как он понимает, что я скорее соглашусь выкупить расписки, чем терпеть позор гласности. Он понимал, что мне придется уплатить. Я уплатил ему семь с половиной тысяч долларов наличными и взамен получил три долговых расписки, написанные рукой моей жены. Разумеется, я предполагал позднее получить эту сумму с моей жены. У меня вполне солидное предприятие, но я не богат, мои доходы ничтожны по сравнению с тем богатством, которое должна через несколько месяцев получить моя жена. Я только хотел избавить нашего ребенка от позора гласности, но я не собирался оплачивать карточные долги моей супруги. Я положил расписки в жилетный карман и покинул судно, ответив отказом на любезное приглашение мистера Гриба осмотреть судно. Выйдя из кабинета, я правда, зашел сначала в бар, чтобы немного выпить, а потом в ресторан, где съел пару сэндвичей. Я уже собирался покинуть судно, как вдруг вспомнил, что не получил от Гриба никакого письменного подтверждения, что это именно те расписки, о которых все время шла речь. А при таких отношениях с моей женой оно могло мне понадобиться, ведь мне еще предстоял расчет с ней. Я вернулся в Г-образный коридор, который вел к двери кабинета, и с минуту помедлил перед дверью Г риба, доставая из жилетного кармана расписки. Потом толкнул дверь и вошел. Я сразу же заметил, что дверь, ведущая в сам кабинет, широко распахнута. Это меня очень удивило, потому что мистер Гриб объяснил мне, что она всегда заперта и закрыта на задвижки, поскольку им приходится иметь в кабинете значительные суммы денег. Я на цыпочках пересек приемную, боясь, что, может быть, нарушаю какое-нибудь деловое совещание. То, что я увидел, буквально лишило меня дара речи. В кабинете стояла моя жена, держа в правой руке пистолет. Гриб полулежал, распростершись на письменном столе, уронив на него голову и плечи. В левом виске у него зияло огромное отверстие, из раны струилась кровь. С минуту я стоял в полной растерянности. Я боялся, что жена обратит оружие против меня. Поэтому я осторожно вышел обратно в приемную и быстро прошел по коридору, надеясь подождать выхода Сильвии и спросить ее, зачем она это сделала. Я хотел потребовать, чтобы она отдалась в руки полиции. То, что я увидел, потрясло меня до глубины души. Когда я стоял у двери, ведущей в коридор, в дальнем конце прохода показалась высокая атлетически сложенная фигура. Сначала я не узнал мужчину, но потом понял, что это Перри Мейсон, знаменитый адвокат. Мне его однажды показывали на каком-то банкете, а таких, как он, обычно не забывают. Я понял, что он непременно увидит ту же сцену, которая меня поразила, но, тем не менее, я обрадовался возможности переложить все на плечи адвоката. Я тот час же вышел на палубу и сел в моторку. По дороге в город я только и думал о том, что мои показания в суде против жены не будут приняты во внимание в соответствии с законом. С другой стороны, если бы я попытался скрыть, что видел, меня могут посчитать соучастником убийства. И потому я решил повидаться с адвокатом. Единственный адвокат, которому я полностью доверяю, является мистер Уоршем, фирма «Уоршем и Уивер». Мистер Уоршем всегда ведет все мои дела, связанные с законом, он хорошо знает меня и Сильвию. Я попытался связаться с ним по телефону, но сумел поговорить с ним только сегодня утром. Я рассказал ему все, что видел, и он настоял на том, чтобы я сделал письменное заявление, предназначенное для полицейских властей. Так я и сделал. Мне неизвестно, что произошло после того, как Перри Мейсон вошел в приемную, но я твердо знаю, что когда он шел по коридору к кабинету, моя жена была еще там. С тех пор я не видел ни своей жены, ни Перри Мейсона. Не видел, чтобы они вышли из кабинета. Но я и не дожидался этого. Я сразу же пошел на палубу и постоял там несколько минут, пытаясь прийти в себя. Сколько времени я там пробыл, затрудняюсь сказать. Я был слишком взволнован, чтобы смотреть на часы».