Жилец. Смерть играет

— Где был? В кутузке, конечно! А что, они вам не сказали?

— В какой кутузке? — спросил Маллет.

— Да конечно же в Спеллзборо. За словесное оскорбление и угрозу действием в нетрезвом состоянии. А как только добрался до дома, явился один из ваших чертовых фараонов и притащил меня сюда. Что за игры такие?

Маллет внезапно стал эдаким рубахой-парнем, своим в доску. Он мог при необходимости подладиться под любую компанию и сейчас, стараясь сделать так, чтобы его гость почувствовал себя непринужденно, надел на себя личину вульгарного панибратства.

— Послушай, старина, — начал он доверительно, — у нас ничего на тебя нет. Но мы подумали, что ты мог бы помочь нам в одном чертовски заковыристом деле, которым мы тут занимаемся. Вот и все. Я сожалею об этой истории в Спеллзборо, но моей вины тут нет, правда? Да если бы я знал, что ты там, я бы мигом тебя вытащил. Но ты ведь, надо думать, не такой лох, чтобы назваться там своим настоящим именем? Садись, и вот тебе сигаретка.

Немного смягчившийся и глубоко впечатленный совершенно голословным утверждением инспектора, что он смог бы освободить заключенного из камеры в Спеллзборо, стоило ему только пожелать, Крэбтри взял сигарету и сел.

— Имя? — переспросил он. — Конечно, я не назвал моего имени. А вы назвали бы? Я представился Кроуфордом. И провалиться мне на этом месте, если не также звали чертового председателя суда! Господи, вот ведь невезуха, правда? — И он загоготал при воспоминании об этом.

Маллет поддержал его неблагозвучным ржанием. Потом поднял взгляд на офицера, который привел Крэбтри и до сих пор ждал.

— Вы мне больше не нужны, — резко сказал он. — А если этому джентльмену снова придется сюда прийти, с ним нужно обращаться должным образом, ясно?

Офицер знал Маллета. Он с преувеличенным почтением щелкнул каблуками, прогудел: «Слушаюсь, сэр» — и удалился, вполне довольный ролью, которую сыграл в этой маленькой комедии.

Уважение Крэбтри к инспектору начало расти. Оно выросло еще больше, когда этот обитатель Олимпа, после столь величественной демонстрации своей власти, тут же начал обсуждать близкую его сердцу тему.

— Ты был в Спеллзборо на скачках? — начал он. — Ставил на Неугомонную Девочку на розыгрыше кубка?

— Да уж можете не сомневаться, — ответил Крэбтри, почувствовав себя теперь совершенно непринужденно. — В четверг я получил точную наводку из конюшен, отправился туда в пятницу утром, прихватил все мои бабки. Ни во что не ввязывался, пока не начались большие скачки. Потом поставил уйму денег на Неугомонную Девочку, да еще восемь к одному. Господи, начальник, пока все не закончилось, я не так уж из-за нее и нервничал! На первом круге Девочка клевала воду, я думал, что она придет в самом хвосте. У последнего барьера отстала почти на корпус, но жокей на ходу пригрозил ей хлыстом, и она все наверстала. Ох и подбадривал же я ее, скажу вам!

— А что случилось потом? — полюбопытствовал Маллет с усмешкой.

— Не могу взять в толк, хоть убей, начальник. Следующее, что помню, это я в камере, голова раскалывается, а во рту будто на полу в клетке у попугая. Хотя обо всем этом я услышал в понедельник утром. Такого мне порассказали! И вот впаяли мне эти поганцы пять дней, без права замены штрафом. Хотя платить мне все равно было нечем. Я оказался совершенно пустой.

— Когда же вас выпустили?

— Во вторник утром, сэр.

— Выходит, вы не спешили возвращаться домой?

Крэбтри чертыхнулся при воспоминании об этом, но потом с живописным буйством описал, как пытался вернуться в Лондон на попутном грузовике.

— Я загнал оловянную кружку, чтобы купить себе харч, сэр, — завершил он, — и топал на своих двоих всю обратную дорогу. Во вторник ночью спал под забором…

Маллет погладил подбородок и поджал губы. Когда же заговорил снова, то гораздо больше походил на офицера полиции, чем на свойского парня.

— В любом случае, — сказал он, — тогда вы уже знали, что полиции не терпится снять с вас показания.

— Я прочитал об этом только в «Дейли тойлер», сэр, — возразил Крэбтри. Но неизвестно, можно ли верить газете такого сорта, правда? Вдруг просто коммунистическая пропаганда…

— Вам было хорошо известно, что покойник, которого нашли на Дейлсфорд-Гарденз, — не коммунистическая пропаганда.

— Когда я уходил, его там не было, сэр, — заволновался Крэбтри, ей-богу, не было.

— А когда вы ушли? — спросил инспектор.

— В пятницу утром, сэр, примерно в половине десятого. Не успел я позавтракать, как мистер Джеймс вызвал меня и сказал, что я ему больше не нужен. Выдал мне причитающиеся деньги и еще фунт сверху, чтобы я его помнил. Вот я и ушел, как только прибрался после завтрака…

— Мистер Джеймс говорил вам, что он отправляется за границу?

— Конечно, сэр. Он же посылал меня в бюро путешествий «Брукс», что на Дейлсфорд-сквер, чтобы купить для него билет.

Маллет широко раскрыл голубые глаза:

— Вот как? Билет куда?

— В Париж, сэр. Первого класса, на нью-хейвенский пароход. И велел попросить работников «Брукса», чтобы для него заказали номер в отеле.

— Вы, наверное, не запомнили название отеля?

— Нет, сэр. Какое-то иностранное. Хотя, подождите, он заставил меня записать его, перед тем как я отправился к «Бруксу». Может быть, оно у меня еще сохранилось. — Он порылся в кармане и наконец вытащил смятый клочок бумаги. Развернув его, отдал Маллету.

На клочке бумаги корявыми печатными буквами было выведено: «Отель „Дюплесси“, авеню Мажента, Париж».

Маллет вгляделся в текст, наморщив лоб.

— Это ваш почерк, как я полагаю? — уточнил он.

— Да, сэр. Мистер Джеймс продиктовал мне по буквам, вот так, как вы здесь это видите. Между прочим, вот сейчас мне пришло на ум — я никогда не видел, чтобы он писал что-нибудь сам.

— И когда вы отправились к «Бруксу» за билетами?

— Да вроде как во вторник, сэр, перед его уходом.

Маллет поднял трубку стоявшего возле него внутреннего телефона и кому-то сказал:

— Мне нужно срочно отправить запрос в Париж. И попросите их о любезности — пусть выяснят, прибыл ли кто-то, соответствующий описанию Джеймса, в отель «Дюплесси» в субботу утром. — Он продиктовал адрес и вновь обратился к Крэбтри: — А теперь расскажите мне все, что можете, о мистере Джеймсе.

Но сведения, которые смог сообщить Крэбтри, оказались разочаровывающе скудными. Пожалуй, их лучше изложить словами докладной записки, составленной Маллетом после беседы:

На этом месте Маллет на какое-то время перестал писать, затем жирной линией подчеркнул два последних предложения и продолжил: