Письмо из дома

Гретхен постучала. Дверь-ширма задрожала. Ее обдало кислым запахом жареного лука и горячего жира. Через стекло Гретхен заглянула в кухню и поморщилась. Мрачное помещение выглядело грязным, мусорный бак переполнен, а тарелки с объедками громоздятся на неровном деревянном столе. Она снова постучала.

— И кто же это так торопится? — К двери протопала худая маленькая женщина в рваной рубашке и заляпанной юбке. — Иди отсюда, детка. Нам не нужно, чтобы ты ни…

— Миссис Хоппер. — Гретхен повысила голос. — Мне нужно увидеть миссис Хоппер.

Женщина согнала мух, жужжавших над тарелками, кухонным полотенцем.

— Ты что-нибудь продаешь?

— Нет. Пожалуйста, скажите миссис Хоппер, — сейчас не стоило упоминать о «Газетт», — что я здесь из-за Фей Татум.

Легкий ветерок шевелил листья тополя, но даже густое покрывало тени не смягчало влажный полуденный жар. Язык Гретхен распух от жажды. Даже в тени воздух казался горячее выхлопных газов.

— Это та, которая добилась, чтоб ее придушили? — Женщина вытерла лицо полотенцем. Шишковатая рука была в мыле. — Лу ничего о ней не знает. И не захочет говорить.

Гретхен чуть было не ушла. Даже если миссис Хоппер и подойдет к двери, она, скорее всего, отошлет Гретхен прочь. Но может быть…

— Пожалуйста, спросите ее, нравилась ли ей Фей. Если да, она захочет поговорить со мной.

Женщина пожала плечами. Как только ее каблуки застучали по деревянному полу, Гретхен сбежала на плотно утрамбованную земляную площадку у дома и бросилась к крану, торчавшему из цоколя. Она согнулась, повернула ручку, спустила теплую воду и жадно припала к прохладной влаге.

— Джози, — раздался глубокий, раздраженный голос, — что еще за игры… а, вот она. — Хлопнула дверь. Лу Хоппер вышла на крыльцо, подбоченилась, густые завитки огненно-рыжих волос разделены на четкий пробор, тонкие смоляные брови полумесяцами изогнуты над темными глазами, холодными, будто зимний пруд.

Гретхен поднялась, вытерла руки о юбку и пошла к ступенькам.

— Миссис Хоппер, я Гретхен Гилман и…

— Я тебя помню. — Резкий голос бесцеремонно оборвал ее. — Подруга Милларда. — Миссис Хоппер плотно сжала губы.

Гретхен подняла глаза, и их взгляды встретились. Девочка ждала, не двигаясь, понимая, что молчание этой женщина с суровым лицом было данью памяти Милларду. На мгновение он был с ними, и его круглое лицо светилось счастьем.

— Проклятая война. — Миссис Хоппер засунула руки в карманы изумрудно-зеленой юбки и прочистила горло. — Джози сказала, что ты спрашиваешь, нравилась ли мне Фей Татум. Почему?

— Люди много дурного говорят о миссис Татум. — Гретхен посмотрела в холодные, пустые, отстраненные глаза. — Все из-за того, что она приходила сюда танцевать. Я хочу написать статью для «Газетт» и рассказать всем, какой она была на самом деле. Вы можете мне помочь.

Ярко-красные губы изогнулись.

— Гилман… — Глаза заблестели, как монеты, брошенные на стол. — Г. Г. Гилман. — Она издала ухающий смешок. — Чтобы люди подумали, что ты мужчина. А почему бы и нет? В этом чертовом мире вечно заправляют мужчины, так что задай им жару, малышка. Я за тебя. Но я не разговариваю с копами и репортерами.

Под скрип открывавшейся входной двери Гретхен выкрикнула:

— Если вам нравилась Фей, почему вы не скажете об этом?

Миссис Хоппер оглянулась через плечо.

— Я держу пивную, детка. Кому есть дело до того, что я говорю? Я ни во что не хочу вмешиваться. Люди приходят сюда повеселиться. Они приходят посмеяться, потанцевать и забыть о войне. Я о них не рассказываю.

— Я хочу знать только, что вы думали о Фей Татум. Все говорят, будто она была гулящей, из-за того, что ходила в «Синее пламя». Если вы скажете, что это не так…

— А что от этого изменится? — спросила она резко. — Все в городе так мне и поверят? Что, кому-то есть дело до того, что я говорю? Бедняжка Фей. Она не нарывалась на неприятности. — Миссис Хоппер отпустила экран, повернулась к Гретхен. — Ну, хорошо. — Она спустилась с лестницы. — Я поговорю с тобой о Фей. Но только о ней. Смешно, но это нетрудно. И мне наплевать, что думают все эти ханжи. Вот что я тебе скажу: они все не правы…

Закрытые окна. Запертые двери. Дом Татумов пекся в безжалостных лучах, источаемых солнечным шаром. Трескучий сухой жар в запертых комнатах душил, мутил, оглушал. Заперты ли двери? Может быть. Но кто войдет в дом? Может, тетя Барб остановится здесь, когда приедет из Техаса. Барб сегодня утром упаковала одежду на несколько дней, и кажется, что это было очень давно.

Гретхен посмотрела на сложенный номер «Газетт» в корзине велосипеда. Каждый вечер она гордо везла газету домой, с нетерпением ожидая, когда бабушка прочитает ее статьи. Ей не хотелось показывать бабушке сегодняшний выпуск. На первой странице она прочтет в статье Ральфа Кули о том, что сержант Клайд Татум вооружен и опасен.

Гретхен ехала медленно, ноги болели от усталости. Уже почти проехав дом Крейнов, она поняла, что входная дверь открыта. Замедлив ход, девочка остановила велосипед. На розовых кустах у крыльца блестела вода. Гретхен прислонила велосипед к стойке. Она поговорила с Люсиль, потому что та работала с Фей, с Джимом Дэном, который благодаря ей станет художником, с миссис Стил, узнавшей от нее об искусстве, и, наконец, с миссис Хоппер, владелицей бара, где Фей Татум любила танцевать. Миссис Крейн была ближайшей соседкой Татумов. Именно она позвонила в полицию во вторник вечером. Не ее вина, что Татумы поссорились. Но миссис Крейн явно не сводила глаз с соседнего дома.

На окне зашевелилась белая сборчатая занавеска.

Соседка Фей Татум… Гретхен пошла по тропинке к дому. Если бы не усталость. Ей казалось, что на нее давила не только усталость, но и слова, эмоции, лица. Всего этого достаточно для хорошей статьи, но без разговора с миссис Крейн она не будет законченной.

Она собралась постучать, но за дверью раздались быстрые шаги. Миссис Крейн выглянула в сетку двери-ширмы. На ее маленькой головке топорщились тугие седые завитушки. Кожа обвисла, а уголки рта опустились, словно она только что сказала что-то грустное. На этом изможденном лице светились неожиданно яркие лилово-голубые глаза. Миссис Крейн держала вечернюю газету и показывала на заголовок: «Вооружен и опасен».

— Гретхен, ты об этом знаешь? — Резким, порывистым движением она открыла дверь. — Я собиралась зайти к тебе сегодня вечером. Раз ты работаешь в газете, я надеялась, что ты мне расскажешь. — Она набрала в грудь воздуха, и слова выскакивали, как опущенный в кипяток горох из кожуры. — Я так расстроена. Надо было мне поехать на лето к дочери в Пери, но я решила остаться и помогать Джорджу с детьми. Заходи, я угощу тебя чаем со льдом. Садись, я сейчас приду.

В доме пахло тальком, накрахмаленным бельем, мебельной политурой и свежим арбузом. По размерам гостиная была близнецом гостиной Татумов, но здесь все светилось свежестью и чистотой, все было вымыто и отполировано. Обтянутая вощеным ситцем мебель украшена салфетками, оконные рамы начищены до блеска, шторы накрахмалены, как полотно на алтаре. Обеденный ореховый стол сверкал. Сквозь стекло буфета сияли фарфор и серебро. В открытую дверь был виден кухонный стол. На зеленой тарелке лежали свежие сочные куски арбуза.

Гретхен уселась на голубой ситцевый диван и очутилась в плену летнего жара. Вентилятор перемешивал воздух, охлаждая его лишь на миг. Миссис Крейн говорила без умолку и суетилась у стола, а ее высокий голос слегка дрожал.

— Я так переживала из-за Фей, но никогда не думала, что произойдет подобное. Когда я позвонила в полицию, то испугалась за Клайда, потому что Фей вышла из себя. Я в жизни не слышала, чтобы кто-нибудь так визжал. — Она поставила поднос на кофейный столик, посмотрела на Гретхен. — Ты так разгорячилась и устала, милая. Вот, попей. — Она протянула стакан, в котором звенел лед и плавали листки свежей мяты. — Я тебе и арбуз принесла.

— Спасибо. — Гретхен взяла стакан, радуясь сладкому, обжигающе холодному чаю.