Мегрэ забавляется

Официально Мегрэ в Париже не было. Он находился в Сабль-д'Олонн. Именно этот адрес был оставлен в службе, а если на имя комиссара поступит срочное сообщение, то его ему перешлют.

В субботу вечером Мегрэ покинул свой кабинет на набережной Орфевр, и все были уверены, что он отбыл на морское побережье. В воскресенье он с женой вышли из Дому лишь к концу дня и, желая сменить обстановку, отправились поужинать в пивную на площади Терн подальше от семейного очага.

В понедельник около половины одиннадцатого утра комиссар, оставив супругу завершать хозяйственные дела, прошелся до площади Республики и, устроившись на почти пустой террасе кафе, спокойно прочитал свежие газеты. Затем они, уже вдвоем, отобедали в районе Ла-Виллетт, поужинали у себя на квартире и сходили в кино.

Ни один из них еще не ведал, чем они займутся сегодня, во вторник, было ясно лишь, что отведают дома фрикандо, а потом, очевидно, пойдут куда-нибудь погулять.

Устанавливался иной жизненный ритм, к которому надлежало приноровиться, поскольку все еще казалось странным, что на тебя не давит груз срочных проблем и нет необходимости считать часы и минуты.

Скуки Мегрэ не испытывал. По правде говоря, ему было чуть-чуть стыдно бездельничать. Осознавала ли это его жена?

— Ты разве не пойдешь за газетами?

Вот уже и начала складываться привычка. В десять тридцать он побредет за прессой, вероятно, просмотрит ее на той самой террасе кафе, что на площади Республики. Это забавляло Мегрэ. Короче говоря, не успел отделаться от бремени одних забот, как насоздавал себе новых.

Он отошел от окна, нацепил галстук, обулся, поискал шляпу.

— Тебе нет необходимости возвращаться раньше полпервого.

Теперь, перестав ходить на работу, он даже для жены стал не совсем тем Мегрэ, что раньше, и комиссару еще раз вспомнилось, как напутствовала его в свое время мать:

«Иди поиграй часок, но возвращайся к обеду».

И консьержка туда же: смотрит с удивлением, не лишенным упрека. Да имеет ли право такой крупный и крепкий мужчина вот так слоняться без дела?

Медленно прокатила поливальная машина, и он, будто сроду не видел ничего подобного, загляделся на то, как из множества дырочек струйками бьет вода, растекаясь затем по мостовой.

Сейчас на набережной Орфевр окна с видом на Сену наверняка широко распахнуты. Половина кабинетов пустует. Люка умчался к родственникам в По и вернется лишь пятнадцатого числа. Торранс, недавно приобретший подержанную машину, укатил в Нормандию и Бретань.

Уличное движение почти полностью замерло, лишь изредка мелькали такси. Площадь Республики, казалось, застыла, как на почтовой открытке, и только автобус с туристами слегка ее оживлял.

Комиссар остановился у киоска, закупил все те утренние газеты, что привык видеть у себя на столе и просматривать, прежде чем приступить к работе.

Теперь он мог читать их со вкусом, благо времени у него было предостаточно, и вчера даже успел пробежать несколько мелких объявлений.

Мегрэ уселся на облюбованной террасе на то же самое, что и накануне, место, заказал пиво, снял шляпу и, утерев со лба пот — уже давала о себе знать жара, — стал изучать хронику дня.

Два самых броских заголовка касались международных событий и серьезного дорожно-транспортного происшествия — близ Гренобля свалился в овраг автобус, в результате чего погибло восемь человек. Но взгляд комиссара сразу же выхватил в правом углу страницы другое сообщение:

«ТРУП В ШКАФУ».

Если при этом его ноздри и не раздулись, то уж некоторый душевный трепет он явно испытал.

«Уголовная полиция окружает атмосферой тайны нечто кошмарное, обнаруженное вчера, в понедельник утром, в апартаментах известного врача, проживающего на бульваре Османн. Этот медик якобы в настоящее время пребывает на Лазурном берегу вместе с женой и дочерью.

Проведя воскресенье в кругу семьи и выйдя вчера утром на работу, горничная уловила подозрительный запах и, открыв шкаф, откуда, как ей представлялось, он исходил, наткнулась на труп молодой женщины.

Вопреки традиции уголовная полиция крайне скупа на информацию о случившемся, и это дает основание предполагать, что она придает делу исключительное значение.

Доктор Ж., о котором идет речь, был срочно вызван в Париж, а коллега, замещавший его на время отпуска, будто бы оказался скомпрометированным.

Надеемся, что завтра сможем сообщить вам более подробные сведения об этой странной истории».

Мегрэ раскрыл две другие утренние газеты.

Одна проворонила эту новость. Вторая, пронюхавшая о сенсации слишком поздно, дала резюме в несколько строчек, но выделила суть жирным шрифтом:

«ТРУП, ОБНАРУЖЕННЫЙ У ДОКТОРА.

Со вчерашнего дня уголовная полиция ведет расследование происшествия, которое может стать новым «делом Петио» с той лишь разницей, что на сей раз в нем, судя по всему, замешаны два врача вместо одного. Действительно, в кабинете хорошо известного медика с бульвара Османн был найден труп молодой женщины, однако подробнее разузнать об этом нам не удалось».

Мегрэ невольно буркнул:

— Вот дуралей!

Он рассердился не на журналистов, а на Жанвье, на плечи которого впервые легла вся ответственность за состояние дел. Тот давно уже дожидался подобного случая, поскольку во время предыдущих отпусков комиссара всегда находился кто-то постарше, чтобы подменить шефа.

В этом же году почти на три недели инспектор остался за патрона, и стоило Мегрэ покинуть кабинет, как на Жанвье свалилось дело, причем чрезвычайно важное, судя даже по крохам сведений, попавших в печать. И он уже допустил первую ошибку: восстановил против себя репортеров. Мегрэ также случалось утаивать от них материалы следствия, но он проявлял при этом известную гибкость и, ничего не сказав, умел обставить все так, словно откровенничал с прессой.

Первым побуждением Мегрэ было найти телефонную кабину и позвонить Жанвье. Но он вовремя спохватился, вспомнив, что официально находится в Сабль-д'Олонн.

Согласно газетным сообщениям, труп обнаружили накануне утром. Как полиция, так и прокуратура занялись происшествием немедленно. Иди все обычным путем, заметки о случившемся появились бы в послеобеденных выпусках. Не вмешался ли кто-то сверху? Или Жанвье сам отважился взять курс на замалчивание?

«Известный врач, проживающий на бульваре Османн…»

Мегрэ знал этот квартал. Впервые приехав в Париж, он подивился здешней безмятежности, залюбовался элегантными зданиями с красивыми воротами, за которыми в глубине дворов виднелись старинные конюшни, мягкими тенями каштанов и лимузинами, припаркованными вдоль тротуаров.

— Жетон, пожалуйста.

Мегрэ вовсе не собирался звонить на набережную Орфевр, благо это ему воспрещалось, но решил связаться с Пардоном, который в июле отгулял свое на море и был единственным человеком, осведомленным о его истинном местонахождении.

Пардон томился в рабочем кабинете.

— Скажите, вам знаком некий доктор Ж., проживающий на бульваре Османн?

Врач тоже успел прочитать газету.

— Я думал над этим за завтраком. Покопался в медицинском справочнике. Новость меня заинтриговала. Речь, видимо, идет о солидном враче, докторе Жаве, имеющем элитарную клиентуру.

— Вы знакомы с ним?

— Встречался пару-тройку раз, но уже несколько лет, как потерял его из виду.

— Что это за человек?

— В профессиональном плане?

— Начнем с этого.

— Серьезный, знающий свое дело практикующий доктор. Ему около сорока лет, возможно, сорок пять. Хорош собой. Единственно, в чем его можно было бы упрекнуть — если рассматривать это как недостаток, — так это в приверженности светской клиентуре. Он ведь не беспричинно обосновался на бульваре Османн. Думаю, зарабатывает весьма прилично.

— Женат?

— Я не знаю, но, судя по газетным статьям, да. Послушайте, Мегрэ, надеюсь, вы не собираетесь мчаться на набережную Орфевр, чтобы заняться этой проблемой?

— Нет, обещаю вам. А как насчет второго врача, на которого намекают?