Дело для трех детективов

Этот вопрос, казалось, сильно накалил атмосферу. Сэм Уильямс пристально уставился на Феллоуса, и даже сержант Биф выглядел заинтересованным.

— О, это... — уклончиво ответил Феллоус. — Ну, ничего особенного.

— Вообще ничего?

— Ну…

— Слушай, парень. Давай не будем изображать здесь скромность?

— Да просто не о чем говорить. Я думаю, что она просто что-то вообразила насчет меня.

— Но вы остались холодны как лёд?

— Что вы имеете в виду?

Сержант Биф мужественно бросил спасательный круг:

— Он интересуется, замутили вы с леди или нет?

Вопрос, казалось, привёл Феллоуса в полное замешательство, и ответ был расплывчатым.

— Не больше, чем был вынужден, — сказал он.

— Это беспокоило вас?

— Немного.

— Почему?

— Ну, доктор Терстон — хороший человек. Я не хотел ему никаких неприятностей.

В этот момент я почувствовал к Феллоусу уважение. Я словно увидел, как всё произошло. Мэри Терстон, снисходительная, глупая и привязчивая, испытала некие романтические чувства к этому красивому молодому человеку несколько пиратского вида. Конечно же, ничего серьёзного. Но ей нравилось видеть его рядом. Нравилось, когда он открывает для неё двери автомобиля и укрывает накидкой. Может быть, она дарила ему всякие мелочи и ожидала взамен немного внимания — такого, какое выказывают молодые влюблённые. В целом, ситуация напоминала ту, когда вы видите на Майорке толстых богатых англичанок и американок, окружённых стайкой молодёжи.

— Больше ничего вас не беспокоило по этому поводу?

— Только... когда она останавливала меня, чтобы поговорить...

— Как она сделала вчера вечером?

— Что вы имеете в виду?

— Я имею в виду, что она пожаловалась на шум от крыс в яблочной комнате и велела вам поставить ловушку.

— Правильно, так и было.

— И вы её поставили?

— Да.

— Вы говорили с миссис Терстон?

— Нет.

— Почему нет?

— Потому что... когда я добрался до её двери, то услышал, что там уже кто-то с ней разговаривает.

— Кто это был?

— Не знаю. Мужчина.

— Вы расслышали какие-нибудь слова?

— Нет. Я не останавливался, чтобы подслушивать. Я прошёл наверх и поставил крысоловку.

— Во сколько это было?

— Вскоре после одиннадцати.

— Откуда вы знаете?

— Посмотрел на кухонные часы.

Было ли это результатом мысленной репетиции, честностью или гладкой ложью, я не знаю, но я заметил, что Феллоус давал свои ответы быстро и чётко. Он практически не делал пауз.

— А когда поставили ловушку?

— Пошёл в свою спальню.

— Разделись?

— Нет. Снял куртку.

— Затем?

— Затем, немного погодя, услышал крики.

— Больше ничего? Перед этим ничего?

— Нет.

— Вы ведь спортсмен, Феллоус? Гимнастика и всё такое?

— Да.

— Когда в последний раз вы были в гимнастическом зале?

— В последнюю неделю не был.

— Тогда вы не знаете, что оттуда пропали канаты?

— Нет, — ответ Феллоуса был тихим и угрюмым.

— То есть, вы не знаете больше ничего, — ничего, что вы хотели бы нам рассказать?

— Нет.

— Но, мой друг… — это был месье Амер Пико, который ворвался в разговор, не в силах больше сдерживаться. — Вы ведь не сказали нам ничего, вообще ничего, относящегося к делу. Есть много вопросов, которые, как у вас говорят, можно снять. Например, что ваша молодая леди, ваша невеста, думает о том доброжелательном внимании, которое оказывала вам мадам Терстон?

— Какая молодая леди?

— Allons [44], мой друг, вам не следует поднимать бурю из-за такой невинной вещи. Горничная Энид.

— Она? Я не вижу, зачем втягивать её в это дело?

— Все, tout le monde [45], абсолютно все, кто живёт в этом доме, уже втянуты в это дело. Что она говорила?

— Ей это не очень нравилось, — он вновь заговорил глухим голосом, без волнения, просто передавая голый факт.

— Таким образом, она знала, что что-то происходит?

— Она знала, что миссис Терстон имела обыкновение разговаривать со мной.

— А может быть, она ревновала?

— Нет. Не ревновала. Она знала, что в этом ничего нет.

— «Её рассудок знал, но сердце сомневалось». Женщины — они такие, mon ami [46]. Вы давно знакомы с этой молодой леди? До того, как поступили в этот дом?

— Да.

Это удивило меня, хотя я едва осознавал почему. Наверное, я, не вдумываясь, посчитал, что они встретились и влюбились, когда находились на службе у Терстонов. Но, к моему восхищению, месье Пико подумал и о других возможностях.

— Прежде, чем вы познакомились с Майлзом?

— Нет, вскоре после этого.

— Bien. То есть образовалось трио.

Феллоус не отвечал.

Месье Пико, казалось, был этим раздражён, и его следующий вопрос выглядел жестом отчаяния:

— Вы вполне прилично лазаете по канату, n'est-ce pas [47]?

Феллоус посмотрел ему прямо в лицо:

— Да.

— И вы, я полагаю, подумываете о покупке небольшого ресторанчика?

Это изумило шофёра.

— Вам-то что до этого? Разве у меня не может быть собственных дел без того, чтобы другие совали в них свой нос? Ну, предположим, что да, и что?

— А если предположить, что подумывали, тогда я хотел бы знать, откуда вы собирались взять деньги на столь интересное предприятие.

— Разве человек не может немного накопить без того, чтобы стать подозреваемым?

— Возможно. Возможно. А теперь не расскажите ли вы мне ещё кое-что очень интересное. Кто сначала поступил в услужение к доктору и миссис Терстон, вы или Энид?

— Она.

— И нашла для вас эту работу?

— Она сказала миссис Терстон, что я без работы. Хотите ещё что-нибудь узнать?

— Да. Ещё одну маленькую вещь. Маленькую, но очень важную. Вы сказали нам, что вчера днём не были нигде около дома. Вам нужно было обкатать машину после ремонта, и вы неспешно ездили по окрестностям. Это так?

— Да, я обкатывал автомобиль.

— Чтобы это доказать, не могли бы вы мне сказать что-то такое, что помогло бы установить ваше алиби? Доказать, что вас здесь не было? Может быть, вы с кем-нибудь говорили? Что-нибудь заметили?

Некоторое время Феллоус не поднимал глаз. Я задался вопросом, действительно ли он пытается найти в своей памяти нужную информацию или сомневается, стоит ли её давать. Тон месье Пико был учтив, но, пока шофёр размышлял, в комнате воцарилась такая настороженная тишина, что за этим невинным по сути вопросом почудилось что-то зловещее.

Наконец Феллоус произнёс:

— Да. Я вспомнил об одной вещи. Я заметил, что флаг на церковной башне в Мортон Скоун был приспущен.

Месье Пико подскочил.

— Вы это заметили. Это очень, очень интересно.

В этот момент вновь заговорил сержант Биф:

— Правильно, — сказал он. — Так и есть. Доктор в Мортон Скоун, который прожил там двадцать лет, умер вчера утром.

— В самом деле? Это ещё интереснее. Спасибо.

И необыкновенный маленький человечек сел, закончив свою часть допроса.

На сей раз едва ли было необходимо обращаться к отцу Смиту. Откровенно говоря, я был в нём сильно разочарован. Казалось, он потерял всякий интерес к происходящему. Конечно, я понял, что это дело сильно отличалось от тех, к которым он привык. Не было никаких высоких незнакомцев с гомеровскими бородами и чёрными плащами, никаких необычных или странно звучащих фамилий, никакого призрака, который потом оказывался не призраком, или сверхъестественных вещей, которые становились ещё более ужасными, когда оказывались естественными, никаких руин, никаких художников, никаких американцев. Однако мне казалось, что это преступление вовсе не было таким уж неинтересным. Я не понимал, почему священник выказывал такую скуку. Ибо от вороха чёрных одежд, раскинувшихся в кресле, шёл звук совершенно регулярный, отчётливо слышимый и не очень вежливый. Отец Смит храпел.