Nevermore

Рывком подняв Нойендорфа на ноги, представители закона собрались вести пленника в городскую тюрьму, а сбежавшиеся зеваки, чьи лица искажали яростные гримасы негодования, обрушили на него яростные вопли: «Чудовище! — Монстр! — Нечестивый убийца!»

У меня не оставалось выбора.

— Полковник Крокетт! — заговорил я, прямо глядя в глаза народному герою. — Я принимаю вашу руку с таким же открытым сердцем, с каким она мне предложена, и не имею ни малейшего желания продлевать те неблагоприятные отношения, какие сложились между нами после вашего внезапного и дерзкого вторжения в священные пределы моего жилища. Позвольте добавить, что, памятуя о столь явно продемонстрированной вами склонности к импульсивным поступкам, а также о миссии, к осуществлению которой я вынужден теперь перейти, мне остается лишь молиться, чтобы нежелательные обстоятельства не ввергли нас вновь в столь же напряженные, столь же враждебные отношения!

С этими словами я подал ему правую руку, и Крокетт немедленно сжал ее в крепком, чтобы не сказать — сокрушительном рукопожатии.

— Кротик! — воскликнул он с тихим булькающим смешком, в котором я с огорчением различил нотку веселой снисходительности. — Пусть меня тупым ножиком освежуют, если вы не чемпион по части возить языком! Поверьте старому Дэви Крокетту на слово — упускаете вы свое призвание! Да с таким талантом молоть вздор вам бы в Конгресс выдвигаться!

И, удостоив меня добросердечного подмигивания в сочетании с дружеским хлопком по плечу, от которого — исключительно из-за его неожиданности — я отлетел на несколько шагов, — полковник развернулся на каблуках и вновь обратился к своей аудитории, которая буквально задыхалась от нетерпения, когда же Крокетт поведает им все подробности своего триумфа.

Поскольку я отличаюсь ловкостью и координированностью, свойственной виду Felis domestica, [19] я легко восстановил равновесие и направился к капитану Расселлу, который, заняв позицию позади Нойендорфа, пытался применить свою дубинку в качестве стрекала, однако пленник злобно скалился и не двигался с места.

При виде моей скромной персоны капитан на миг отказался от этих попыток и приветливо кивнул мне.

— А, мистер По! — сказал он. — Хорошо, что вы пришли вовремя и можете присутствовать при аресте этого негодяя. — И он с удвоенной силой вонзил кончик дубинки в крестцовую-поясничную область своего подопечного. — Без вашей помощи мы бы и посейчас не установили подозреваемого.

Эти слова слышал Нойендорф — он повернул массивную башку и смерил меня ненавистническим взором. Столь беспримесной, столь неукротимой злобой горели его глаза, что все мое существо пронзил страх.

Стараясь не глядеть в сторону распаленного яростью узника, я обратился к капитану с нижеследующими словами:

— Именно вопрос о личности подозреваемого и побудил меня прийти к вам. Капитан Расселл, я должен сообщить вам нечто важное, что может пролить новый свет на расследуемое вами дело.

Озадаченно хмурясь, Расселл ответил:

— Разумеется, я всегда готов прислушаться к вашей информации, мистер По, однако беседу нашу придется отложить до тех пор, пока мы не отведем нашего пленника в тюрьму.

Едва он произнес эти слова, как из гущи остававшихся еще на месте зрителей послышался повелительный хриплый голос:

— С дороги, будьте любезны! — Толпа расступилась надвое, и с полдюжины полицейских во главе с коренастым краснощеким крепышом явилась — или, точнее, ворвалась — на место действия.

— Капитан Расселл! — вскричал их предводитель и остановился, слегка запыхавшись, перед своим начальником. — Мы поспешили сюда, как только получили известие об этом богомерзком преступлении. — Он кинул негодующий взгляд на Нойендорфа. — Я вижу, вы успели уже схватить виновника.

— Благодаря самому полковнику Дэви Крокетту, — ответил капитан Расселл, указывая рукой на знаменитого охотника, который продолжал выступление перед восторженной свитой. Поскольку я стоял всего в нескольких ярдах от него, до меня отчетливо доносилась каждая до крайности живописная деталь.

— … И тут злобный дьявол ухватил меня за волосы, — повествовал он, сопровождая рассказ преувеличенной жестикуляцией — рванул меня к себе и так врезал мне головой по маковке, что я чуть не вырубился — кумпол-то у подонка крепкий, что чугунный котел. Но я вывернулся из его адских объятий и вмазал ему прямиком в пятак. Так он взъярился от этого, что запихал мне когти в самые ноздри. И мы с ним боролись и толкались и пихались сколько-то времени, а потом я исхитрился и вцепился зубами ему в ухо…

Тем временем Расселл продолжал беседу со вновь прибывшим. Завершив ее, капитан снова обернулся ко мне, а краснорожий офицер и его спутники обступили Нойендорфа и, придерживая его за скованные руки, то ли повели, то ли потащили прочь, а все еще остававшиеся на месте зрители напоследок осыпали предполагаемого преступника градом оскорблений.

— Итак, мистер По, — заговорил капитан Расселл, когда отряд полицейских, кольцом охвативший пленника, скрылся из виду. — Теперь, когда я вверил Нойендорфа охране моих подчиненных, я могу на досуге выслушать ваши таинственные вести. Что же такого неотложного случилось на сей раз? Должен признать, вы возбудили мое любопытство.

За исключением восторженной группки, внимавшей Крокетту, большая часть толпы рассеялась, но горстка бездельников все еще болталась на месте действия, бросая заинтересованные взгляды на капитана и меня.

— Было бы лучше перенести нашу беседу в более укромное место, — предложил я, многозначительным взглядом указывая на этих зевак. — Добытая мной информация предназначается исключительно для ваших ушей.

Признав справедливость этого замечания, капитан Расселл повел меня в обход хижины Нойендорфа, а оттуда — на пирс. Мы остановились примерно посредине пирса, достаточно далеко от берега, чтобы обеспечить уединение, — здесь единственным нашим слушателем была темнокрылая чайка, взгромоздившаяся на деревянную сваю из тех, что через регулярные интервалы поднимались из темных глубин океана.

— Итак, мистер По… — начал офицер, бросая на меня вопросительный взгляд.

Пронизывающий ветер с бухты заставил меня поежиться. Я откашлялся и выпалил единым духом:

— Капитан Расселл, у меня есть убедительная причина сомневаться в том, что человек, которого вы только что арестовали, является подлинным виновником этого преступления.

Брови капитана поползли вверх.

— Вот не ожидал от вас, сэр! — воскликнул он. — Вы же наблюдали это животное вблизи — неужели после этого вы сомневаетесь в его закоренелой жестокости? Или, — прибавил он, похлопывая себя рукой по боку, — сомневаетесь в его умении управляться с этим?

Проследив за движением его руки, я увидел тот самый нож, конфискованный Крокеттом у Нойендорфа и врученный капитану Расселлу: последний подвесил его к своему широкому кожаному ремню. Действительно, страшное на вид оружие, с резной рукоятью из рога оленя и длинным зазубренным лезвием.

— Преступные навыки Нойендорфа не внушают мне ни малейшего сомнения, — ответил я. — Однако мои выводы основаны не на его потенциальной склонности к смертоубийству, а на неоспоримых эмпирических фактах!

— На фактах? — подхватил капитан, и чело его омрачилось.

— Я подразумеваю то кровавое послание на стене у изголовья несчастной жертвы.

— Но ведь это вы, мистер По, столь проницательно распознали имя преступника в кровавой надписи, которую мои подчиненные и я сам приняли за простое пятно!

Я приподнял палец, чтобы вовремя прервать полицейского:

— Не совсем так. Как вы помните, я сумел разобрать пять букв из девяти, но четыре остальных, то есть почти половина надписи, были выведены так нечетко, что с трудом поддавались расшифровке и были по крайней мере двусмысленны.

Все так же хмурясь, капитан Расселл затеребил свои пышные усы.

— Вы хотите сказать, — после краткой паузы уточнил он, — что умирающая женщина хотела написать на стене какое-то другое имя?