Необычный монах

— Тише! Погоди! — неожиданно прервал его писец не терпящим возражений тоном.

Все обернулись к двери, откуда донесся какой-то шум. Толпа раздалась, давая дорогу гофмейстеру, поспешно направлявшемуся к пустовавшему возвышению, с которого должен был вершить свой суд король.

Уже немолодой, надменный и властный вельможа громко ударил об пол своим жезлом и призвал собравшихся к тишине. В зале мгновенно воцарилось молчание.

— Достойные лорды и все вы, явившиеся сюда как истцы или ответчики в поисках монаршей справедливости. Я призываю вас разойтись, ибо слушания сегодня не состоятся. Рассмотрение всех назначенных на сегодня дел откладывается на три дня, причем разбирать их будут судьи его милости. Сам его милость король приехать не сможет…

На сей раз молчание стало гробовым. Все замерли в ожидании, ибо, зная нрав своего государя, понимали, что он не отложил бы суд без весьма весомой причины.

— …Сим объявляю, что с настоящего момента двор пребывает в трауре. Мы получили горестное известие. Его милость король с большей частью своего флота благополучно пересек пролив и прибыл в Англию, но, увы, «Бланш Неф», корабль, на котором плыл его сын и наследник принц Уильям со своими приближенными и многими благородными рыцарями, вышел в море поздно и был застигнут бурей.

Судно, подхваченное волнами, ударило о прибрежную скалу, и, получив пробоину, оно пошло ко дну вместе со всеми, кто был на борту. Спастись не удалось никому. Расходитесь и молитесь за упокой душ несчастных, ибо сгинувшие в морской пучине являли собой цвет нашего королевства.

Так завершился год, обещавший стать годом величайшего торжества короля Генри. Только что достигнутая победа обернулась прахом, полным крушением всех надежд. Король разбил своих противников, овладел Нормандией, но теперь все, чего ему удалось добиться, оказалось вдребезги разбитым о прибрежную скалу, смытым свирепым валом и погребенным в разбушевавшемся море. Единственный законный сын государя, наследник престола, чью свадьбу совсем недавно отпраздновали с неслыханным великолепием, расстался с жизнью, не сподобившись даже христианского погребения. Трудно было надеяться на то, что его тело, равно как и тела его несчастных спутников будет выброшено на берег, ибо море у Нормандского побережья редко расстается со своей добычей. Вместе с принцем погибли и несколько его братьев — незаконнорожденных сыновей короля, каковых у любвеобильного монарха было немало. Унаследовать осиротевшую державу, раскинувшуюся по обе стороны пролива, теперь предстояло Матильде — дочери и единственной законной наследнице короля.

Прогуливаясь в одиночестве по королевскому парку, Кадфаэль размышлял о суетности погони за мирскими благами и о тщете земного величия. Стоит ли платить столь высокую цену за то, что в один миг может развеяться словно дым. А еще он думал о том, как отразится случившееся на судьбах людей, рассчитывавших добиться справедливости, обратившись к королевскому правосудию. Это, в свою очередь, заставило его вспомнить о пропавшем приоре. Рассмотрение дела неожиданно оказалось отложенным, и аббатство пока еще не проиграло тяжбу, но если похищенного неведомыми разбойниками монаха не удастся отыскать до окончания траура, суд вынесет решение в его отсутствие и подтвердит права Роджера Модуи. Так оно и будет, если никто не сообразит, где следует искать посланца Шрусберийской обители.

К тому времени у Кадфаэля почти не было сомнений относительно причин и обстоятельств похищения приора. В то, что в такой близости от королевского замка, возле самого Вудстока, битком набитого вооруженными людьми, свободно орудует шайка разбойников, верилось с трудом, а существование сразу двух подобных ватаг представлялось и вовсе невероятным. Стало быть, шайка — если это вообще шайка — была одна. Явно та самая, которая устроила засаду в лесу, в подозрительной близости от охотничьего домика Модуи. Припомнив все, что он слышал ночью — шум схватки, цокот копыт убегающего коня, — Кадфаэль усмехнулся. Несчастные братья из Шрусбери наверняка собирались заново прочесать лес, надеясь наткнуться хоть на какой-нибудь след. Но он, Кадфаэль, уже смекнул, где искать похищенного бенедиктинца.

Надо полагать, Роджер кусал локти из-за непредвиденной, досадной задержки, но едва ли был слишком обеспокоен. Просто-напросто ему предстояло продержать приора взаперти на три дня дольше, чем намечалось. Но никакой опасности это не предвещало, ибо святой отец все едино не знал своих похитителей, а потому не мог после освобождения выступить с обличением. И уж конечно, лорду не было никакого дела до того, как проводит свободное время нанятый им на службу валлиец.

Кадфаэль сел на лошадь и неспешно поехал по направлению к охотничьему домику. Близились сумерки, Модуи в Вудстоке только что отужинал, и на отъезд Кадфаэля никто не обратил ни малейшего внимания. Единственное, что требовалось от Роджера, это сохранять самообладание и держать рот на замке. Достаточно проявить терпение, подождать всего-то навсего три дня, и спорный манор будет присужден ему. Пока обстоятельства, несмотря на досадную задержку, складывались для него вполне благоприятно.

В охотничьем домике оставались двое оруженосцев и конюх. Кадфаэль сомневался в том, что похищенного приора спрятали в самом доме, ведь, если ему не завязали глаза — а не станут же держать его с завязанными глазами все это время, — обстановка дома могла рассказать ему слишком о многом. После этого приор едва ли поверил бы в сказочку о ватаге обычных разбойников. Нет, его, наверное, заперли в какой-нибудь хижине, где даже днем царит если не полная темнота, то во всяком случае полумрак, а из всей обстановки только соломенная или камышовая подстилка. Надо полагать, впроголодь святого отца не держат, но пищу дают простую — короче, обходятся с ним так, как и должны обходиться разбойники — люди грубые, невежественные, но суеверные, а потому не осмеливающиеся посягнуть на жизнь особы духовного звания. Кончиться все должно тем, что его, обобрав до нитки, отведут в какой-нибудь глухой лесной уголок да и отпустят на все четыре стороны.

С другой стороны, его должны были прятать где-нибудь неподалеку от дома, во всяком случае в пределах обнесенного частоколом пространства — иначе риск того, что столь ценного пленника обнаружат и освободят, возможно, даже наткнувшись на него совершенно случайно, был бы слишком велик. Скорее всего, приора прятали в одной из пустовавших сейчас хозяйственных пристроек — в амбаре, на конюшне или на псарне.

Не доезжая до дома, Кадфаэль спешился, привязал своего коня в укромном месте и ловко вскарабкался на высокий раскидистый дуб. Оттуда весь обнесенный забором двор был виден как на ладони.

Ему повезло. Трое из свиты Модуи не спеша поужинали, решив покормить пленника с наступлением темноты, но к тому времени, когда на пороге дома появился конюх с миской и кувшином в руках, глаза валлийца уже приспособились к сумраку. Охранники вели себя беспечно — им и в голову не могло прийти, что за домом кто-то следит. Пройдя между росшими во дворе деревьями, конюх приблизился к одному из притулившихся изнутри к ограде приземистых сарайчиков, поставил кувшин на землю, поднял тяжелый засов, вновь подхватил кувшин и исчез внутри, с громким стуком захлопнув дверь за спиной. Видать, этот малый не хотел рисковать, даже оставаясь наедине с немолодым монахом. Спустя несколько мгновений он вышел из сарая с пустыми руками, водрузил засов на место и, довольно посвистывая, направился к дому, где собирался беззаботно провести вечерок, потягивая хозяйский эль. Стало быть, приора держат не на конюшне и не на псарне, а в этой низенькой лачуге, не иначе как кладовой. Там небось и во весь рост-то не выпрямишься, но лежать можно, а для пленника и это недурно.

Кадфаэль начал действовать лишь после того, как совсем стемнело. Бревенчатый частокол был высок и крепок, но над ним во многих местах нависали густые кроны еще более высоких деревьев, и валлийцу не составило труда, взобравшись на одно из них, спрыгнуть в высокую траву за оградой. Прежде всего, он поспешил к наружным воротам и тихонько, стараясь, чтобы ничто не звякнуло и не клацнуло, отодвинул засов и приоткрыл узенькую калитку в одной из створок. Тоненькие струйки света от горевших внутри факелов пробивались сквозь щели в ставнях, закрывавших окна дома, но вокруг все было спокойно. Подкравшись к приземистому сараю, Кадфаэль бесшумно поднял крепкий засов, на несколько дюймов приоткрыл дверь и шепотом позвал сквозь образовавшую щель: