Первородный грех

— Но даже если так, зачем ей было подниматься в малый архивный? — спросил Де Уитт.

Казалось, они на некоторое время забыли о присутствии Кейт и Дэлглиша.

— Чтобы его отыскать, — сказала Франсес.

— Но разве не естественнее было бы, чтобы она подождала Жерара в его кабинете? — спросил Донтси. — Она должна была понять, что он где-то в здании, ведь его пиджак был наброшен на спинку кресла. Раньше или позже, но он должен был бы вернуться. И кроме того — змея. Разве она могла знать, где лежит змея?

Разгромив собственные предположения, Донтси снова погрузился в молчание. Клаудиа переводила взгляд с одного лица на другое, словно заранее ища согласия компаньонов с тем, что она собирается сказать. Потом она обратилась к Дэлглишу, глядя прямо ему в глаза:

— Я понимаю, что информация о том, что Эсме Карлинг находилась в Инносент-Хаусе в тот вечер, когда погиб Жерар, проливает на ее самоубийство совершенно иной свет. Но как бы она ни умерла, мы — компаньоны — не можем иметь к этому никакого касательства. Мы все можем отчитаться в каждом своем движении.

Ей не хочется употреблять слово «алиби», подумала Кейт. А Клаудиа продолжала:

— Я была с женихом, Франсес и Джеймс проводили вечер вместе, Габриел был с Сидни Бартрумом. — Она повернулась к Донтси и сказала неожиданно резко: — Очень мужественный поступок, Габриел, отправиться одному пешком в «Возвращение моряка» так вскоре после того, как на вас напали.

— Я вот уже шестьдесят лет хожу пешком по моему родному городу совершенно один. Одно злосчастное нападение меня не остановит.

— И очень кстати получилось, что такси с Эсме подъехало, как раз когда вы выходили из дома.

Де Уитт спокойно заметил:

— Это случайно получилось, Клаудиа, а вовсе не кстати.

Но Клаудиа смотрела на Донтси так, будто он — чужой и она видит его впервые.

— И в пабе могут подтвердить, когда вы с Сидни туда явились и когда ушли. Но этот паб — один из самых посещаемых на Темзе, и помещение бара там очень длинное, а вход с берега — в самом его конце, да и пришли вы туда по отдельности. Сомневаюсь, что они смогут точно указать время, даже если кто-то запомнил двух конкретных посетителей. Вы же не стали привлекать к себе внимание, я полагаю?

Донтси спокойно ей ответил:

— Мы не для этого туда пошли.

— А для чего? Я не знала, что вы ходите в «Возвращение моряка». Я и подумать не могла бы, что вы способны выбрать для питья такую дыру. Шум там стоит невозможный. А еще я не знала, что вы с Сидни — собутыльники.

Похоже, между ними двумя вдруг разыгралось какое-то личное побоище, подумала Кейт и услышала тихий, полный страдания возглас Франсес:

— Не надо, прошу вас, не надо!

— А что, ваше алиби более надежно, Клаудиа? — спросил Де Уитт.

Клаудиа повернулась к нему:

— А ваше, кстати говоря? Вы хотите сказать, что Франсес не солгала бы ради вас?

— Не знаю, может, и солгала бы. Но по счастливой случайности от нее этого и не требуется. Мы были вместе с семи часов.

— Ничего не замечали, ничего не видели, ничего не слышали. Были полностью заняты друг другом, — сказала Клаудиа. Прежде чем Де Уитт успел ответить, она продолжала: — Удивительно, как значительные события начинаются с мелких. Если бы кто-то не послал факс, отменяющий встречу Эсме с читателями, она не могла бы прийти сюда в тот вечер, не могла бы увидеть то, что здесь увидела, и, может быть, не погибла бы.

Блэки не могла больше выносить того, что она теперь видела: их едва скрываемую антипатию друг к другу, а теперь еще этот ужас. Она вскочила на ноги, вскричав:

— Перестаньте, прошу вас, перестаньте же! Это же все неправда! Она сама убила себя. Мэнди ее нашла. Мэнди видела. Вы же знаете, что она себя сама убила. Факс никакого отношения к этому не имеет!

— Конечно, она покончила с собой, — резко сказала Клаудиа. — Любое другое предположение может лишь означать, что полиция принимает желаемое за действительное. Зачем соглашаться, что это — самоубийство, если можно выдвинуть гораздо более волнующую гипотезу? А тот факс мог быть последней каплей для Эсме. На этом человеке лежит тяжкая вина.

Она пристально смотрела на Блэки, и все головы повернулись в ту же сторону, словно Клаудиа потянула за невидимую нить. Вдруг Клаудиа воскликнула;

— Так это вы! Я так и думала. Это вы, Блэки! Вы послали этот факс!

Все с ужасом следили, как рот Блэки медленно и молча открывается. Казалось, что проходят не секунды, а минуты, а она все не может вздохнуть. Потом она разразилась неудержимыми рыданиями. Клаудиа поднялась со своего места, подошла к ней и положила руки ей на плечи. На какой-то момент можно было подумать, что она собирается ее как следует встряхнуть.

— А как насчет остальных проделок? Как насчет гранок и украденных иллюстраций? Это тоже вы?

— Нет! Нет! Клянусь, это не я. Только факс. Больше ничего. Только это. Она так зло говорила про мистера Певерелла. Она говорила страшные вещи. Неправда, что я ему надоедала. Он хорошо ко мне относился. Заботился. Доверял мне. О Господи, почему я не умерла, как он!

Шатаясь, она поднялась на ноги и с рыданиями пошла к двери, вытянув вперед руку, точно слепая. Франсес готова была встать, но ее опередил Де Уитт, однако Клаудиа схватила его за руку повыше локтя:

— Ради всего святого, Джеймс, оставьте ее в покое. Не каждый из нас жаждет выплакаться на вашем плече. Кое-кто предпочитает в одиночку нести свое горе.

Джеймс покраснел и немедленно опустился на стул.

— Думаю, теперь нам следует остановиться. Когда мисс Блэкетт успокоится, инспектор Мискин с ней поговорит, — сказал Дэлглиш.

— Поздравляю, коммандер, — сказал Де Уитт. — Очень умно было дать нам возможность делать вашу работу. Было бы добрее с вашей стороны, если бы вы допросили Блэки наедине, но ведь это потребовало бы больше времени, не правда ли, и могло пройти не так успешно.

Дэлглиш ответил:

— Погибла женщина, и мой долг — выяснить, как и почему. Боюсь, доброта для меня не самый главный приоритет.

Франсес, чуть не плача, посмотрела на Де Уитта:

— Бедная Блэки! Ах, Боже мой, бедная Блэки. Что теперь с ней сделают?

Ей ответила Клаудиа:

— Инспектор Мискин ее утешит, а потом Дэлглиш поджарит ее на медленном огне. Или, если ей повезет, они поменяются ролями. Нечего волноваться о Блэки. Отправка факса не влечет за собой смертного приговора. Это даже не подлежит преследованию по обвинительному акту. — Она резко повернулась к Донтси: — Габриел, извините меня. Я ужасно сожалею о том, что произошло. Не знаю, что на меня нашло. Господи Боже мой, нам же надо перенести все это, держась вместе.

Когда он не ответил, она спросила чуть ли не умоляющим тоном:

— Вы ведь не думаете, что это — убийство? Я говорю про смерть Эсме. Вы не думаете, что кто-то ее убил?

— Вы же слышали, как коммандер читал письмо, которое она нам написала, — тихо ответил Донтси. — Как по-вашему, похоже это на прощальную записку?

56

Мистер Уинстон Джонсон — большой, черный, дружелюбный — явно не был взволнован атмосферой полицейского участка и вполне философски отнесся к потере возможного заработка из-за необходимости явиться в Уоппинг. Говорил он глубоким, приятным басом, но с акцентом лондонского кокни.

Когда Дэниел извинился, что они посягнули на его рабочее время, он ответил:

— Да я, может, не так уж много и потерял. Подхватил пассажиров — им на пристань Канари-Уорф надо было, а это как раз по дороге сюда. Пара американских туристов. А они хорошие чаевые всегда дают. Потому я и припозднился малость.

Дэниел протянул ему фотографию Эсме Карлинг:

— Вот пассажирка, которая нас интересует. Вечером в четверг ехала в Инносент-Хаус. Узнаете?

Мистер Джонсон взял фотографию левой рукой.

— Точно. Села на Хаммерсмитском мосту примерно в полседьмого. Сказала, ей к полвосьмому надо быть на Инносент-Уок, дом десять. Никаких проблем. Меньше часа надо было, чтоб туда доехать, если, конечно, без пробок и без тревог бомбовых, когда ваши ребята дороги перекрывают. Мы быстро доехали.