Загадка о тигрином следе

После такого представления хозяин дома вроде бы сдаётся, и соглашается допустить новичка на заседание своего клуба. Но при этом ставит условие:

– Вам придётся дать клятву о чистоте ваших намерений и беззаветной преданности чистому делу науки вплоть до самопожертвования.

При этих словах Раевские обмениваются недоумёнными взглядами и с удивлением смотрят на сумасбродного родственника – они явно не давали ему такой клятвы.

Но Луков с готовностью поднимает правую руку, как при принесении судебной присяги и начинает повторять за Кенингсоном слова необычной клятвы. Всё это выглядит довольно забавно и походит на детскую игру в бойскаутов, так что заволновавшиеся было за своего протеже Раевские быстро успокаиваются, и даже сами начинают нашёптывать слова романтической клятвы.

Наконец с присягой покончено, и Кенингсон приглашает Лукова подняться с ним на второй этаж. Здесь, в соседней с кабинетом хозяина просторной зале устроен домашний археологический музей. Посещение «святилища» оказывается тоже является частью обязательного ритуала, который Лукову необходимо пройти, прежде чем ему позволят в качестве наблюдателя посетить заседание элитарного клуба…

Одиссей с большим интересом рассматривал многочисленные артефакты, которыми была полна небольшая комната. Он был приятно удивлён богатству коллекции ташкентского археолога-любителя.

В это время Адольф Карлович увлечённо рассказывал о погребальных традициях народов Туркестана и сопредельных с ним стран.

– Зороастрийцы, которые преклонялись перед огнем, и не хотели осквернять его мертвой плотью, оставляли трупы своих умерших собратьев в каком-либо пустынном месте, к примеру на каменистых склонах, где их пожирали птицы-стервятники и питающиеся падалью звери. Для зороастрийцев было важно, чтобы мертвое тело, оставленное на съедение птицам и зверям, не соприкасалось с землей, водой и благородными растениями. Обглоданные, обветренные, высушенные солнцем кости собирали и хоронили так же, как в обрядах индоарийцев…

У иранцев – последователей маздаистского культа, была практика строительства особых похоронных башен, прозванных «башнями молчания». Снаружи они имели прямую цилиндрическую форму с колодцем посредине. Три концентрических круга углублений внутри башни предназначались для раздельного положения умерших: первый круг углублений – для мужчин, второй – для женщин, последний – для детей. Умерших, раздетых догола, клали в углубления, и спустя некоторое время, когда стервятники делали свое дело, обглоданные ими кости падали на дно колодца. Современные последователи маздаизма – парсы до сих пор хоронят своих умерших в подобных башнях-дакмах. А вот это одна из моих последних находок…

Кенингсон протянул Одиссею керамическую пиалу с отколотым краем, украшенную сложным орнаментом.

– Поглядите, какие великолепные арабески! Узбекские гончары с удовольствием копировали то, что привозили купцы с Ближнего Востока, Китая и Индии. Вряд ли эта вещь принадлежа простому крестьянину.

– Ой, какая прелесть! – Елена Модестовна протянула руку к красивой чашке.

Не меняя интонации, Кенингсон пояснил:

– Я предполагаю, что в том месте, где я её нашёл, могло находиться кладбище для людей, умерших от проказы.

Женщина мгновенно отдёрнула руку так, словно обожглась.

Тогда Кенингсон радостно предложил свою находку для осмотра её мужу, но тот тоже отшатнулся.

– Лично я не намерен к ней прикасаться! – ошеломлённо пролепетал Владимир Дмитриевич. – Даже интерес к чужим нравам и обычаям не вынудит меня трогать эту кошмарную миску.

Раевские дружно попятилась от страшной вещи.

Хозяин дома укоризненно покачал головой и поцокал языком в их сторону, после чего с надеждой обратился к Лукову:

– Но вы то должны оценить громадность события! Кладбище прокажённых! Представляете?! Такого никто из учёных ещё не описывал. Это может быть серьёзное открытие.

Кенингсоном протянул чашку Лукову. Одиссей заколебался. Затем потянулся за чашкой.

– Осторожно! – попыталась остановить его Елена Модестовна.

– Не делайте этого, несчастный! – присоединил свой голос Владимир Дмитриевич.

Но было уже поздно. Не без внутреннего содрогания, Одиссей взял чашку. В этот момент довольный собеседник, как бы между прочим, заметил:

– Говорят, споры проказы живут сотни лет на вещах своих умерших хозяев… Впрочем, мы то с вами учёные! Разве могут нас заботить такие пустяки, когда мы держим в руках подобные сокровища прошлого. Вы только всмотритесь в эти узоры, их нанёс большой мастер. А какая форма!

Глава 49

После соприкосновения с прокажённой чашкой Одиссею очень хотелось вымыть руки, но Кенингсон сразу повёл его в гостиную, где уже собралось человек двадцать. Кресел и принесённых из столовой стульев на всех не хватало. Адольф Карлович стал знакомить Одиссея со своими единомышленниками. И Лукову ничего не оставалось, как пожимать протянутые ему руки, хотя он и понимал, что возможно передаёт им страшную заразу.

– А я признаться ожидал, что вы сразу метнётесь к умывальнику, будете долго надраивать руки мылом – понизив голос, неожиданно с иронией признался Лукову Кенингсон. – Неужели вы совсем не испугались, когда я сказал про проказу?

– Если бы такое произошло со мной ещё месяц назад, я бы за себя не поручился. Но в нынешней экспедиции мне уже довелось пережить столько всего, что, ей богу, на многое начинаешь смотреть сквозь философские очки. Тут на каждом шагу подстерегает сотня опасностей разного рода.

– Достойный ответ достойного человека! – воскликнул Кенингсон. – Теперь я вижу, что передо мной истинный учёный! Позвольте пожать вашу руку, коллега!

Судя по крепости рукопожатия, Кенингсону действительно понравился искренний ответ Лукова. Оказалось, история про кладбище прокажённых была выдумкой ташкентского археолога, которому неожиданно пришла в голову идея с помощью такого экспромта избавиться от навязчивого визитёра. Но Одиссей с честью выдержал экзамен, и теперь уже с полным на то правом заслужил привилегию находиться в этих стенах.

Вскоре хозяина салона отозвали в сторону, и Одиссей остался один. Раевские опасливо поглядывали на «прокажённого» с противоположной стороны комнаты. Одиссей улыбнулся и помахал им рукой, после чего стал разглядывать окружающих людей. В голову ему пришла мысль: «Как оживлённы, умны и приветливы их лица. В каждодневных заботах о хлебе насущном они не превратились в униженных приспособленцев, а продолжают жить потребностями духа. Вот уж поистине элитарный клуб истинных интеллектуалов! Вот бы заполучить кого-нибудь из них в экспедицию!».

Вдруг Одиссей услышал за спиной, как какая-то женщина оживленно беседует с двумя мужчинами. Её мелодичный голос, интересные самостоятельные суждения заинтересовали его. Уже по одному только голосу Луков решил, что она должна быть юна, недурна собой, возможно даже красива. В сочетании с умом таинственная незнакомка была бы просто богиней! Что ж, вполне достойная интрига для начала игры! Одиссей решил и дальше не оборачиваться, а попробовать угадать как можно больше деталей её облика и нрава.

Из их разговора Одиссей заключил, что у заинтересовавшей его особы колоссальные познания о здешних местах, и что по своему характеру она очень любознательна, бойка и обожает приключения. Что касается деталей внешности, то Одиссей нарисовал себе портрет миниатюрной рыжеволосой светлокожей и стройной амазонки со смелым, даже дерзким взглядом светлых глаз.

Но, обернувшись, Одиссей встретился лицом к лицу с высокой статной смуглянкой со смеющимися чёрными, как маслины жгучими глазами турчанки, пышными густыми волосами цвета вороного крыла, миловидными мягкими чертами лица и некоторыми припухлостями в фигуре. Над верхней губой её пробивались маленькие усики. Впрочем, эти милые недочёты во внешности не портили молодую женщину. А напротив, придавали её внешнему облику аппетитной пикантности.