Дурной глаз

— Реми!

На цыпочках он прокрался в свою комнату. Где спрятать мамочку, чтобы она была в безопасности? Когда Клементина сюда доберется, она обшарит все сверху донизу… Пока что на шкаф. Он встал на стул и спрятал картину за выступающий над шкафом карниз. У него появилось желание извиниться перед мертвой.

— Реми!

Клементина уже была на втором этаже. Реми отодвинул стул и сделал вид, что причесывается перед зеркалом в дверце шкафа.

— Ты мог бы и ответить!

Она недоверчиво осмотрелась вокруг.

— Я нагрела тебе молоко. Спускайся вниз!

Он пожал плечами и прошел перед старушкой. Молоко. Это восстанавливает силы. Таблетки. Капли. Боже мой, сколько можно! Он спустился вниз. Дядя больше не кричал, но света по-прежнему не было. Придется ужинать при свечах. А где Раймонда? В гостинной никого. В столовой тоже. Реми услышал из кухни дядин смех.

Он разговаривал с Раймондой. Когда тот увидел, что входит его племянник, он отстранился от нее в сторону.

Глава 4

Твой отец, естественно, забыл предупредить служанку, — сказал дядя. Тут даже нет дров, чтобы зажечь огонь. Деревня, это конечно очень мило, но нужно еще уметь все организовать. Он сидел за столом в одной рубашке, с закатанными рукавами, на лбу у него выступили капельки пота. Перед ним стояла литровая бутылка белого вина, стакан и термос.

— Твоя сосочка, — кивнул на него дядя. — Но на твоем месте бы выпил стаканчик винца.

Насвистывая, он пошел искать второй стакан и наполнил его до краев.

— За твое здоровье!

Реми протянул руку.

— Нет, вам не следует этого делать, — сказала Раймонда.

— Что? Что мне не следует делать?

— Ваш отец… Он бы вам этого не позволил…

Реми поднял стакан и, с вызовом глядя на заливавшегося от смеха дядю, одним духом выпил вино.

— Вы неправы, мсье Вобер, — бросила Раймонда. — Вы отлично знаете, что пока еще нужно быть очень осторожным.

Дядя так хохотал, что вынужден был сесть.

— Ну вы и фрукты, вы оба, — воскликнул он. — Да, не соскучишься с такой предусмотрительной сиделкой!

На него напал приступ кашля, который вызвал прилив крови к лицу; дрожащей рукой он снова наполнил стаканы.

— Чертов мальчишка! Ну, за твоих девочек!

Он медленно выпил, поднялся и похлопал Раймонду по щеке.

— Ну, девочка, не дуйся.

Показывая на племянника большим пальцем, он прибавил:

— Заставьте его, наконец, немного поработать. Думаю, слуги так и придут.

— Я буду работать, если сам этого захочу — бросил Реми. — Нечего не приказывать. Мне начинает надоедать, когда со мной обращаются, как… как…

Он в бешенстве схватил бутылку, не зная толком, хочет ли он налить себе стакан, или грохнуть ее о плитки пола.

— Посмотрите на этого молокососа!

Дядя вытащил из кармана горсть сигар, небрежно выбрал одну из них и с помощью кухонного ножа резким движением отрезал кончик.

— Я бы с удовольствием занялся тобой, — пробурчал он, отыскивая спички, — Дворянское отродье!…

Он сплюнул крошки табака, направился к двери и открыл ее. Против света можно было видеть только громадную тень, которая, застыв на мгновение, полуобернулась к ним. Реми наполнил стакан и, словно кого-то провоцируя, поднес его к губам.

— Бедная девочка, — сказал дядя, обратившись к Раймонде. — Чем они тебя заставляют заниматься!

Он спустился по ступенькам, и под его ногами захрустел гравий. Над порогом медленно поднялась голубая спираль дыма от его сигареты. Сверху стукнули ставни, и на потолке послышались дробные шажки Клементины. Реми бесшумно опустил на стол стакан и посмотрел на Раймонду. Она плакала. Реми не осмеливался пошевельнуться. В голове появилась тупая боль.

— Раймонда, — наконец, сказал он. — Мой дядя — это просто ничтожный тип. Не нужно воспринимать его серьезно. Отчего вы плачете?.. Оттого, что он только что сказал?

Она покачала головой.

— Что же тогда?.. Потому что он сказал: "За твоих девочек?.. " Это так, Раймонда?.. Вам неприятно, что дядя воображает себе…

Он приблизился к молодой женщине и обнял ее за плечи.

— Мне же наоборот это приятно, — продолжал он. — Представьте себе, Раймонда, что я… немного в вас влюблен, а?.. Так, простое предположение… Что в этом плохого?

— Нет, — освобождаясь от него прошептала Раймонда. — Не нужно. Ваш отец будет сердиться, если узнает, что… Мне придется уволиться.

— А вы не хотите уходить?

— Нет.

— Из-за меня?

Она колебалась. Что-то похожее на судорогу болезненно сковало затылок и плечи Реми. Он следил за ее губами. Угадав, что она намеревается сказать, он поднял руку.

— Нет, Раймонда… Я знаю.

Он сделал несколько шагов и носком ботинка закрыл дверь. Потом машинально передвинул стаканы. Ему было плохо. В первый раз он думал не только о себе. Он издали спросил:

— Это так трудно найти место?.. Нужно долго искать… Читать объявления.

Нет. Это все не то. Нечто вроде грустной улыбки появилось на лице Раймонды.

— Извините, — сказал Реми. — Я не хотел вас обидеть. Я пытаюсь понять.

Он плеснул себе немного вина и, так как Раймонда сделала движение, чтобы забрать бутылку, он быстро сказал:

— Оставьте. Это подстегивает мое воображение. Я в этом сейчас нуждаюсь.

Он внезапно осознал, что каждый месяц Воберы выплачивают Раймонде жалование так же, как Клементине, Адриену, как всем своим служащим, которых он знал только понаслышке. И из глубины его памяти возник голос отца, который с какой-то особой интонацией ему говорил: " В конечном итоге, я работаю только ради тебя… " Весь этот маленький мирок работал на него, для того, чтобы больной кушал редкие фрукты, чтобы на столике у его кровати стояли изящные букеты цветов, чтобы он играл дорогими игрушками, читал дорогие книги.

— Я считаю, что мне тоже скоро нужно начать работать, — пробормотал он.

— Вам?

— Да, мне. Вас это удивляет? Вы думаете я на это не способен.

— Нет. Только…

— Думаю, это не бог весть какое чудо сидеть за столом и подписывать бумаги.

— Естественно! Если вы имеете ввиду занятие такого рода!

— Но, если я захочу, я смогу выполнять даже ручную работу… Знаете, я никогда в своей жизни не разжигал огня… Так вот, вы сейчас увидите. Встаньте в сторону!

Он поднял на плите конфорки, схватил старую газету и яростно запихал ее внутрь.

— Реми, вы просто ребенок.

О, пусть она замолчит! Пусть все они замолчат! Пусть они перестанут становиться между ним и жизнью! Теперь немного хвороста. Дрова. Но их нет. В самом деле. Дядя, должно быть, пошел их колоть. Сейчас он вернется и поднимет его на смех. Пускай! Спички?.. Куда я подевал спички?

— Реми!

На пороге появилась Клементина. Он выпрямился. У него были грязные руки, прядь волос упала на глаз. Клементина медленно пересекла кухню.

— Значит, теперь ты решил заняться огнем? Посмотрим, что у тебя получится.

Она приблизилась к юноше, откинула прядь, посмотрела сначала в его неспокойные глаза, потом на бутылку и стаканы.

— Иди прогуляйся. Твое место не тут.

— Я имею право…

— Подыши свежим воздухом.

Подолом фартука она вытерла его руки, потом вытолкнула его во двор и хлопнула дверью. Он сразу же услышал голоса двух женщин. Они ругались. Из-за молока. Из-за вина, плиты, из-за всего на свете. Из сарая доносились ритмические глухие удары: там дядя орудовал топором. У крыльца по-прежнему стоял автомобиль, его дверцы были открыты. Солнечный свет внезапно стал каким-то печальным, и жизнь сделалась похожей на испорченный праздник. Реми спросил себя, где же все-таки его место, его истинное место? Что он представляет собой для Раймонды? Она у них просто служит… Он для нее — это работа с месячным окладом тридцать шесть тысяч франков. Она чуть было ему об этом не сказала. Ну и что? Разве это ненормально? Может быть он случайно себе вообразил, что его все будут обожать только потому, что у него такая… необычная болезнь? Только существуют ли вообще эти необычные болезни? А его собственная болезнь, разве не была она добровольной?