Маленькие подлости

Через несколько минут две пары неизвестных рук, сильных, не то что у Карлоса, подхватили портрет и отправили в мир взрослых, и мальчик больше не видел светловолосую девушку.

Впоследствии Карлос сумел выяснить более или менее точно дату своего первого свидания с незнакомкой – февраль 1982 года. Это стало возможным потому, что описанное выше случилось через несколько дней после одного важного события, с которым связано бесчисленное множество ненастоящих, фальшивых воспоминаний. Речь идет о том, как он узнал о смерти матери. Впрочем, в памяти Карлоса не сохранилось ничего, никаких образов, непосредственно относящихся к самому факту кончины Соледад. Она умерла неожиданно и очень далеко, в Южной Америке, Так что мальчику не дано было почувствовать и запомнить на всю жизнь боль переживаний по поводу продолжительной болезни или горечь последнего поцелуя при прощании с телом. Не присутствовал он и на погребении, поскольку, очевидно, кто-то решил, что ему по возрасту лучше не ходить на кладбище. Из-за чьей-то чувствительной души мальчик не приобрел воспоминаний о матери, утопающей в белых цветах. О звуке земли, падающей на крышку гроба. О заупокойных молитвах. Вообще никаких воспоминаний. Зато многое запомнилось о последовавших за похоронами днях. За короткое время, показавшееся Карлосу вечностью, детскую память заполнили эпизоды реальные и выдуманные, но все как один очень тягостные. Мокрые поцелуи незнакомых людей, непрестанно и уныло повторяющих «бедный ребенок»; слезы, причитания и вздохи и наконец возвращение в поселок – с отцом, без матери. Все это означало для мальчика неполных четырех лет завершение целой эпохи, чуть ли не конец детства. Он чувствовал себя старше двоюродных сестер и братьев, с которыми познакомился в доме бабушки Терезы в дни траура, старше друзей, ведь им не пришлось пережить взрослое испытание смертью.

Карлос, как ни старался, не мог вспомнить точную дату второй встречи с девушкой на портрете. Ясно лишь, что прошли годы и случилось это, видимо, во время пасхальных каникул. Ему стукнуло то ли семь, то ли десять лет, когда его вновь привезли в Мадрид. Однако он хорошо помнил, что отец уезжал за границу и ему пришлось погостить у бабушки несколько недель, Это произошло после невозвращения Соледад из Южной Америки. Отец избегал говорить с маленьким Карлосом о той продолжительной поездке по Уругваю, Аргентине и Чили. Но со дня прибытия в Мадрид его будто прорвало. Он начал подробно рассказывать о поездке, особенно если выпивал анисовой водки больше обычного. В таких случаях (Карлосу особенно запомнился долгий разговор в поезде по пути к бабушке) Рикардо настойчиво перебирал, чем он и Соледад занимались в Буэнос-Айресе, какие достопримечательности посетили, как счастлива была покойная жена… Много лет спустя, когда Карлос повзрослел и отцовские откровения стали ненужными воспоминаниями, он понял: Рикардо нарочно ворошил прошлое, втайне надеясь, что боль обветшает, как старая одежда, которую жалко выбросить. Если носить тряпье день и ночь, то оно когда-нибудь само рассыпется в прах.

Попроси Карлос отца назвать точную дату своего второго приезда в гости к бабушке (что он не сделал раньше, а сейчас уже поздно), в ответ услышал бы: апрель 1986 года, ему было тогда восемь лет. В этом возрасте человек открывает для себя мир, жизнь наполняется призраками и чудесами, за каждой шторой прячется тайна, а в чуланах таится столько неизвестного и увлекательного, что и выходить не хочется.

Дом бабушки Терезы был похож на кладовую чудес.

Даже теперь, много лет спустя, Карлос не задумывался о том, почему отцу не разрешили вместе с войти в дом и почему бабушка не поцеловала, а лишь холодно тронула зятя за рукав. Это все были непонятные, скучные взрослые игры, они не имели никакого отношения к волшебным загадкам детства.

В доме бабушки Карлоса ожидали удивительные вещи.

Здесь явно обитали богачи. Друзьям из поселка было далеко до них, их жилье пропахло вареными овощами и всегда нуждалось в ремонте. Бабушкины апартаменты с высоченными потолками сверкали, как сказочный дворец. Бабушка называла дом Альмарго-38 и относилась к нему как к живому существу.

– Будь умницей, Карлос, заеду за тобой, когда вернусь.

– Да, папа.

– Ешь все, что дают, и в воскресенье вставай пораньше.

– Да, папа, естественно.

– Слушайся бабушку, делай все, что она велит…

А бабушка сказала, обращаясь не к зятю, а к внуку:

– Имей в виду, красавчик, в Альмарго-38 каждый день будешь спать в сиесту.

Услышав это, Карлос впервые посмотрел бабушке в глаза.

Он подумал тогда, вернее, придумал, что у бабушки, как и у ее дома, есть тайны. И бабушка, и дом были большими, угловатыми, и там и там можно было наткнуться на негаданные выступы и непредвиденные тупики. Люди всегда похожи на свои жилища, по мнению ребенка, во всяком случае. Карлос соотносил душевное состояние бабушки с разными помещениями Альмарго-38.

Например, в солнечное утро бабушка ассоциировалась с гардеробной комнатой, тем более что обе пахли лавандой. Бабушка казалась очень нежной и хрупкой, светлые слегка блестящие волосы подчеркивали матовую черноту глаз. Ну как тут не вспомнить о комнате со стенами цвета бледной охры и окнами, темными из-за постоянно закрытых ставней. Зато поздним вечером от бабушкиной хрупкости не оставалось и следа. У бабушки сияли глаза, и она становилась похожей на длиннющий вестибюль, раскрашенный узорами, в которых преобладали красные тона.

Однако чаще всего бабушка Тереза была похожа на желтую комнату.

В этой комнате, почти круглой, с балконом, выходившим прямо в небо, отнюдь не всегда голубое, бабушка проводила большую часть времени. Она сидела у камина и, полуулыбаясь, раскладывала пасьянс. Всегда в одиночестве. Она не занималась мальчиком. Когда он приходил, чтобы пожелать спокойной сиесты, она нехотя поднимала взгляд. Карлос не был уверен, что она его видит. Казалось, она погружалась в созерцание скучной картины на стене, какого-то пейзажа с деревом, продолжая длиннющими пальцами выкладывать карты: валета на даму, восьмерку на семерку… Однако Карлос не обижался. Он довольно скоро понял великие достоинства бабушки Терезы и желтой комнаты: благожелательность и невозмутимость. А в третьем часу дня они обе озарялись: комната – солнечными лучами, бабушка – добротой.

– Ты ведь знаешь, красавчик, здесь, в Альмарго-38, ты должен спать в сиесту, – нараспев говорила бабушка свое единственное наставление.

Однако он увиливал от дневного сна. В часы, когда все ложились отдыхать, он занимался запрещенными исследованиями. Именно в сиесту горничная Нелли застукала любопытного Карлоса в одной из дальних комнат. А за минуту до поимки произошла новая встреча с молодой дамой. Карлос никогда не нашел бы ее, если бы не услышал шаги Нелли и не спрятался в стенной шкаф. Там, среди всякого хлама, он и обнаружил портрет, наполовину прикрытый какой-то тряпкой. Когда Нелли распахнула дверцу, он сдернул покрывало с груди девушки, испытав при этом странное чувство. Прежде чем его вытянули из шкафа («Неугомонный мальчишка, выходи немедленно, безобразник!»), прежде чем потащили за ухо из комнаты («Иди сюда, теперь не убежишь!»), он успел провести рукой по изображению. Пальцы скользнули по шее и дальше, туда, где начиналось черно-белое платье, потом взяли немного вправо и коснулись ладони, на которой лежал круглый зеленый предмет.

– Ох и попадет же тебе от бабушки, когда она узнает, чем ты занимаешься в сиесту, глупый ребенок! – визжала Нелли, а голубые глаза с портрета смотрели на Карлоса и смеялись. Наверное, они придали мальчику смелость показать горничной язык и завизжать, передразнивая:

– Глупый? Нет, это ты глупая, в тысячу раз глупее меня, я не сделал ничего плохого!

Тем не менее плохое все-таки было, потому что дверь таинственной комнаты оказалась запертой на два оборота ключа. Он попробовал поговорить с бабушкой о портрете. Она сидела в желтой комнате и улыбалась по поводу сошедшегося пасьянса.