Приключения Карла Фрейберга, короля русских сыщиков.

— Ну что? — подошел к нему Фрейберг.

Доктор растерянно взглянул на него.

— Да говорите же! — подбодрил его нетерпеливо сыщик.

— Я… знаете… — заговорил, запинаясь, доктор… — Конечно, если бы это было не у вас в кухне… и если бы это… не было так невероятно… то есть, я хочу сказать, если бы… тьфу ты черт! Если бы это мясо принесли бы ко мне в анатомический кабинет…

— Ну, ну… договаривайте же!

— Я бы сказал, что это мясо человеческое! — отрезал доктор.

Крик ужаса вырвался из уст всех присутствующих.

Кухарка, бросившись на пол, вдруг завыла, запричитала на весь дом.

— Я так и знал! — прошептал сыщик, бледнея. — Да, да… значит, я два раза ел человеческое мясо. Ради Бога, не говорите никому ни слова!

Бледные и дрожащие, эксперты стояли, вперив глаза в страшный кусок.

— Ну, ты! — набросился Фрейберг на кухарку. — Повой еще! Смотри у меня, не дай Бог проговориться раньше времени.

И, обернувшись к экспертам, он вкратце объяснил, в чем дело, не упоминая ни места, ни фамилий, причем, взял с них слово, что они в продолжение трех-четырех дней не проговорятся об этом никому.

Приказав тщательно спрятать сырое и зажаренное человеческое мясо, Фрейберг возвратился к гостям.

— Ну, что? — накинулись на него с вопросами.

— Как я и ожидал, это собачатина, — весело ответил сыщик. — Но теперь, конечно, это блюдо миновало наши желудки. Ну-с, господа, милости прошу к столу.

Но экспертам было не до еды. Сказав, что нет времени, они уехали, а сам Фрейберг, прежде чем начать есть, должен был хватить залпом полстакана коньяку, чтобы преодолеть чувство брезгливости к какой-либо еде.

Гостям своим он не сказал ничего, чтобы не отбивать им аппетит, а сам в этот вечер особенно сильно налегал на вино, закусывая преимущественно икрой, рыбой, грибами, а после водки — фруктами.

Поздно вечером гости разошлись сильно навеселе и лишь Пиляев задержался.

Когда все ушли и оба приятеля остались наедине, Пиляев подошел к Фрейбергу и положил ему руку на плечо.

— Ну, дружище, от меня нечего скрывать, — проговорил он взволнованно. — Ведь я сразу понял, в чем дело. Понял сию же минуту, как только ты остановился и побледнел, когда сказал, что полных детей словно нарочно выбирают для убоя! Ведь и я один раз вместе с тобой отведал человеческого мяса.

— Налей скорее коньяку! — вместо ответа проговорил Фрейберг.

Приятели чокнулись и залпом выпили по большой рюмке. Без всяких слов они прекрасно понимали друг друга и переживали одно и то же.

На этот раз Пиляев остался ночевать у Фрейберга. Утром Фрейберг проснулся первым и разбудил друга. Стрелки часов показывали шесть.

Оба умылись, напились чаю и стали обсуждать план дальнейших действий.

— Итак, мы должны сегодня же пресечь одно из величайших злодеяний в мире, — заговорил Фрейберг. — Необходимо помнить, что каждый час промедления может стоить жизни живому существу.

— И поэтому нам необходимо идти туда немедленно же, — ответил Пиляев.

— Наоборот, — возразил Фрейберг. — Поспешность в этом деле может лишь все испортить. Ведь мы не знаем, ни как организовано это дело, ни места, где творятся преступления, ни способов самоохраны злодеев. Неужели, если бы не это, я не кинулся бы туда сегодня ночью? Меня смущает то, что в погребе у Серовой хранится лишь уже препарированное мясо. Явись мы к ней, она скорчит выражение ничегонезнайки. Ночное посещение лишь возбудит ее подозрение, и все следствие может вылететь в трубу. По этой же причине я не еду туда и сейчас. Она прекрасно понимает, что человек, покупающий телятину по шестьдесят копеек за фунт, не вскакивает в шесть часов утра. Я в ее глазах — барин, гурман, и надо эту роль выдержать до конца…

— Значит, мы поедем…

— Никак не ранее часа дня. Ты, конечно, не пойдешь к ней со мной, а будешь ждать где-нибудь поблизости, откуда ты мог бы слышать сигнал тревоги. Чтобы исключить всякое подозрение, я возьму с собой какую-нибудь фею из демимонда.

Порешив на этом и обговорив детали, приятели вышли на улицу, чтобы раздобыть подходящую даму.

Около часа дня нарядные сани без номера въехали в Старую деревню и остановились около мясной торговли Авдотьи Серовой. Оставив даму, взятую для виду, в санях, знаменитый сыщик выскочил из них и вошел в лавку, из двери которой ему уже кланялась хозяйка, как постоянному покупателю.

— Ну, как насчет телятинки? — спросил весело Фрейберг.

— На вас и не напасешься, — засмеялась ужасная продавщица. — Вчера брали, а сегодня опять уж пожаловали.

— Разве нет больше? А жалко! Я хотел было угостить одну мою хорошую приятельницу, — вздохнул сыщик.

— Ну, погоди, — в раздумье проговорила баба. — Может, и наскребу что-нибудь, только много не будет!

— Да уж сколько есть! — просительным тоном произнес Фрейберг.

— Ну, ну, погоди, — ответила Серова, выходя.

Прошло минут пять.

— Что же это она так возится? — с досадой проговорил сыщик.

— Счас придет, — ответил мальчик.

— Ну да, она два часа там будет, а мне некогда! — проворчал Фрейберг, направляясь к задней двери.

— Туды мамка не велит! — крикнул мальчишка.

Но было уже поздно.

Быстро выскочив на двор, сыщик огляделся и увидел отворенную дверь сарая, в петле которой висел замок. Тихо подкравшись, сыщик резко распахнул ее и, подскочив к открытому люку, заглянул вниз. Страшное зрелище представилось его глазам.

На льду лежал весь изрезанный человеческий труп, над которым с ножом в окровавленных руках возилась женщина.

Услышав шум, отвратительная фурия повернула голову, увидела сыщика и застыла в неподвижной позе с выражением ужаса на лице. Но смятение ее продолжалось лишь секунду. Поняв, что пришел ее конец, она взмахнула ножом и бросилась на сыщика.

Но Фрейберг, отскочив на секунду от люка, схватил лежавшее около него полено, и как только голова женщины и ее поднятая окровавленная рука с ножом поднялись из отверстия, что было силы ударил ее по голове.

С глухим стоном отвратительная тварь повалилась на изрезанный труп.

В ту же секунду резкий свисток Фрейберга огласил двор, и Пиляев, весь красный и дрожащий от волнения, подскочил к нему, спрыгнув с крыши сарая, на которой, как оказалось, он сидел до того времени.

Разбойница лежала на льду без сознания, и надеть на нее ручные кандалы было делом нескольких секунд.

— Распорядись-ка позвать полицию и оцепить дом, — проговорил Фрейберг, — а я пока займусь этой прелестной особой.

Как только Пиляев исчез, сыщик достал из кармана нашатырный спирт и поднес склянку к носу женщины.

Медленно она открыла глаза.

— Ну, милая, теперь ты не уйдешь из моих рук, — произнес сыщик. — Говори же: есть ли у тебя еще живые жертвы?

Фурия окинула его взглядом, полным ненависти.

— Ищи, — прошипела она.

— Ага, вот ты как! — холодно заговорил сыщик. — Ну, матушка, виселица по тебе соскучилась. Попробую обойтись и без тебя.

В это время к ним подошел Пиляев с двумя городовыми.

Передав городовым женщину и приказав арестовать ее сына, Фрейберг кивнул Пиляеву, и они вышли из погреба. Осмотр жилого помещения ни к чему не привел.

— Нет ли следов во дворе? — предположил Пиляев.

— И правда, — согласился Фрейберг.

Они вышли во двор и, пригнувшись к земле, стали искать следы.

— Вот! — выкрикнул вдруг Фрейберг.

След маленькой ноги ясно отпечатывался на снегу около закрытого на замок курятника.

— А ну-ка, ломай! — крикнул сыщик.

Под напором дюжих плеч Пиляева дверь с шумом рухнула.

Войдя, согнувшись, в заброшенный, по-видимому, курятник, Фрейберг приложил палец к губам, и оба сыщика замерли на месте, прислушиваясь.

Вдруг словно отдаленный плач раздался где-то под ними.

Бросившись на землю, оба сыщика прильнули к полу. Сомнения не было — кто-то плакал глубоко под ними.

Сыщики стали осматривать стены и разрывать щепки, покрывавшие пол густым слоем.