Читатель предупрежден

— Господи Иисусе… — выговорил Мастерс, с трудом переводя дыхание. — Прошу дать мне возможность вставить слово! Я должен предупредить вас, что вы не обязаны давать показания, но, если вы их дадите.

— А я повторяю, инспектор, что я знаю, что делаю. Меня проинформировали, что я могу дать показания такие, какие считаю нужным, не неся за это никакой ответственности.

— Кто вам это сказал?

— Мой адвокат.

— Ваш…

— Вернее, — поправился Пенник, — мой бывший адвокат, мистер Чейз. Но со времени нашего последнего разговора он отказал мне в своих услугах, думая, что я шучу. Но я совсем не шутил.

— Вы не шутили?

— Нет. Перед тем, как убить Сэма Констебля, я спросил мистера Чейза, могу ли я быть обвинен в убийстве, если убью Констебля в определенных мною обстоятельствах. Мистер Чейз заверил меня, что нет. В противном случае, я не стал бы этого делать. Я ужасно боюсь всевозможных закрытых помещений — на меня это плохо действует. Весь этот эксперимент не представлял бы для меня никакой ценности, если бы обрекал на риск быть заключенным в тюрьму.

— Ничего себе! А что вы думаете о повешении?

— Вы тоже считаете, что я шучу?

Мастерс громко откашлялся.

— Спокойно, спокойно! Мы не должны отклоняться… Прошу меня извинить, но… доктор, этот человек не сошел с ума?

— К сожалению, нет, — ответил Сандерс.

— Благодарю вас, доктор, — голос Пенника был достаточно спокойным, но под широким носом выступили два белых пятна, которые, по мнению Сандерса, говорили о с трудом сдерживаемом бешенстве. Кровь медленно отхлынула от его щек, и лицо производило впечатление плоской маски.

— Ну, хорошо, но почему вы не заявили об этом служащим местной полиции?

— Я заявил.

— Когда?

— Сразу по их прибытии в Форвейз. Я хотел убедиться, что мне ничего не грозит с точки зрения закона.

— И как они к этому отнеслись?

— Они согласились со мной, что мне ничего не смогут сделать… А если говорить об их отношении к этому, то это уже другой разговор. Полковник Уиллоу даже не моргнул глазом, и на него это не произвело никакого впечатления. Но у комиссара Белчера менее крепкие нервы, и, насколько я понимаю, только мысль о жене и четырех детях удержала его от того, чтобы сунуть голову в газовую плиту.

Мастерс с трудом сохранял самообладание.

— Это правда, доктор?

— Полная правда.

— Почему же, черт побери, вы не сказали мне об этом?

— Я именно этим и занимался, — терпеливо объяснил ему Сандерс. — Поэтому я попросил, чтобы вы сюда приехали. Я, как и мистер Пенник, предупредил вас. Мне не казалось разумным… хм… выплеснуть все на вас сразу.

— А что, полиция, черт бы ее побрал, тоже свихнулась?

— Нет, нет, — заверил его Пенник. — Хотя вначале они были обо мне точно такого же мнения, как и вы. Однако я согласен с вами, что доктор Сандерс должен был вам обо всем рассказать. Немедленно после происшедшего в Форвейзе я сообщил о своем участии в этом деле доктору и остальным гостям. По какой-то странной причине все, кроме присутствующего здесь доктора, стали смотреть на меня с каким-то суеверным ужасом. Отказались даже съесть ужин, который я с таким старанием приготовил. Я пытался им объяснить, но никто не хотел слушать. Разумеется, я был горд своим успехом. — И снова кровь отхлынула от его лица. — Но я всего лишь человек, и не утверждаю, что обладаю, какими-то сверхъестественными силами. Предположения такого рода — просто глупость.

Мастерс взял себя в руки. С минуту он дышал медленно и спокойно, так, как будто мысленно считал до десяти.

— Если вы не имеете ничего против, — старшего инспектора просто распирало от вежливости, — то, может быть, мы начнем все сначала, хорошо? Вы по-прежнему утверждаете, что убили Сэмюэля Констебля?

— Мне кажется, мы не слишком далеко уйдем, инспектор, если вы не перестанете задавать все время один и тот же вопрос. Да. Это я его убил.

— Разумеется! Разумеется! Но как вы его убили?

— О, а вот это уже мой секрет. — Пенник глубоко задумался. — Я внезапно начал понимать, какое огромное значение для мира может иметь моя тайна. Не надеетесь же вы, что я открою вам ее?

— Не надеюсь, что… Бог мой! Нет… спокойно, спокойно! Нет никаких причин для волнения! Все хорошо. Почему вы его убили?

— На этот вопрос мне гораздо легче ответить. По моему мнению, этот тип был образчиком грубоватого дурака, жестокого в отношении к жене, оскорбительно ведущего себя с собственными гостями, препятствие на пути умственного и морального прогресса. Как человек, он перечеркнул все границы моего терпения. Как объект эксперимента, это был субъект, отсутствия которого никто не почувствует. Я уверен, что доктор Сандерс согласен со мной в этом вопросе, хотя в других вопросах наши взгляды полярно противоположны. Следовательно, я сделал Констебля объектом эксперимента.

— Эксперимент! — схватился за голову Мастерс — Поговорим разумно! Как вы это сделали? Какими средствами при этом воспользовались? Может быть, вы узнали о новом методе убийства одним ударом в желудок? Таким, который никогда не подведет, разумеется. Или ударом по голове тяжелым предметом? Или, может быть, о каком-то новом способе убийства, который позволяет сразу отправить человека на тот свет?

— Ага, я вижу, вы слышали о некоторых признанных наукой возможностях, — констатировал Пенник.

— И которым же из этих методов вы воспользовались?

— Открытие этого я предоставляю вам, — усмехнулся Пенник.

— В самом деле? Значит, вы признаетесь в использовании одного из этих методов?

— Напротив. Я не применял ни одного из них, вернее, применил, но не в полном смысле слова.

— Не в полном смысле слова? Что вы хотите этим сказать?

— Что я воспользовался оружием, которое может поражать, а при соответственном использовании — убивать. Если вам обязательно нужно определение — назовем ее «Телефорс» — физическая сила, действующая на расстоянии — сила, которая может стать орудием уничтожения. До сих пор я не отдавал себе отчета в том, насколько она мощна. — Как раньше, в минуту волнения, лицо его покрыла бледность. — Я очень устал, инспектор. Не надо больше меня расспрашивать. Говоря в общих чертах, это та сила, которая позволяет мне сейчас читать ваши мысли.

— Значит, вы знаете, о чем я думаю в эту минуту? — допытывался Мастерс, наклонив голову.

Пенник слегка усмехнулся.

— Разумеется. Вы обдумываете различные варианты моей безвременной кончины. Это видно каждому, кто хорошо к вам приглядится. Но то, о чем я говорил, относится к вашим тайным мыслям, которые вы стараетесь отбросить от себя. Вы надели на себя маску искусственной веселости, потому что вас мучает серьезное беспокойство. У вас есть ребенок — дочь, которая, если не ошибаюсь, завтра пойдет в госпиталь на операцию аппендицита. У нее довольно слабое здоровье, и вы так об этом беспокоитесь, что не сомкнули глаз всю ночь.

Мастерс покраснел и тут же неожиданно побелел. Сандерс никогда не видел у своего старого приятеля такого выражения лица.

— Вы сказали ему об этом?! — взорвался инспектор.

— Но я сам ничего не знал, — возразил Сандерс, кладя ладонь ему на плечо. — Мне очень жаль.

— Но это правда? — настаивал Пенник. — Верьте мне, дружище, вам все равно придется убедиться в этом раньше или позже.

— Давайте оставим мои дела в покое, если вы не возражаете. Хм-м… Вернемся… а, вот: вы можете нам сказать, что вы делали в то время, когда был убит Сэмюэль Констебль?

— Я все думал, когда же вы зададите мне этот вопрос, — усмехнулся Пенник. — Выясним это раз и навсегда. Доктор Сандерс и мисс Хин могут засвидетельствовать, что в пятницу, в семь сорок пять вечера мистер Констебль был жив и здоров. Он появился в комнате доктора, чтобы выяснить причину странного шума. — Столько злорадства скрывалось в его словах, что Сандерс почувствовал его почти физически. — Я был тогда внизу. Где-нибудь без пятнадцати минут восемь в дверь черного входа позвонили. Как вам, наверное, известно, вся прислуга лежала в госпитале, и в связи с этим некая миссис Чичестер согласилась приготовить пищу для обитателей дома. Я отворил дверь. Миссис Чичестер явилась на работу в сопровождении сына Льюиса, видимо, ради приличия. Я занимался приготовлением ужина, поэтому сказал им, что они могут помочь мне, если хотят. По какой-то, неизвестной для меня причине, они казались сильно взволнованными…