Синдикат

Я следом за ним, а он уже миновал людской хвост, так как болельщики задержались перед стадионом, обсуждая великий матч, и мешали проходу, и мы должны были как следует отойти от стадиона в жилой квартал вокруг него, прежде чем Куни мог бы попытаться убежать, а я за ним погнаться.

А хорошо бегать для карманника – первейшая необходимость.

Так что он был уже в полквартале от меня, этот Куни, который держал себя по образу и подобию мальчишки из колледжа и был легким, маленьким, выносливым.

Но он мне ужасно был нужен.

Я мчался за ним, чувствуя себя звездой беговой дорожки. Наконец не выдержал и закричал:

– Куни! Я уже не полицейский!

Он все бежал. А я за ним.

– Куни! – вопил я. – Я просто хочу поговорить, черт тебя побери. – Это последнее я просто пробормотал сам себе. Заболел бок. Так быстро я еще никогда не бегал.

Квартал состоял в основном из двухэтажных домов, расположенных рядами, и была уже почти полночь, так что на дорожке мы были одни; на пути никого, ничего, и я стал сокращать расстояние; и вот он уже прямо передо мной, я поднажал и крепко его ухватил.

Нас занесло, ободрало об тротуар, и мы приземлились в кювете.

У него не было оружия: карманники редко его носят, так как оно мешает им свободно двигаться, да и вес дает лишний. Я был крупнее этого сорокалетнего мальчика из колледжа, так что навалился на него, как насильник, и схватил за грудки. Пара зеленых глаз воззрилась на меня с веснушчатого лица точь-в-точь как цветной малыш из фильма «Наш план».

– Какого хрена тебе надо. Геллер? – выговорил он, задыхаясь. Запыхался и я. Надеюсь, дышал я все-таки получше, чем он. – Ты же больше не коп проклятый.

– Так ты это знаешь?

– Грамотный, читать умею.

– Тогда почему убегал?

Он подумал секунду:

– Сила привычки. Дай мне встать.

– Нет, не дам.

– Я не убегу. Выдохся, Геллер. Дай встать.

С опаской я помог ему встать, продолжая держать за грудки одной рукой.

– Я просто хочу задать тебе несколько вопросов, – объяснил я.

– А говоришь все еще, как коп.

– Я частный.

Это подогрело его память.

– Ага. Точно. Я вспомнил... Читал, что ты теперь частный сыщик...

– Верно. И к полиции это не имеет отношения.

Мы находились на боковой улочке: на нее свернула машина, возможно, кто-то ехал со стадиона. Я отпустил его свитер, чтобы не привлекать внимания водителя.

Куни прикидывал, как бы сбежать.

– Между прочим, – заметил я, – это будет стоить двадцать баксов.

Его позиция изменилась: побег с повестки был снят.

– Смеешься? Что я такого знаю, что стоит для тебя, Геллер, двух десяток?

– Кое-что о пропавшем человеке...

– Ну да?

– Малыш по имени Джимми Бим. Его разыскивают отец и сестра.

Он почесал подбородок:

– Думаю, я знаю Джимми Бима.

– Давай рассказывай.

– Ты давай. Минуту назад толковал о двадцати баксах.

Я порылся в кармане и протянул ему десятку.

– Вторую сможешь получить, – пояснил я, – если мне понравится твой рассказ.

– Что ж, справедливо, – повел он плечом. – Я был в Трай-Ситиз, должно быть, года полтора, а то и два, назад. Этот малыш Бим якшался с местными гангстерами. Не самые важные птицы... но они были завязаны кое с каким народом из Чикаго.

– Продолжай.

– Этот малыш хотел попасть...

– Куда?

– В мафию. Как он сказал, ему хотелось побыстрее заработать. Он занимался бутлегерством и всяким таким для каких-то головорезов из Трай-Ситиз. Но ему хотелось чего-нибудь получше. Например, работать с Капоне.

– Что? Он же был просто деревенский мальчик?

– Ну да, но кое-чего нахватался. Когда он со мной путешествовал, у него было оружие. И я помог, а он мне заплатил.

– И что же ты сделал для него?

– А как насчет второй десятки?

Я опять схватил его за грудки. Еще один автомобиль появился на нашей улочке, и мне пришлось его отпустить.

– Полегче, – проворчал он, одергивая свитер.

– Что ты для него сделал?

– Позвонил Нитти. Время от времени я кое-что делал для него. Сказал, что малыш свой, и Нитти велел – присылай его. Я дал малышу адрес, и...

– Что "и"?..

Куни дернулся. Машина медленно и неотвратимо надвигалась на нас, из окна высунулась рука с пушкой; я, как кролик, юркнул в кусты, а три беззвучные пули прошили грудь Куни.

Потом машина ушла, а чуть раньше из жизни ушел Куни.

Глава 27

Белые огни отражались от цветных поверхностей, цветные огни от белых; модернистские линии зданий подчеркивались ухищрениями раскаленных электроламп и неоновых трубок; ночь светилась яркими красками; казалось, будто на берег озера надели бриллиантовое ожерелье.

Таков, в общем, был вид с вершины восточной башни аттракциона «Небесная прогулка» на Северном острове, куда затащила меня Мэри Энн. Но даже внизу, на самой Выставке, создавалось впечатление чего-то потустороннего. Не в первый раз упрашивала меня Мэри Энн повести ее на Выставку вечером. Мы здесь были вместе не менее шести раз, не считая самого первого дня: ей нравилось смотреть, как садилось солнце и зажигались огни, а футуристический город отражался в озере, становясь еще более нереальным.

Я встретился с ней у «Павильона Голливуда», ставшего на Выставке ее любимым местом и где именно сегодня она работала. Специальную радиопостановку «Мистер театрал» транслировали с одной из двух радиостудий, расположенных внутри «Павильона Голливуда», занимавшего на Северном острове территорию в пять акров. В целом павильон представлял собой мощное строение, несмотря на массивный круглый вход на Звуковую сцену, странным образом лишенное футуристического изящества остальной части Выставки, которая сама по себе была скорее отражением представления о будущем Голливуда, чем науки.

Снаружи здание окружали кинокамеры и ежедневно проводился показ фильма, который снимала на Выставке студия «Монограм», приглашавшая для участия в этом фильме кинозвезд (уровнем пониже Дитрих или Гэйбла, но все-таки звезд; однажды здесь побывал даже Грант Уисерс); и любители фотоснимков с автографами знаменитостей и просто обычные поклонники кинозвезд наслаждались проходящими здесь встречами, а после шли в копию ресторана на открытом воздухе «Браун Дерби» пить пиво и есть сэндвичи. И, кроме того, внутри здания тоже было несколько звуковых сцен. Одну из таких аудиторий на шесть сотен посадочных мест использовали для радиопередач, и именно здесь в этот вечер Мэри Энн вместе с другими актерами участвовала в радиопостановке «Мистер театрал».

Я и до этого видел, как Мэри Энн играет в радиопостановках: несколько раз забирал ее из огромных студий Эн-Би-Си на девятнадцатом этаже Торгового центра и из студии А, самой большой радиостудии в мире, где я обычно ждал ее, стоя на застекленном звуконепроницаемом балконе и прослушивая через маленькие громкоговорители какую-нибудь «мыльную» оперу, которую она в тот день отрабатывала. Она стояла перед микрофоном и читала свой текст, и была хороша, не спорю, но я не мог сказать, что ее талант меня ошеломлял.

Однако сегодня вечером в «Павильоне Голливуда» я находился среди публики, и Мэри Энн произвела-таки на меня впечатление. Странно было сидеть, как в театре, и видеть перед собой большую стеклянную, звуконепроницаемую сцену, внутри которой стены были обиты войлоком, как в психиатрической лечебнице; но заключены в ней были не больные, а актеры, стоящие перед микрофонами с листами текстов; звуковые эффекты делал какой-то человек, используя по ходу постановки незаряженный револьвер, дверную раму – чтобы хлопать и стучать, и лестницу из четырех ступенек – чтобы подниматься и спускаться.

Над этим сорокафутовым аквариумом находились две комнатки поменьше, тоже из стекла – для звукоинженеров. Контрольные комнаты были слабо освещены; только подмигивали огоньки на консольных панелях. Самый впечатляющий театр, – ничего похожего на то, что мне доводилось видеть раньше.