Кто-то дает сдачи

А кончилось все тем, что у Эмиля Удина страшно разболелся живот.

Он сидел в гостиничном баре и рассуждал с барменом о лундских церквах.

- Значит, церквами интересуетесь?

- Еще как,- сказал Эмиль.- Что может быть увлекательнее? Разные эпохи, разные стили… в каждом уголке страны… Да, будь я проклят! Обычно я беру с собой в поездки фотоаппарат - вдруг подвернется возможность сделать интересные снимки. Но на этот раз не успел. Придется обойтись открытками. Но надо хотя бы потолковать с кем-нибудь из церковных сторожей и выяснить кое-какие даты из истории местных сконских церквей.

Было бы только время… Так вы говорите, в Дальбю есть хорошенькая церквушка?

- Ага. И непременно загляните в собор. Там для сведущего человека найдется что посмотреть.

- Точно. Взять, к примеру, надгробную скульптуру в склепе Финна, вернее, Симеона… теперь принято считать, что она изображает Симеона. Я тут читал прелюбопытную статейку…

Беседу прервали громкие голоса. Метрдотель призывал к порядку подгулявшую компанию. Один из парней особенно разошелся и, как видно, воспылал нежной страстью к официантке. От избытка чувств он любовно шлепнул ее по заду. И результат не замедлил сказаться: темный костюм какого-то пожилого господина украсился деликатесом - морским язычком а-ля Валевская.

Метрдотелю было отнюдь не весело. А когда гуляки полезли в ссору, обзывая его немчурой и недоделанным нацистом - из-за легкого немецкого акцента,- настроение у него вконец испортилось. Он бурно запротестовал, пытаясь объяснить, что он родом из Швейцарии, но все напрасно: крикуны остались при своем. Мало того, начали осыпать его совсем уж унизительными прозвищами, из которых «гомик» было, пожалуй, самое безобидное.

Эмиль Удин раздумывал, не вмешаться ли, но решил пока подождать.

И в этот момент накатила первая волна боли. Он согнулся пополам, дыхание перехватило.

Скандал утих так же внезапно, как и начался. И компания с громкой руганью удалилась.

На лбу Удина выступил липкий пот. Что такое с желудком? - подумал он.

Мимо прошел метрдотель, тихо бурча что-то себе под нос.

- Боже ты мой, это что за фрукты? - спросил бармен.

- Студенты,- прошипел метрдотель.- Думают, им все дозволено - что хочу, то и ворочу!

Удин возобновил разговор с барменом. И еще полчаса оба обсуждали церковную архитектуру.

Живот болел, и Удин чувствовал себя препаршиво. Наконец он попрощался и поднялся к себе в номер.

Когда часы на соборной башне пробили двенадцать, он крепко спал; громкий храп несся из открытого окна в темную весеннюю ночь. Но и во сне он ощущал тупую боль.