Привидение в доме умалишенных

– Да, вы правы, – согласился директор. – Лучше всего, я думаю, позовем теперь этого молодца сюда и попытаемся узнать от него, какую такую ночную работу он совершал в своей камере.

– Что же, позовите его, если вам доставляет удовольствие выслушивать всякие выдумки, – насмешливо возразил ему на это сыщик. – Что касается меня, то я уже больше не интересуюсь Коном, только прошу вас, не забывайте, что я от вашего имени обещал ему полную безнаказанность и экстренную порцию табаку.

– Хорошо, мистер Картер, я сдержу данное вами обещание, а, впрочем, вы правы: он, конечно, наврет мне с три короба. Лучше всего я останусь совершенно нейтральным, а вы пока что займете мой пост. Приказывайте, что нужно, а я буду смотреть только за тем, чтобы ваши приказания безусловно исполнялись.

– Вот это будет самое лучшее, – с обычным своим спокойствием сказал Картер. – Прежде всего созовите всех служащих, надо будет приготовиться к отчаянной борьбе. Словом, в течение одного часа все должны быть уже на своих постах и каждую минуту ждать начала бунта, чтобы сейчас же подавить его вооруженной силой.

– Все это будет сделано.

– Затем, с минуты на минуту должен явиться сюда вызванный мной по телефону мой главный помощник Дик. Расскажите ему все подробности дела. Пусть затем он подождет возвращения Прейса и примется тогда совместно с ним за поиски берлоги этого Рулофа.

– Откровенно говоря, Картер, я изнервничался, как барышня, – сказал директор со вздохом. – Что нам делать сегодня с этой женщиной.?

– Вы говорите о Занони?

– Разумеется, а то о ком же?

– Вот что я вам посоветую: примите все те меры, которые в этих случаях предписываются законом, ни больше, ни меньше, а впрочем, можете быть совершенно уверены в том, что все ваши попытки останутся совершенно безуспешны и вам не удастся поймать Занони, – прибавил сыщик с иронической улыбкой.

– Очень утешительно, нечего сказать, – угрюмо сказал директор. – Лучшего вы мне ничего не можете сказать?

– Погодите, может быть, со временем и скажу, – утешал его Картер. – Если я не ошибаюсь в своих расчетах, то Занони в сопровождении этого таинственного Рулофа придет сегодня вечером в камеру доктора Кварца. А еще вернее, она перережет горло Рулофу и придет к своему учителю одна!

– В самом деле? Вы думаете? – спросил директор, тоном сомнения.

– Придет она непременно: доктор Кварц и Занони неразлучны; заметьте, при этом здесь нет никакой любви. Напротив. Кажется, они всей душой ненавидят друг друга. Но совершенные сообща преступления сплачивают их сильнее, нежели узы любви или родства.

– Но, мистер Картер, – сказал вдруг директор, – думали ли вы уже о собственной судьбе? В случае бунта вы будете находиться в самой среде арестантов, и во всяком случае вы один должны будете взять на себя борьбу с Кварцем, Рулофом и Занони.

Сыщик презрительно пожал плечами.

– Моя судьба может вас не беспокоить, господин директор, – сказал он спокойно, как всегда. – Со мной ничего плохого не случится. А теперь, я думаю, мы переговорили обо всем и недоразумений уже не осталось никаких, не правда ли?

– Конечно. Все ваши приказания будут в точности исполнены.

– Ну-с, так до свидания, – после короткой паузы сказал сыщик. – По всей вероятности, мы увидимся уже не ранее завтрашнего утра, когда бунт будет уже совершившимся фактом. Позовите, пожалуйста, Стетсона и велите отвести меня в мою камеру.

Директор уже хотел нажать на кнопку звонка, как вдруг вспомнил еще что-то и вопросительно посмотрел на сыщика.

– Ах да, мистер Картер, что вы думаете о Стетсоне? Продолжаете ли не доверять этому человеку?

– А вот подождем, пока разыграется бунт, и посмотрим, как он будет действовать, – спокойно возразил сыщик. – Быть может, он невинен, как младенец, но здесь, в Даннеморе, есть человек, который сообщает доктору Кварцу обо всем, что происходит в тюрьме. Так, например, доктор знал уже, что я приехал сюда и обстоятельно допросил Муллена и Прейса.

– Не может быть! – удивился директор. – Первый раз слышу, право, я, кажется, сам теперь готов заподозрить этого человека, которого мне так хорошо рекомендовали.

По умному лицу сыщика скользнула насмешливая улыбка. Он подошел к директору и положил ему руку на плечо.

– Милый друг, позвольте дать вам один очень важный совет: берегитесь людей, которых чересчур горячо рекомендуют, – сказал он. – Обыкновенно хвалят именно тех людей, с которыми не знают как развязаться или же которых хотят пристроить по каким-либо эгоистическим соображениям; а такие люди обыкновенно не служат интересам своего работодателя. Но позовите теперь Стетсона: наш разговор и без того затянулся уже чересчур долго, как бы не вызвать подозрения в нашем "замкнутом" обществе.

На другой день большой тюремный колокол громкими мерными ударами возвещал конец дневных работ.

Арестанты сейчас же оставили свои станки и машины и поспешили выстроиться в ряды, чтобы отправиться обратно в свои камеры. Один за другим, по заведенному в американских тюрьмах порядку, они пошли длинной вереницей, тем своеобразным маршем, который состоит в том, что каждый арестант должен класть руки на плечи идущего впереди.

Медленно расходились арестанты по высоким коридорам и потом, по разным галереям, где каждый заключенный, дойдя до дверей своей камеры, должен был остановится и стать спиной к двери.

Группа арестантов, к которой принадлежали Кварц и мнимый Кон, находилась под надзором Муллена и Стетсона, причем последний шел совсем рядом с доктором Кварцем.

Но едва только они взошли на галерею, куда выходили камеры от № 1 до № 100, как доктор Кварц испустил неожиданный пронзительный крик, гулко разлетевшийся по всей тюрьме, как боевой крик краснокожего индейца.

С ловкостью тигра преступник набросился на ничего не подозревавшего Стетсона и с быстротою молнии выхватив тщательно спрятанный под халатом камень, со всего размаху ударил им по голове молодого надзирателя.

Тот, как подкошенный, свалился на пол и остался неподвижно лежать. Между тем крик доктора уже нашел сотни отголосков, и среди арестантов началось грозное движение. Этот крик был, видимо, условленным сигналом.

В одну минуту тюрьма сделалась театром ужасной, отвратительной борьбы.

Арестанты целыми дюжинами, с каким-то нечеловеческим ревом, набрасывались на застигнутых врасплох надзирателей.

Последние, уже предупрежденные, правда, о возможности бунта, тем не менее совершенно не ждали такого начала. Они вдруг увидели себя окруженными со всех сторон арестантами, превратившимися в разъяренных зверей, и только благодаря необыкновенному присутствию духа не были разорваны на клочки.

В одно мгновение подоспела запасная команда сторожей и стала защищать своих товарищей.

Уже было выпущено более ста выстрелов, но надзиратели получившие приказание по возможности беречь заключенных, стреляли в воздух, надеясь напугать этим бунтовщиков и заставить их смириться.

Однако, действие этих выстрелов было совершенно противоположное. Едва только бунтовщики заметили, что выстрелы остались без последствий, как среди них поднялся бешеный дьявольский смех. Совершенно обезумев, они с удвоенной яростью набросились на своих противников.

Победа, казалось, уже начинала склоняться на сторону арестантов, когда снова открылись двери главного коридора и явились новые отряды вооруженных надзирателей, которые моментально рассыпались по различным галереям.

Пришлось дать залп по арестантам. Дикий рев поднялся вокруг, перемешанный со стонами раненых и умирающих.

Надзиратели сомкнутыми рядами двинулись вперед и с тяжелыми дубинами набросились на сопротивлявшихся еще бунтовщиков, так что те заметались и рассыпались во все стороны, как обращенное в бегство стадо волков.

Благодаря энергичным действиям всего служащего персонала бунт вскоре был окончательно усмирен.

Как зайцы, побежали преступники по галереям, и каждый из них старался как можно скорее добраться до собственной камеры; они все понимали, что в ближайшие дни карательная машина будет усиленно работать, и старались как можно скорее скрыться из глаз сторожей.