Охота на Сезанна

Астрид несколько секунд смотрела на помаду.

– Но я не хочу его убивать.

– Это всего лишь собака, – равнодушно сказал он.– Мы не можем рисковать.

Она закрыла помаду и бросила ее в сумочку.

– Я хочу, чтобы ты поехал со мной.

– Не могу. Нужно уладить кое-какие дела, пока ты будешь в Бостоне. – Он улыбнулся так, будто был очень собой доволен.

– Педер, – заговорила она, избегая его взгляда, – когда это все начиналось, ты говорил, что мы уничтожим три картины. А теперь их четыре.

Он решительно тряхнул головой:

– Мир прекрасно обойдется без нескольких полотен Сезанна. Кроме того, каждая оставшаяся подскочит в цене.

Он снова взялся за сумку, вытащил из нее коричневый конверт и передал ей.

– Здесь пять тысяч долларов. Я еще пришлю банковский чек. Через неделю.

Она положила конверт в сумочку.

– Я позвоню тебе в воскресенье в то же время, – сказала она. Посмотрев на него, Астрид на секунду закрыла глаза, встала и пошла к входу в терминал.

Педер проследил за ней взглядом и продолжал смотреть туда, где она исчезла среди пассажиров. Под его рукой лежала газета с фотографией Кларенса Боггса. Он сердито нахмурился.

– Чертов фотограф.

К столику подошел мужчина, поставил поднос и сел. Аукруст повернулся к нему, молча кивнул, взял газеты и сумку и направился к стоянке такси.

Глава 5

Темза, наверное, самая известная из коротких рек в мире. Всего двести миль в длину, она знаменита своей немыслимой шириной: триста ярдов у Лондонского моста, а в устье на востоке Лондона берега разделяют около шести миль. Из-за больших повреждений, нанесенных бомбами во время Второй мировой войны, а также из-за того, что кардинально изменились способы, какими товары доставлялись в Лондон и вывозились из него, большие участки реки десятилетия пребывали в запустении. Возрождение этой великой реки началось с реконструкции Острова Собак, события, которое кто-то прославлял, а кто-то проклинал. Для разработчиков этот проект обернулся финансовой катастрофой.

Изменилось и движение на реке. Вместо огромных контейнеровозов стали ходить маленькие грузовые и прогулочные суда. Под мостом Альберта, там, откуда начиналась Ройял Госпитал-Роуд, располагался пирс Кадоган, ставший родным домом для огромного количества частных судов и тех, что можно было взять напрокат. Среди них был отреставрированный сорокалетний буксир, корпус которого выкрасили в черный цвет, а леерные ограждения и рубку – в ярко-желтый и зеленый. На буксире красовались несколько вымпелов и два флага: выцветший британский и новенький греческий. На полированном дереве золотыми буквами светилось имя судна: «Сепера».

На палубу вышла женщина и обратилась к тучному мужчине, стоявшему у ограждений:

– Не пора ли, Никос?

Он ответил:

– Придет какой-то новый, а в первый раз все опаздывают.

– Его имя, – сказала женщина, – не японское. – Она покачала головой. – Как его? Меццер? Я правильно произношу?

– Это не греческое имя, – ответил Никос. – Кажется, доктор Мецгар. – Он повернулся к ней. – Сегодня тебе ничего не придется делать. Просто приготовь большой салон и отведи его туда.

Его черные брови напоминали двух мохнатых гусениц, столкнувшихся на переносице над широким, упрямым носом. Густые усы были аккуратно закручены и подстрижены. Никос затянулся напоследок сигарой и бросил ее в воду.

– Мы должны будем направиться к плотине, а потом повернуть обратно у Гринвича. Всего лишь часовой рейс, как мне сказали. Никак не больше.

– Я бы лучше сготовила что-нибудь, – возразила она. – Так скучно ничего не делать.

Ее волосы были черными, а глаза синими, как небо в этот вечер. Кожа ее имела цвет оливок, а звали женщину София. Никос был родом из Патр, что на северном берегу Пелопоннеса. Мать Софии была из Сицилии; София родилась в Италии и в юности успела пожить в пяти средиземноморских странах. Отец семейства очень любил вино и никак не мог удержаться на работе ни на одной из верфей, где строили небольшие лодки.

То, как Никос и София стали капитаном и старшим помощником на возрожденном буксире, заслуживает отдельного рассказа. Прошлым летом они входили в состав команды из одиннадцати человек на одной яхте, которая пришла в Портофино и оставалась там, пока ее владелец развлекал коллег на итальянской Ривьере. Никос был вторым помощником капитана, а София работала на камбузе и прислуживала жене хозяина. Тогда-то один из гостей и предложил им судно, жалованье и возможность начать собственный прокатный бизнес на Темзе в Лондоне. Прежде они никогда не бывали в Англии, почти не говорили по-английски и ничего не знали о Темзе, о переменах, происходивших на Острове Собак, и о навигации на этом иногда коварном водном пути. Но им были обещаны визы, лицензии, разрешение на работу, и в первый год, пока они учили язык и приспосабливались к новой жизни, их благодетель пообещал пользоваться их услугами. Он позволил назвать буксир, как им заблагорассудится.

Холодало, с воды поднимался туман и окутывал набережную. Рядом с маленькой пагодой у дока возникла какая-то фигура. Никос увидел, как высокий человек миновал суда, пришвартованные рядом с «Сеперой»; на плече у него висела сумка. Он замедлял ход у каждого судна, как будто высматривая что-то. Дойдя до «Сеперы», мужчина остановился. Оглянувшись, он приблизился к неуклюжему старому буксиру. Никос приветствовал его:

– Доктор Мецгар? Правильно?

Педер Аукруст пристально посмотрел на Никоса, на Софию, кивнул и сказал, что да, это он.

София шагнула вперед и дружелюбно улыбнулась.

– Пожалуйста, пойдемте со мной, – сказала она и указала на открытую дверь. Трап вел наверх в небольшое помещение, где стояли стулья, столы, телевизор и книжный шкаф. София открыла узкую дверь. – Ступеньки очень крутые, – предупредила она.

Они спустились по трапу, задержались на решетчатой площадке, потом преодолели еще один пролет. Она подождала его внизу, в помещении четыре на четыре фута, толкнула какую-то дверь, и он увидел другое помещение, которое занимало всю ширину судна, имело тридцать футов в длину, двадцать футов в высоту и деревянную палубу.

– Это большой салон, – старательно выговаривала она слова. – Здесь есть все, что нужно.

Рядом с дверью, в которую они вошли, находились два встроенных в обшивку красного дерева шкафчика, и каждый имел бронзовые петли и замочки. София открыла левый шкафчик. Внутри был полный бар, отделение для вина и отделение для льда. Другой оказался маленьким, полностью оборудованным камбузом.

– Что я могу для вас сделать? – произнесла она с приятным акцентом.

Он взглянул на батарею бутылок перед ней.

– Шотландское виски с водой, – попросил он. – Виски чуть-чуть.

София приготовила напиток с профессиональной скоростью и подала ему. Все так же улыбаясь, она развернулась и вышла. Забряцала щеколда. Он остался один.

Большому салону вполне подходило его название. Обшитые темно-красным деревом борта не имели иллюминаторов. Вдоль бортов стояли кожаные диваны, почти такого же темного цвета, как полированное дерево. Палуба из широких досок, соединенных деревянными штырями, имела тот же возраст, что и само судно. В палубу рядом с входом была врезана аккуратная бронзовая табличка, на которой значилось: «Король Вильгельм, 12 мая, 1909, Кроуфорд-Ярдс». На переборке напротив двери ничего не было, кроме большого телевизионного экрана. Центр салона занимали четыре огромных кресла, и Аукруст удивился, как их умудрились притащить по такому крутому трапу. Возле кресел стояло по маленькому рундучку, на каждом из которых лежала кожаная папка с блокнотом и ручкой внутри. Одно из кресел было больше остальных, и он подумал о нем как о «важном» кресле. Рядом на рундучке стояла лампа и телефон.

Заработал дизельный двигатель, буксир ощутимо затрясся. Когда он двинулся, Аукруст почувствовал равномерное покачивание; двигатель утробно замурлыкал. Телевизионный экран вспыхнул, и появилась картинка. Установленная где-то наверху камера снимала суда на реке и свет от автомобилей, проезжавших по набережной, затем показались четыре кремово-желтых столба дыма электростанции Баттерси. Аукруст попытался открыть дверь, но, как он и предполагал, бряцанье щеколды означало, что дверь заперта. Он неспешно обошел салон, осматривая панели, и пожалел, что не может открыть их. Двигатели в корме, но отсюда в машинное отделение было не пройти. Он сел в «важное» кресло, взял виски и уставился в экран.