Седьмая чаша

На диване в гостиной, опершись на подушки, полулежала Тамазин. Ее глаза были уже не такими опухшими, но лицо все еще переливалось синяками самых разных расцветок — от лилового до желтого, и губы были разбиты. Она посмотрела на меня измученным взглядом.

— Ну, как ты, дорогая? — с наигранной бодростью спросил Барак.

— Скверно. Все болит, а особенно рот, — неразборчиво произнесла Тамазин.

Я заметил, что за щеками у нее были пропитавшиеся кровью ватные тампоны.

Меня передернуло, и я непроизвольно пошевелил языком, вспомнив муки, которые пережил два года назад во время пыток в Тауэре. Палач, помимо всего прочего, вырвал тогда у меня зуб.

— Пресвятая Дева, до чего же больно!

Барак подошел к жене и обнял ее.

— Могло бы быть хуже, — сказал он. — Этот несчастный зуб находился позади, так что твоя ослепительная улыбка нисколько не пострадала.

— Ага, ну тогда все в порядке, — язвительно отозвалась она.

— Я вовсе не хотел сказать, что…

Тамазин перевела взгляд на меня.

— Вы представляете, что удумал этот негодяй зубодер? Он заявил мне, что вырвать зуб будет стоить пять шиллингов. Я ответила, что это слишком дорого, и тогда он говорит: я, дескать, вообще не возьму с вас денег и сам заплачу вам десять шиллингов, если вы согласитесь на то, чтобы я вырвал вам все зубы. Зубы, говорит, у вас просто замечательные, и из них выйдет отличная вставная челюсть для какой-нибудь богатой дамочки. Вы представляете? Вытаскивает из кармана какую-то деревянную штуковину и пытается снять мерку с моей челюсти. У вас, мол, рот стандартного, самого подходящего размера. Я сказала, чтобы он и думать об этом забыл, и тогда он взялся за работу. Ну разве не бессердечно предлагать мне такое после того, что со мной сделали! Странно, что доктор Малтон порекомендовал именно его.

— Подонок! — выпалил Барак. — Ему повезло, что меня не было рядом!

— Хотя, надо признать, работу он сделал быстро и почти без боли. — Тамазин передернула плечами. — Фу-у! У него был такой страшный вид! Фартук заляпан кровью, а на его ремесленном знаке изображено ожерелье из зубов.

— Вам нужно лечь в постель, Тамазин, — посоветовал я. — И как следует отдохнуть.

— А вы пойдете на похороны мастера Эллиарда, сэр?

— Да, но сначала мне нужно переодеться. Потом я зайду за Дороти, и мы все вместе, в том числе и слуги, отправимся в церковь. Когда я вернусь, Барак, мы перекусим на скорую руку, после чего я пойду к Харснету.

— Я вот тут подумал… — нерешительно заговорил Барак. — Церковь Святой Агаты — это не та ли, с которой пару лет назад свалился шпиль?

— Та самая, но тебе идти со мной необязательно.

Я взглянул на него и многозначительно покосился на Тамазин.

Барак пожал плечами.

— Харснет в своем письме упоминал нас обоих. Возможно, у него есть какие-то поручения и для меня.

Я открыл рот, собираясь возразить, но тут же закрыл его, подумав, что, если я приструню помощника в присутствии его жены, он только разозлится.

— За меня можешь не волноваться, — выдавила Тамазин, и в словах ее явственно прозвучал зловещий подтекст.

— Вот и ладно, — ответил Барак, — тогда отдыхай.

Я встретился взглядом с Тамазин. Ее глаза пылали негодованием.

Впервые после смерти Роджера Дороти была одета в свое лучшее платье. Одетый в черный дублет, рядом с ней стоял стройный и красивый темноволосый юноша восемнадцати лет. Его сходство с отцом было таким поразительным, что у меня перехватило дыхание. На секунду почудилось, будто Роджер вернулся.

— Сэмюель, — сказала Дороти, — ты не помнишь мастера Шардлейка. Ты был еще совсем маленьким, когда мы переехали в Бристоль.

Молодой человек почтительно поклонился мне.

— Я помню вас, сэр. Вы подарили мне юлу на день рождения. Она была очень яркой, и я подумал, что это настоящее чудо.

Голос у Сэмюеля был тоже в точности такой же, как у Роджера, — чистый и немного резкий. Вот только в его речи явственно звучал характерный акцент: он тянул гласные, как любой житель западных районов Англии.

— Да-да, — засмеялся я, — я тоже это помню. У тебя хорошая память, ведь тебе тогда исполнилось всего пять лет.

— Доброта не забывается. Вот и сейчас я хочу поблагодарить вас за все, что вы делаете для мамы.

Он положил руку на плечо матери.

— Она мужественно держалась.

— Ну разве Сэмюель не копия Роджера? — со слезами в голосе спросила Дороти.

— Одно лицо, — подтвердил я.

— Это утешает меня. Роджер продолжает жить в моем сыне. Но, Мэтью, ты как-то странно держишь руку. Что-нибудь случилось?

До чего же она наблюдательна!

— Да так, ничего серьезного. Поранился по неосторожности. Ты надолго в Лондон, Сэмюель?

Юноша покачал головой.

— На следующей неделе мне нужно возвращаться в Бристоль. Там будет проходить ярмарка одежды, и я должен на ней присутствовать. Но я надеюсь, что, когда тут… все уладится, мама сможет переехать ко мне.

— О-о…

Мне и в голову не приходило, что Дороти может уехать так скоро, и эта новость обескуражила меня.

— У нас еще есть время подумать об этом, — сказала она. — Тут нужно закончить много дел. Не могу же я оставить все на Мэтью! Хотя все это время он был для меня надежной опорой.

Дороти посмотрела на меня и тепло улыбнулась.

— Помогаю чем могу, — смутился я.

— Представляешь, Мэтью, мой сын помолвлен! С дочерью бристольского торговца. Что ты на это скажешь?

Сэмюель вспыхнул.

— Поздравляю, — только и сказал я.

— Спасибо, сэр. Мы хотим пожениться в следующем году.

В дверь постучали, и вошла Маргарет.

— Гроб привезли, — тихо сообщила она.

Дороти вздрогнула, у нее снова сделался донельзя несчастный вид.

— Я пойду туда, — сказала она.

— Позволь мне, мама, — попросил Сэмюель.

— Нет-нет, я сама.

Она сжала руку сына и вышла из комнаты, оставив нас вдвоем. Воцарилась неловкое молчание. Тикали часы. Я посмотрел на деревянный фриз, задержав взгляд на том его углу, который нуждался в ремонте, а затем улыбнулся Сэмюелю.

— Есть ли какие-нибудь новости, связанные с вашим расследованием, сэр? — нерешительно спросил он.

Я понимал, что ему приходится непросто. Из-за обрушившейся на них трагедии он в одночасье стал главой семьи, со всеми вытекающими из этого обязанностями.

— Незнание причин, по которым отца убили столь страшным способом, причиняет маме дополнительные страдания. Если бы он погиб, скажем, в результате разбойного нападения, это тоже было бы ужасно, но все же объяснимо, но тот кошмар, свидетельницей которого она стала…

Он обеспокоенно посмотрел на меня.

— И еще вы сказали, что ей может грозить опасность. Почему?

Дороти сдержала данное мне обещание не говорить никому про два других убийства. Она не проронила ни слова даже собственному сыну.

— Я сказал это так, на всякий случай, чтобы она была осторожнее. Что же касается расследования, Сэмюель, то оно продвигается. Пока я не имею права сказать большего, но, если тебе от этого станет легче, могу сообщить: твоего отца убили не потому, что кто-то питал к нему недобрые чувства. Думаю, он привлек внимание… скажем так, сумасшедшего. Можешь передать это и матери.

— Но зачем такая секретность? — сердито спросил юноша. — Это беспокоит маму, хотя она этого и не показывает.

Я собрался с мыслями и медленно заговорил:

— Видишь ли, во всем этом замешана политика. Были и другие убийства, подобные убийству твоего отца, причем одной из жертв стал весьма важный человек. Но его лишили жизни по той же причине, что и твоего папу: его выбрал этот безумец.

— Значит, сумасшедший. — Сэмюель нахмурился. — Да, убить такого хорошего человека, как папа, и впрямь мог только безумец.

— Роджер действительно был хорошим человеком и замечательным другом. Но не донимай меня сейчас расспросами, я и так сказал тебе больше, чем нужно.

Юноша задумчиво кивнул.