Прокаженный из приюта Святого Жиля

— Мне по-прежнему не нравится ее молчание. Я ей не доверяю.

Он презрительно пожал плечами, отбрасывая подобную мысль.

— Да ты просто слишком волнуешься. Она сдалась. Она абсолютно покорна. Да и что она может сделать? Даниэлю приказано не выпускать ее за ворота, а Уолтер следит за церковной дверью. Другого пути отсюда нет. Разве только она найдет способ перелететь через стену или перепрыгнуть через Меол. Конечно, стоит следить за ней пристально и в доме, это не повредит. Но только осторожно, не привлекая слишком много внимания. Впрочем, я уверен: ты в ней ошибаешься. У этой пугливой мышки не хватит смелости заявить, что она не согласна.

— И все же! — сурово произнесла мадам Пикар. — Я слышала, здешний настоятель аббат Радульфус не питает почтения к баронам, прекрасно сознает свою силу и использует её, особенно если видит, что посягнули на его права. Хотела бы я быть так же уверена в ее кротости, как ты.

— Говорю тебе: ты слишком волнуешься. Как только Ивету подведут к алтарю, она скажет те слова, которым ее научили, без всяких фокусов.

Агнес закусила губу. Слова мужа не убедили ее до конца.

— Что ж, может, и правда. Но все-таки как бы мне хотелось, чтобы с этим делом уже было покончено! Когда минут эти два дня, я вздохну с облегчением.

В сарайчике, стоявшем посреди сада, Кадфаэля встретил брат Освин. Он топтался на месте, теребил большими усердными, но сеющими разрушение руками полы рясы и выглядел крайне сконфуженным. Кадфаэль с опаскою огляделся, понимая, что дурных новостей не избежать. Впрочем, если паренек сам сознает, что сделал какую-то пакость, и не надо выяснять, какую именно, это уже само по себе успех. Похоже, в основном все вещи остались на месте. Под жаровней горел небольшой огонь, в воздухе не чувствовалось никаких необычных запахов, пузырившиеся в огромных флягах вина, как и всегда, что-то булькали.

Брат Освин застенчиво доложил Кадфаэлю о событиях дня, стараясь неупустить ни одной своей мелкой заслуги перед тем, как нанести главный удар.

— Брат лекарь из лазарета забрал лекарственные кашки и порошки. А отцу приору я дал желудочное снадобье — то самое, что вы для него приготовили. Вы оставили подсыхать лепешки, так они, я думаю, уже готовы. А сушеные травы для отвара, про который вы говорили, я истолок в очень меленький порошок, и завтра отвар уже можно будет готовить. Но… — Вот теперь он добрался до дурных новостей. Вот он, этот огорченно-изумленный вид, говорящий, что начатое с лучшими намерениями и уверенностью в успехе дело сыграло с работником какую-то дурную шутку. — Но случилась странная вещь… Не понимаю, как могло такое произойти, горшок наверняка уже был треснутым, хотя ни одной трещины на нем я не видел. И микстура от кашля, что вы оставили на огне… я следил за ней тщательнейшим образом, я уверен, что снял ее с огня, когда она достаточно загустела, и я размешивал ее точно так, как вы мне сказали. Помните, вы говорили — она срочно нужна старому брату Френсису: у него так плохо с легкими… Я подумал, что быстро остужу ее и разолью по бутылочкам до вашего прихода. Так что я снял горшок с огня и поставил в таз с холодной водой…

— И горшок лопнул, — обреченно произнес Кадфаэль.

— Разлетелся на части, — признал брат Освин в смущении и печали, — на две огромные части, и весь мед и травы — все вылилось прямо в воду. Просто невероятно! Вы не знали, что горшок надтреснут?

— Сын мой, горшок был прочен, как колокол, и к тому же это был один из самых лучших горшков. Но ни он, ни любой другой горшок не предназначен для того, чтобы, сняв с огня, его тут же плюхать в холодную воду. Глина не любит столь резкой перемены температуры, она сразу сжимается и разваливается. И раз уж мы остановились на этом, следи впредь за тем, чтоб с бутылями из стекла тоже подобного не случилось, — спешно добавил Кадфаэль. — Когда наливаешь в них что-нибудь теплое, сперва надо прогреть сам сосуд. Никогда не засовывай ничего прямо из жара в холод или из холода в жар.

— Я все убрал, — сказал Освин извиняющимся тоном, — и выкинул сам горшок. И все-таки я уверен: где-то в нем наверняка была трещина… Но мне очень жаль, что микстура от кашля пропала. Я приду после ужина и сварю взамен этой новую.

«Боже упаси!» — подумал Кадфаэль, но сумел удержаться и не сказать этого вслух.

— Нет, сын мой! — твердо проговорил он. — Ты обязан пойти на трапезу и соблюдать распорядок дня, предписанный нашим орденом. Микстурой я займусь сам. — Отныне следует оберегать свой запас горшков от благих намерений брата Освина. — А ты ступай и подготовься к вечерне.

Вышло так, что история с братом Освином стала причиной, которая заставила Кадфаэля вернуться после ужина в свой сарайчик и принять участие во всех последовавших событиях.

Глава вторая

Сэр Годфри Пикар и его супруга явились к вечерне со всей торжественностью. Маленькая фигурка Иветы де Массар между ними напоминала ведомого на заклание агнца. Пожилая служанка с грубым лицом несла молитвенник леди Пикар. Сэра Годфри тоже сопровождал слуга. Девушка сняла с себя показное убранство и пришла в простом легком платье. Поверх пышной золотой копны ее волос была накинута вуаль. Стояла ли невеста, опускалась ли на колени, она все время держала очи долу, а лицо ее оставалось бледным и невыразительным. Стоявший среди братии Кадфаэль следил за девушкой с сочувствием. Чем дольше он на нее смотрел, тем большее любопытство его разбирало. В каком родстве могла она состоять с крестоносцем, чье имя стало легендой для его современников? Правда, это новое поколение уже забыло его. Не успевает пройти и сорока лет со дня смерти, как человек действительно умирает.

В конце вечерни, когда братья отправились ужинать, Ивета встала с колен. Не разнимая сложенных рук, она торопливо пошла вперед, в часовню Богоматери. Там перед алтарем она вновь упала на колени. Кадфаэлю показалось, что Агнес Пикар хотела последовать за ней. Судя по всему, тетушке помешал лишь ее муж, предостерегающе коснувшийся ее плеча: приор Роберт Пеннант, всегда внимательный к знатным, как и он сам, нормандцам, подступил к супругам во всем великолепии своего облачения с каким-то вежливым приглашением, от которого невозможно было легко отказаться. Бросив напоследок цепкий взгляд на благоговейно застывшую фигурку племянницы, казалось целиком поглощенной страстной молитвой, госпожа с изяществом покорилась и зашагала рядом с приором, опершись на руку мужа.

Кадфаэль отужинал в кругу своих товарищей очень быстро: его все еще волновали события этого дня. Увы, против них его травы были бессильны. К тому же у него, благодаря неиссякаемому оптимизму брата Освина, было чем занят вечер.

Ивета стояла на коленях до тех пор, пока все вокруг не затихло. В наступившей тишине прошло еще несколько минут. Наконец и голос приора, услужливый и предупредительный, замер вдали. Тогда девушка поднялась на ноги и, пробравшись к южной двери, стала с осторожностью осматривать обитель. Отец Роберт увел гостей в сад, дабы супруги могли полюбоваться последними образцами заботливо выхаживаемых им роз. Вся компания стояла там, спиной к девушке. Площадка двора перед ней была совершенно безлюдна. Подобрав юбки и собрав всю свою храбрость, Ивета — только одна она ведала, с каким героическим усилием и с какою ничтожной надеждой, — выбежала, точно преследуемая котами мышь, на большой двор и в отчаянии огляделась по сторонам.

Это место было ей совсем незнакомо, она очутилась здесь впервые, между странноприимным домом и покоями настоятеля она видела зелень плетеных изгородей, окаймлявших узенькую аллейку и еще дальше — кивающие ей верхушки деревьев. Там должен быть сад, и сейчас в нем наверняка пусто. Он сказал, что будет ждать ее где-то там, и, проезжая мимо, она дала ему знать, что не обманет его ожиданий. И зачем только она это сделала? Они смогут лишь проститься, ничего более. И все же Ивета рвалась навстречу ему с такой отчаянной храбростью, которую ей следовало бы найти в себе раньше, пока еще не было все кончено. Теперь она уже торжественно обручена, и заключенный договор налагает на нее обязательства не намного меньшие, чем сам брак. Куда легче уйти из жизни, чем выскользнуть из силков подобной сделки.