Этюд в багровых тонах (др.перевод)

Пронзительно вскрикнув, он кинулся к коробке, разрезал вторую пилюлю, растворил, добавил молока и поставил блюдце перед терьером. Стоило несчастному псу коснуться смеси языком, как по телу его пробежала судорога и он застыл, словно в него ударила молния.

Шерлок Холмс глубоко вздохнул и отер пот со лба.

— Надо больше верить себе, — сказал он. — Пора бы уже усвоить, что если один-единственный факт на первый взгляд не стыкуется с длинной цепочкой рассуждений, ему наверняка можно подыскать иное объяснение. В коробке две пилюли, одна содержит убийственный яд, другая совершенно безвредна. Я мог бы об этом догадаться, даже не видя коробки.

Это последнее заявление показалось мне настолько вопиющим, что я засомневался в здравости его рассудка. Однако мертвый пес служил неопровержимым доказательством справедливости его рассуждений. Туман в моей голове начинал понемногу рассеиваться, и сквозь него пробивались первые проблески истины.

— Вам все это кажется бессмыслицей, потому что в самом начале расследования вы не сумели оценить важность единственного подлинного ключа к разгадке, — продолжал Холмс. — Я же по счастливой случайности его отыскал, и все последующие события лишь служили подтверждением моей исходной гипотезы — да, собственно, просто логически из нее вытекали. Поэтому то, что вас озадачивало и все сильнее запутывало, для меня только проясняло картину и подкрепляло мои выводы. Странность и загадочность — не совсем одно и то же. Самое безликое преступление может оказаться самым загадочным просто из‑за отсутствия оригинальных или особых черт, на которых можно строить выводы. Раскрыть это убийство было бы гораздо сложнее, если бы тело обнаружили на большой дороге без этого причудливого и сенсационного антуража, который сделал его из ряда вон выходящим. Вместо того чтобы усложнить расследование, все эти броские подробности его на самом деле только облегчили.

Грегсон, с явным нетерпением внимавший этой тираде, не сдержался:

— Ну хорошо, мистер Шерлок Холмс, мы готовы признать, что вы человек неглупый и у вас свои уникальные методы работы. Но хотелось бы получить что-нибудь посущественнее голой теории и отвлеченных рассуждений. А именно — преступника. Я придумал свою версию, и, похоже, она провалилась. Молодой Шарпантье точно не причастен ко второму убийству. Лестрейд подозревал Стэнджерсона и, как выяснилось, тоже дал маху. А вы, судя по вашим намекам и полунамекам, похоже, знаете больше нашего, — так вот, по-моему, пришло время задать вам прямой вопрос: что именно вы знаете? Можете вы назвать имя убийцы?

— Я вынужден согласиться с Грегсоном, сэр, — сказал Лестрейд. — Мы оба старались как могли, и оба потерпели фиаско. Вы уже не раз за сегодняшний день заявляли, что у вас в руках все обстоятельства этого дела. Не собираетесь же вы и дальше их утаивать?

— Если не поспешить с арестом преступника, он может совершить еще какое-нибудь злодейство, — добавил я.

Под таким нажимом Холмс, похоже, заколебался. Он продолжал ходить по комнате, низко опустив голову и сдвинув брови — как всегда в минуты глубокой задумчивости.

— Убийств больше не будет. — Он резко остановился, глядя на нас в упор. — Пусть это вас не тревожит. Вы спросили, известно ли мне имя убийцы. Да, известно. Однако знать имя — это полдела, куда важнее преступника задержать. Я надеюсь осуществить это в самое ближайшее время. Я почти уверен, что справлюсь с этим самостоятельно; однако это требует большой деликатности, ибо мы имеем дело с умным и отчаянным человеком, у которого, как я имел случай убедиться, есть не менее ловкий сообщник. Пока он не подозревает, что кто-то разгадал его тайну, у нас еще есть надежда до него добраться. Но если у него возникнет хоть малейшее подозрение, он переменит имя и в мгновение ока исчезнет среди четырех миллионов обитателей нашего города. Не подумайте, что я хочу вас обидеть, но мне представляется, что эти люди не по плечу официальной полиции, — именно поэтому я и не просил у вас помощи. Если я его упущу, вина, разумеется, будет на мне одном. Но я готов пойти на такой риск. Пока же даю вам слово: как только я пойму, что могу раскрыть свои планы, не ставя их под удар, я немедленно вам все расскажу.

Грегсона и Лестрейда не слишком обрадовало это обещание, а нелестный отзыв об официальной полиции и того менее. Грегсон вспыхнул до корней своих светлых волос, маленькие глазки Лестрейда засверкали от обиды и любопытства. Однако ни тот ни другой не успели и рта раскрыть — раздался стук в дверь, и на пороге появилась грязная, обтрепанная фигурка Уиггинса, предводителя уличных мальчишек.

— С вашего позволения, сэр, — он приложил руку к лохмам на голове, — кэб у входа.

— Молодчина! — похвалил его Холмс. — Почему в Скотленд-Ярде не пользуются этой моделью? — продолжал он, доставая из ящика пару стальных наручников. — Посмотрите, какая отличная пружина. Захлопываются мгновенно.

— Старая модель тоже хоть куда, — заметил Лестрейд, — было бы на кого надевать.

— Что ж, отлично, — улыбнулся Холмс. — Вот что, пусть возница поможет мне с багажом. Попроси его подняться, Уиггинс.

Меня эти слова удивили — Холмс, судя по всему, отправлялся путешествовать, а меня даже не предупредил. В комнате стоял небольшой саквояж; Холмс вытащил его на середину и стал затягивать ремни. Этим он и был занят, когда вошел возница.

— Помогите мне застегнуть пряжку, — попросил его Холмс, не вставая с колен и не поднимая головы.

Возница с хмурым, безразличным видом шагнул поближе и протянул руки, чтобы помочь. В тот же миг раздался резкий щелчок, звон металла, и Шерлок Холмс вскочил на ноги.

— Джентльмены! — воскликнул он, и глаза его сияли. — Позвольте представить вам мистера Джефферсона Хоупа, убийцу Еноха Дреббера и Джозефа Стэнджерсона.

Все случилось молниеносно — я даже не успел сообразить, что к чему. Но я прекрасно помню это мгновение — торжество на лице Холмса, его звонкий голос, ошеломленное, затравленное выражение на лице кэбмена, который уставился на блестящие наручники, будто по волшебству сомкнувшиеся на его запястьях. На секунду-другую мы застыли, словно скульптурная группа. Потом наш пленник издал нечленораздельный яростный вопль, вырвался из рук Холмса и метнулся к окну. Дерево и стекло подались под его натиском, но выскочить он не успел — Грегсон, Лестрейд и Холмс набросились на него, как свора гончих. Его втащили обратно в комнату, и тут завязалась ожесточенная борьба. Исступление придало неизвестному сил, он снова и снова разбрасывал нас в разные стороны. В нем была нечеловеческая энергия, как у эпилептика во время припадка. Руки и лицо у него были сильно изрезаны осколками стекла, однако даже потеря крови не сломила его сопротивления. Только когда Лестрейду удалось ухватиться за его шейный платок и сдавить ему горло, он понял, что сопротивление бесполезно; но даже после этого мы на всякий случай связали ему не только руки, но и ноги. И только тогда поднялись с полу, с трудом переводя дух.