Чаша кавалера

— Эта рапира изготовлена Клеменсом Хорнном. Но помните, я говорила, что один роялист спасся после атаки на лагерь Кромвеля? Значительно позже он оставил письменный отчет об этих событиях, где заявлял, что единственная рапира с рукояткой-чашкой, принадлежавшая сэру Бингу Родону, была работы Томаса д'Айлы. По-видимому, это правда. Величайшие оружейные мастера XVII века, изготовлявшие шпаги, которые славились легкостью и равновесием, были итальянцами или испанцами.

— Только не испанцами! — пренебрежительно фыркнул синьор Равиоли. — Все они были итальянцами! Итальянская история — горячая штучка! Все друг друга закалывать!

Кашель Мастерса вновь призвал к порядку.

— Все это очень хорошо, сэр Генри. Но не помогает нам в нашей проблеме.

— Вы так думаете, сынок?

— А каким образом, сэр, это может помочь?

— Не знаю, Мастерс. Но вы, вероятно, замечали в прошлом, как то, что выглядело случайным или имеющим целью подкрепить драматический эффект, на деле оказывалось частью плана.

— На сей раз это не так! Молодая леди рассказала вам много ненужных вещей, о которых не говорила мне сегодня утром. — Мастерс покачал головой. — А больше всего меня удивляет, что эта славная леди вместо того, чтобы рожать много детей, интересуется подобными вещами и, похоже, много знает о шпагах.

Испепеляющий взгляд Г. М. мог бы заставить съежиться бронзовую нимфу в фонтане.

— Мастерс, сынок, все дело в ее муже! Неужели вы никогда не слышали о Томе Брейсе?

— Заместитель комиссара говорил мне, — ответил старший инспектор, — что лорд Брейс — спортсмен. Но не могу сказать, сэр, что слышал о нем что-то еще.

— Вполне естественно, старая вы ищейка. Он не прославился ни в футболе, ни в боксе, поэтому не является героем для британской публики. Но его очень немногие превосходят в фехтовании, езде верхом и стрельбе из пистолета. — Г. М. задумчиво посмотрел на Вирджинию. — Чисто романтические виды спорта, куколка.

— О да!

— Романтика! — фыркнул Мастерс. — Дайте мне практичную реальность. Этого сэра Бинга погубило отсутствие здравого смысла. А если вы, сэр Генри, хотите задать вопросы о чаше, которая не была украдена…

— Именно это я и собираюсь сделать, — прервал его Г. М., — если вы перестанете болтать о легендах и дадите мне шанс. Итак, куколка моя…

Вирджиния только теперь начинала узнавать, каким острым и проницательным может быть взгляд сэра Генри Мерривейла.

— Мне пришло в голову, что на один из вопросов, который я хотел задать, — правда, отнюдь не на самый важный, — я уже знаю ответ. Мастерс говорит, что эта чаша обычно хранилась в лондонском банке. Меня интересовало, что она делала в Телфорде в ночь с прошлой среды на четверг.

— Она была там, потому что… — начала Вирджиния, но Г. М. остановил ее:

— Ну разумеется, куколка. Вы упомянули Великую выставку 1851 года. Я забыл, что сейчас лето 1951 года — года Британского фестиваля — и что в музее Черритона проводилась выставка реликвий, связанных с историей Суссекса. Чаша Кавалера экспонировалась там?

— Да, — кивнула Вирджиния. — И рапира тоже — она вполне аутентична в том, что касается возраста. Том предупреждал, что ни чаша, ни рапира не имеют ни малейшей связи с сэром Бингом Родоном. Но куратор сказал, что это не важно, так как невежды все равно этого не заметят.

— Правительственный девиз. Понятно.

Мастерс вскочил на ноги:

— Я не стану это терпеть! Если вы, сэр Генри, намерены обращать все на пользу вашим предубеждениям…

— Хорошо, — сказал Г. М. — Тогда берите ваше дело и засуньте его себе… и везите его назад в Лондон. Вместо того чтобы посвящать себя моему искусству, я пытаюсь помочь вам, сидя в сыром саду с риском заработать боль в горле и разочаровать моих слушателей. А вы что делаете, свинья вы неблагодарная? Я вам скажу! Вы…

— Погодите! — Мастерс вытер лоб и опустился на стул. — Вы в состоянии послушать меня хотя бы несколько секунд?

— Угу.

— Возможно — хотя я этого не утверждаю, — с достоинством заявил Мастерс, — имело место то, что янки называют обменом «любезностями». Но с этой минуты я согласен забыть о своих взглядах, если вы обещаете забыть о ваших предубеждениях. Договорились?

Г. М. кивнул.

— Тогда, ради бога, переходите к делу!

Г. М. снова повернулся к Вирджинии:

— Забудьте о змее в шляпе-котелке, и продолжим. Чашу и рапиру экспонировали на выставке в Черритоне. Почему же их забрали оттуда?

— Разве вы не слышали?

— Ох, куколка моя! Я репетировал, как галерный раб, чтобы достигнуть наилучших результатов моим весьма недурным голосом. Не слышал что?

— Сегодня пятница. Выставка должна была продлиться до субботы…

— Ну?

— Потом, как часто случается, выяснилось, что помещение нужно им для других целей — не спрашивайте для каких. Вы знаете, как это бывает. Вас донимают просьбами представить какую-нибудь вещь на выставку и как можно скорее. Вы с ног сбиваетесь, чтобы это сделать, а затем, в самое неподходящее время, вам внезапно звонят и сообщают, что вещь им больше не нужна, прося срочно забрать ее.

— Со мной такое случалось, куколка. Ну и что же произошло?

— Том ужасно беспечен, и я, боюсь, тоже. Но Чаша Кавалера принадлежала его прадеду, поэтому он ее бережет. Том договорился, что специальный курьер из банка поедет в Черритон в субботу утром и перевезет чашу в Лондон, прежде чем банк закроется в полдень. Но смотритель черритонского музея позвонил в Телфорд в среду во второй половине дня и попросил забрать чашу немедленно. Том использовал несколько неподобающих выражений, но сел в машину, поехал в Черритон и привез чашу и рапиру. Поэтому чаша оказалась у нас.

Вирджиния поколебалась, слегка нахмурившись.

— Не хочу говорить ничего плохого о мистере Лоуфе — смотрителе музея. Выставка была великолепной. И наш Дженнингс помогал в ее организации.

— Дженнингс? Кто это, куколка моя?

На этот вопрос ответил Мастерс довольно угрожающим тоном.

— Дженнингс — дворецкий в Телфорде, — мрачно произнес он, явно думая об отсутствующем Бенсоне, и неожиданно усмехнулся. — Но маленькая леди говорит, что бедняга слег с зубной болью. Ха-ха-ха!

— Что с вами? — сердито осведомился синьор Равиоли. — У человека болит зуб, а вы находить это забавным! У вас нет сердца?

— Конечно есть. Но дворецкие!.. Брр!

— Заткнитесь! — потребовал Г. М. — А теперь, куколка, мы подошли к ночи, когда эта чаша не была украдена.

Поскольку чаша не была украдена, любой посторонний мог поинтересоваться, почему среди группы воцарилось странное напряжение, затронувшее, по-видимому, всех, кроме синьора Равиоли.

— Судя по словам Мастерса, — продолжал Г. М., — ваш муж решил запереть чашу в сейф в Дубовой комнате и просидеть рядом с сейфом всю ночь. Вы всегда принимаете такие меры?

— Нет-нет, никогда! В деревне редко опасаешься, что у тебя могут украсть картины или столовое серебро. Но недавно по соседству произошло несколько краж со взломом… — Вирджиния задумалась. — Хотя, по-моему, настоящая причина была в том, что нам и без чаши хватало волнений.

— Вот как? Почему?

Вирджиния развела руками:

— Ну, прежде всего, мой отец из Америки гостил у нас несколько дней…

— Ваш отец из Америки?

— Надеюсь, сэр Генри, вы хотя бы не скажете: «Разве вы американка? Вы говорите совсем не так, как в фильмах!»

— Я не собирался говорить ничего подобного, куколка. Меня просто заинтересовало, не знаком ли я с вашим стариком. Кстати, кто он?

— Отец молодой леди, — вмешался Мастерс, — сенатор Харви…

— Конгрессмен Харви! Или депутат, если так вам больше нравится.

— Ладно, — согласился невозмутимый Мастерс, достав записную книжку. — От 23-го конгрессионального округа Пенсильвании.

Г. М., вынимающий портсигар из бокового кармана, остановился с наполовину вытащенным портсигаром, словно доставал револьвер.

— Ой! — воскликнул он. — Неужели Билл Харви? Адвокат из-под Питтсбурга?