Искатель приключений

Это была внутренность подземелья, служащего тюрьмой. Стены были голы и сложены из огромных камней, вырванных из недр земли без сомнения рукой титанов. Сырость наложила на эти массивные стены свою зеленоватую плесень. Бледный и холодный луч проникал в узкое окно, находившееся в пятнадцати футах от земли. Там и тут заржавленные цепи, вделанные в стену, висели рядом с орудиями пытки – остатки варварских и кровожадных нравов средних веков. По неровной и грязной земле ползали холодные и отвратительные пресмыкающиеся и насекомые, которые живут и плодятся без воздуха и солнца в подземных тюрьмах и брошенных цистернах. Рауль одним взглядом обнял эти зловещие подробности, но ему показалось, что ни одно человеческое существо не страдало в этой ужасной тюрьме. Он ошибался. Мало-помалу взгляд его привык к глубине этого густого мрака. Тогда он различил предмет, сначала ускользнувший от его внимания.

Это была женщина, женщина неоспоримой молодости и такой ослепительной красоты, что она устояла от страшного клейма, налагаемого и болезнью и горем. Это несчастное существо сидело в углу тюрьмы на куче полусгнившей соломы, прислонившись спиной к стене. Голова, запрокинутая назад, висящие безжизненно руки выражали совершенную безнадежность и глубочайшее отчаяние. Исхудалые черты прелестного лица были покрыты такой бледностью, что, казалось, кровь уже не текла под тонкой и атласной кожей красавицы. Большие глаза, синие и глубокие, были неподвижны и тусклы и если не плакали, лишь потому, что источник слез истощился. Длинные и великолепные волосы, мягкие, золотистые, струились по плечам в беспорядке, еще более обнаруживавшем их красоту. Эта несчастная женщина была одета в черное платье, все в лохмотьях.

– «Боже мой! – спрашивал себя Рауль, видя эту неподвижность и бледность. – Боже мой!.. Уж не мертва ли она?»

Сомнение его скоро разрешилось. Вероятно, шум, неуловимый для слуха Рауля, послышался в подземелье, потому что заключенная медленно повернула голову. Взор ее принял необъяснимое выражение и обратился к двери, находившейся под лестницей в шесть ступеней. Рауль также взглянул в ту сторону. Дверь отворилась. В тюрьму вошел мужчина в черном бархатном платье. Он нес в одной руке глиняную кружку, наполненную водой, а в другой небольшой кусок хлеба. Несмотря на все свое внимание, Рауль не мог различить в темноте лица этого человека. Однако, приближаясь к заключенной, незнакомец непременно должен был пройти под слабым лучом света, который окно пропускало в тюрьму как милостыню. Рауль ожидал этой минуты со странным и лихорадочным беспокойством, потому что этот человек шел медленно. Наконец он дошел до освещенного места, и лицо его как будто отделилось от мрака.

Рауль глухо вскрикнул и выронил из рук волшебный графин, который разбился вдребезги. В человеке, одетом в черное бархатное платье, он узнал самого себя!..

LXXXVI. Рауль и Венера

Крик Рауля, стук разбитого графина пробудили Молох от летаргического сна, который овладел ею. Голова ее, наклоненная на грудь, приподнялась, глаза раскрылись. Она взглянула на Рауля с беспокойством и испуганным видом, как будто не узнала его, и спросила:

– Кто вы?.. что вы здесь делаете?.. чего от меня хотите?

Рауль отвечал. Но старуха, казалось, его не понимала и два или три раза повторила вопрос. Очевидно, она находилась еще под влиянием галлюцинации, смущавшей ее мысли. Рауль ожидал, чтобы Молох оправилась от нравственного расстройства, причиненного слишком сильным потрясением. Мало-помалу ворожея успокоилась, провела рукой по лбу и прошептала:

– Ах, да!.. помню… Вы меня спрашивали… Я призвала того, кто знает все… настал экстаз… дух отвечал мне и я говорила, не правда ли?

– Да, – отвечал Рауль, – вы говорили…

– Стало быть, вы знаете теперь то, что хотели знать?..

– Нет еще… не совсем…

– Это жаль, но я не могу сказать вам ничего более.

– Не можете ли объяснить по крайней мере?

– Не могу! – вскричала старуха, – я ничего не знаю… ничего не понимаю… Не настаивайте и не спрашивайте меня. Усталость утомляет меня. Я страдаю, умираю… Докажите, что вы великодушны, и оставьте меня…

«Пусть так! – подумал Рауль, – на сегодня довольно, но я еще возвращусь к ней, и тогда она должна будет объясниться… Я должен узнать до конца эту мрачную историю, в которой, кажется, буду играть ужасную роль!.. Я должен узнать, неужели мне в самом деле придется сделаться когда-нибудь тюремщиком и палачом?»

Молодой человек сказал себе, кроме того, что он обязан щедро вознаградить старуху, не только за ее предсказания, но и за уход, который она оказала ему в прошлую ночь. И со щедростью, которая свойственна почти всем игрокам, много выигравшим, Рауль вынул из кармана три банковских билета в тысячу ливров каждый и положил их на стол перед старухой. Молох бросила дикий взгляд на драгоценные бумажки и, очевидно, не могла поверить своим собственным глазам. Она протянула костлявые пальцы к билетам, схватила их и сжала в руке с судорожной жадностью и радостью, потом начала испускать бессвязные восклицания, делать безумные движения, наконец схватила руку Рауля и покрыла ее поцелуями.

Молодой человек несколько задрожал от этих поцелуев, запечатленных холодными губами. Такой восторг и упоение от денег казались ему отвратительными. Он взял шляпу, лежавшую на постели, надел шпагу, отстегнутую Венерой, растворил дверь и вышел. Сойдя на первый этаж, он услыхал внизу легкий шшум двух маленьких ножек и шелест платья. Это была Луцифер, проворно всходившая на лестницу. Молодые люди очутились лицом к лицу и оба остановились в одно время. Сама не зная почему, Луцифер покраснела до ушей и прошептала своим нежным голосом:

– Как, вы уходите?.. уже?

Рауль был озабочен, растревожен; самые мрачные мысли, самые печальные предчувствия наполняли его. В ушах его еще раздавались зловещие предсказания старухи Молох. Ему все представлялось странное и фантастическое зрелище, как он опускался в тюрьму и нес хлеб и воду бледной и умирающей женщине. Это достаточно объясняет, как далеко находился он от всякой охоты любезничать. Он даже не примечал уже, что Луцифер была прелестна; даже не помнил, как накануне готов был следовать за нею, до того находил он ее тогда обольстительной и привлекательной. Потому он отвечал сухо и кланяясь с церемонной холодностью:

– Да, ухожу… Я оставил вашу матушку очень усталой и нездоровой, и, кажется, вы хорошо сделаете, если пойдете к ней как можно скорее, потому что вы очень ей нужны.

При этом холодном ответе Луцифер побледнела и сердце ее сжалось. Однако она боролась сама с собой и спросила почти трепещущим голосом:

– А вы как чувствуете себя сегодня?

– Хорошо, очень хорошо, – отвечал Рауль, – благодаря попечениям вашим и вашей матушки. Благодарю вас тысячу раз и умоляю не сомневаться в моей благодарности…

«В его благодарности, – подумала Венера. – Боже мой! Разве я прошу у него благодарности?»

Потом, когда Рауль сделал движение, чтобы пройти мимо нее, она пролепетала:

– Вы возвратитесь?

– Непременно.

– Чтобы опять спросить о будущем мою мать?

– Да, я хочу, чтобы она докончила начатые предсказания…

– И скоро вы придете?..

Рауль был так озабочен, что вовсе не заметил, как странна была эта настойчивость в девушке. Он отвечал просто:

– Да, скоро, через несколько дней, а, может быть, и завтра…

Поклонившись снова Луцифер, он прошел мимо нее по коридору на улицу и продолжал идти прямо, не зная, куда идет, и думая совсем не о том, куда направить свои шаги. Эта рассеянность продолжалась долго. Рауль опомнился только на бульварах, увидев себя вдруг посреди толпы гуляющих зевак, кокеток, гризеток, шутов и прочих. Уже с полчаса погруженный в задумчивость, он почти совершенно потерял отчет в своих поступках. Когда же наконец наш герой пришел в себя, первым движением его было вскрикнуть от досады и ударить себя по лбу. Он вспомнил, что не заметил номера того дома, в котором жила старуха Молох, и даже не знает, как называется та улица, где находился этот дом.