Убийца, ваш выход! Премьера

— Чему я чертовски рад, — признался Сюрбонадье. — Смертельно боюсь оружия и обливаюсь холодным потом в этой сцене. Увы, — вздохнул он, — искусство требует жертв, чего только не приходится сносить актерам!

И он бросил странный взгляд на дядю, Джекоба Сэйнта.

— О гадина! — буркнул Барклей Крэммер с горечью и презрением, но так, что только Гарденер смог разобрать.

— Вы пользуетесь собственным револьвером, Феликс? — спросил затем Барклей во всеуслышание.

— Да, — подтвердил Феликс Гарденер. — Он достался мне от брата, который воевал во Фландрии. — Голос ее погрустнел. — Я не оставляю его в театре: это дорогая реликвия. Вот он.

Хозяин выложил на стол армейский револьвер, и все ненадолго умолкли.

— Я польщен, — впервые раскрыл рот автор. — Моя пустяковая пьеска вряд ли заслуживает подобной чести.

Затем разговор переключился на другие темы, о револьвере больше не было сказано ни слова.

Утром четырнадцатого июня — к тому времени пьеса «Крыса и Бобер» шла уже неделю с небывалым успехом — Феликс Гарденер послал Найджелу Батгейту две контрамарки в партер. Анжела Норт, не имеющая прямого касательства к нашей истории, была в отъезде и Найджел позвонил в Скотланд-Ярд старшему инспектору Аллейну.

— Что вы делаете вечером? — спросил он.

— Хотите что-либо предложить?

— Надеюсь, мое предложение будет вам по душе. Феликс Гарденер прислал два билета на спектакль в «Единорог».

— Спасибо, Батгейт, до вечера!

— Ручаюсь, пьеса вам понравится! — прибавил Найджел, но задерганный делами инспектор уже повесил трубку.

Того же четырнадцатого июня, в пять часов пополудни Артур Сюрбонадье нанес визит мисс Стефани Воэн, снимавшей квартиру в районе Шеппердс Маркет, и предложил ей руку и сердце.

— Дорогой, — начала она, неспешно закурив сигарету. — Мне ужасно неприятно тебя огорчать. Одна я во всем виновата, но ничего не могу с собой поделать. Премьера меня опустошила. Не знаю, что со мной творится. Будь ко мне снисходителен. Боюсь, я вообще уже не способна кого-то полюбить! — Она беспомощно уронила руки, потом коснулась своего декольте и тяжко вздохнула:

— Ни на что нет сил!

— Нет сил даже на Гарденера?

— Ах, Феликс! — мисс Воэн улыбнулась своей знаменитой ослепительной улыбкой и слегка пожала плечами, изображая мечтательную покорность судьбе.

— Вот до чего дошло! — Сюрбонадье помолчал и отвернулся. — Значит, Гарденер перебежал мне дорогу?

— Золотце мое, какой архаичный оборот. Феликс изъясняется гораздо проще.

— Бог свидетель, я владею английским не хуже вас с ним, это ты несешь околесицу. Я люблю тебя, куда уж яснее?

— Артур, дорогой, ты должен меня понять. Я очень к тебе привязана, не хотелось бы причинять тебе боль, но, пожалуйста, не будь так настойчив, не требуй, чтоб я стала твоей женой. Ведь я могу сказать «да» и сделаю тебя несчастным на всю жизнь.

Еще не завершив этой тирады, Стефани поняла, что допустила промашку. Артур бросился к ней, заключил в объятья.

— Я готов рискнуть, — залепетал он. — Ты мне дороже жизни!

— Нет, нет, нет! Оставь меня в покое. Мне все осточертело!

Сюрбонадье сыграл на сцене множество злодеев, но ни в одной из ролей не был он столь зловещим, каким сделался при этих словах Стефани.

— Будь я проклят, если тебя оставлю! И не надейся. Я не привык, чтобы меня вышвыривали за ненадобностью. Все равно, любишь ты меня или ненавидишь. Ты нужна мне и будешь моей!

Сюрбонадье был в чрезвычайном возбуждении, и вошедший в гостиную Феликс Гарденер сразу это заметил.

ГЛАВА 2

«УВЕРТЮРА! ЗАНЯТЫЕ В ПЕРВОЙ КАРТИНЕ — НА СЦЕНУ!»

Вахтер у служебного входа «Единорога» взглянул на посеревший от пыли циферблат настенных часов — 19.10. Занятые в спектакле актеры были уже в своих уборных — все, за исключением Сузан Макс, исполнявшей крошечную роль в последнем действии и испросившей разрешение приходить к восьми.

Снаружи донеслись чьи-то шаги. Старик Блэйр — так звали вахтера — издал нечто среднее между вздохом и стоном, встал со скрипучего табурета и выглянул в проулок, вдыхая нагретый воздух. В круге света от тусклого фонаря показались двое мужчин в смокингах. Блэйр преградил им дорогу, храня выжидательное молчание.

— Добрый вечер! — произнес один из мужчин, тот, что ростом по ниже.

— Добрый вечер, сэр.

— Можем ли мы пройти к мистеру Гарденеру? Он пригласил нас. Мое имя — Батгейт. Это мистер Аллейн, он со мной, — добавил Найджел.

— Соблаговолите обождать, джентльмены! — Блэйр зашаркал по коридору, держа на оттопыренной ладони карточку Батгейта.

— Заметили, как старик пялил на вас глаза! — усмехнулся Найджел, протягивая другу портсигар. — С чего бы это?

— Возможно, слышал обо мне, — сказал старший инспектор Аллейн. — Ведь я же своего рода знаменитость. Но мне хватает ума, чтобы не возгордиться — бахвальство и тщеславие не в моем характере. А вот оказаться в уборной знаменитого актера — поистине редкостная честь. Чего доброго, уставлюсь на него и не смогу от волнения выдавить ни слова.

— Скорее Феликс не сможет оторвать от вас глаз. Я предупредил его, что поскольку Анжелы нет в Лондоне, приведу на спектакль вас, и он удивился, что я знаком со столь важной персоной.

— Представляю себе его разочарование. Полицейский вместо прелестной девушки. Надо думать, Феликс Гарденер не только великолепный актер, но и человек, в полной мере наделенный здравым смыслом. Я предвкушаю знакомство с ним. И пьеса наверняка мне понравится — обожаю закрученные сюжеты!

— Э, вот уж не думаю! Будто мало вам таких историй на службе!

— А что, зрители до последней минуты ломают голову над тем, кто же убийца?

— Вот именно. То-то будет конфуз, инспектор, если и вы не отгадаете!

— Вам не удастся позлорадствовать. Я подкуплю старика-вахтера и все у него выведаю. А вот и он.

В конце коридора появился Блэйр:

— Прошу вас, господа!

Найджел и Аллейн вошли в театр «Единорог» через служебный вход. Старшему инспектору в тот миг было невдомек, что здесь его ждет одно из самых сложных дел за всю карьеру сыщика.

Они сразу же окунулись в удивительный мир кулис, в атмосферу, царящую за сценой перед началом спектакля. Из зрительного зала долетал взволнованный гул аудитории, милая уху какофония настраиваемых скрипок в оркестровой яме. На противоположном краю сцены мужчина в спортивной рубашке, задрав голову, смотрел на колосники.

— Что там у тебя с синим цветом? — крикнул он, но ковры и мебель приглушили его голос. Щелкнул выключатель и сцену залил яркий свет. Над головой Найджела возникли чьи-то ноги в теннисных туфлях. Он поднял глаза и увидел мостки, а на них — двух электриков у пульта. Блэйр провел посетителей в другой, хорошо освещенный коридор. Вдоль него по левую руку шли двери гримерных комнат, первая была помечена полустертой звездой. Из-за всех дверей доносились голоса — уютный домашний гул. В помещении было душновато. Человек с озабоченным выражением лица промчался мимо Найджела и Аллейна и скрылся за поворотом — коридор в этом месте резко поворачивал.

— Джордж Симпсон, помреж, — шепнул Найджел с многозначительной миной.

Блэйр постучал во вторую дверь слева. После короткой паузы послышался сладкозвучный баритон:

— Да-да, кто там?

Блэйр приоткрыл дверь на два дюйма:

— Ваши гости, мистер Гарденер.

— Кто? Ах, да. Сию минуту. — И обращаясь к кому-то в гримерной, тот же голос произнес: — Я целиком согласен с вами, старина, но что тут поделаешь! Нет, нет, останьтесь. — Скрипнул стул и дверь распахнулась. — Входите, прошу, вас, — проворковал Феликс Гарденер.

Инспектор Аллейн, переступив порог, впервые в жизни оказался в артистической уборной. Хозяин крепко пожал ему руку.

— Я счастлив вас видеть, — приветствовал он Аллейна. — Прошу вас, садитесь. Ах, да — позвольте вам представить мистера Барклея Крэммера. Крэммер, знакомьтесь, это мистер Аллейн. Батгейта вы знаете.