Пять капель смерти

— Какими еще друзьями? — спросил Окунёв.

— Санже, Толоконкина, Лёхина и прекрасная полька…

— Барышня Полонская, что ли? Не друзья они мне вовсе. Это скорее…

— Друзья Надежды. Она их сюда приводила. Устраивали чаепития…

— Конечно.

— И Лёхина с Полонской приезжали к вам узнать про судьбу Надежды…

— Все расспрашивали, как да почему.

— Они еще что-нибудь хотели?

— Спрашивали, не оставляла ли Надя каких-то банок или склянок.

— А Санже к вам не приезжал позавчера вечером?

— Нет, мы едва знакомы.

— Надежда водила вас на его боксерские поединки?

Профессор вздохнул:

— Был грех. Затащила, сильно возбуждалась от мордобоя, потом еще заставила фотографироваться с победителем. Очень любила победителей.

— Она дружила с Санже.

— Не то слово — дружила. Уж не знаю, до чего у них дело дошло. Санже на нее влюбленными глазами смотрел. Большой сюрприз его ожидал…

— Зачем ей понадобился снимок с фигурой пентакля? — спросил Ванзаров.

— Появилось у нее такое желание: сняться вместе, а она в мужской одежде. Шутка. Только Санже отказался с нами сниматься. Сказал: дипломату не полагается. Чудной такой.

Переполнившись чувствами, Лебедев вынул сигарку и спросил разрешения закурить. Профессор безразлично махнул рукой, но Ванзаров отклонил порыв.

— Теперь самое важное, Ирис Аристархович, — сказал он. — Кто придумал отравить население столицы отваром спорыньи?

— Да ведь какие идеи порой за столом не возникнут… Так, шутливые разговоры…

— Кто их начинал?

— Полонская все больше фантазировала…

— А Надежда?

— Она девушка умная, начитанная, спорила с ней…

— Кого вы просили телефонировать мне с угрозами?

Окунёв смущенно хмыкнул:

— Что было делать… Боялся, что докопаетесь. Не хотел, чтобы в Наденькину жизнь лезли грязными лапами. Это была шутка. Простите…

— Я спросил: кто телефонировал.

— Оставьте, Ванзаров. Этот человек вам ничего не сделал. Пытайте меня, но невинное существо не отдам на растерзание полиции.

— А что же сома?

Профессор изобразил глубокое непонимание.

— Кто организовал возвращение Сомы? — спросил Ванзаров. — Кто изобрел рецепт наркотической смеси?

Он безнадежно покачал головой.

— А вот мой коллега, господин Лебедев, считал, что вы ее изобрели, и настойчиво в этом меня убеждал. Как же он теперь разочарован.

Криминалист сжал в кулаке сигарку, отчего табак посыпался трухой.

— Это все пустяки, — продолжил Ванзаров. — Куда важнее узнать, откуда она появилась.

— Не имею ни малейшего понятия…

— Это же так просто: если пани Полонская и барышня Лёхина спрашивали сому у вас, искали ее на даче, а господин Санже за что-то заплатил Надежде большие деньги, какой следует вывод?

— Не может быть, — проговорил Окунёв.

— К сожалению, Ирис Аристархович, может. Надежда ведь изучала химию, ботанику, медицину, работала при аптеке. Что ж тут невероятного?

— Надя никогда ни полусловом не обмолвилась…

— Это не значит, что у нее не было сомы. Вспомните: это ведь она затевала разговоры о напитке богов?.. Вот видите… Получилась гремучая смесь: ваши фаустовские идейки, мечты пани Полонской отомстить за несчастную родину, боевой опыт барышни Лёхиной и удивительная жидкость из рук вашей дочери.

— Хорошо, допустим, вы правы! — взъярился профессор. — Но кто убил Надежду?

— Вас только эта смерть интересует? — спросил Ванзаров.

— Так нашли вы убийцу или нет?!

— Считайте, что нашел. Только не смогу привлечь к ответу. Вы же не убивали собственную дочь?

— Как вы могли такое подумать!

— Извините, профессор. На полицейской службе порой тупеешь. В качестве компенсации готов признать, что в смерти Санже и Толоконкиной вы невиновны.

— Разумеется, нет!

— И даже готов простить вам вранье, что были на балу Бестужевских курсов. Ротмистр за это вас с удовольствием расстрелял бы перед строем, но я более мягкий человек.

Окунёв развел руками:

— Ничего лучше не придумал.

— Понимаю. Защищали дочь как могли. Почему? Потому что боялись: вдруг Надежда сама в ту ночь кого-то прикончила. У нее ведь была несгибаемая воля, ребенок с каторги.

— Это мое наказание… — Профессор опустил голову, словно шел на плаху. — Могу я просить об одолжении?

Ванзаров был сегодня необыкновенно щедр.

— Покажите, как выглядит эта легендарная сома…

Лебедев с гордостью продемонстрировал пузырек:

— Вот она, красавица. По виду — зеленая муть.

— Позвольте взглянуть?

Аполлон Григорьевич, не раздумывая, протянул склянку. Окунёв бережно взял, подержал на ладони, пытаясь разглядеть содержимое сквозь темное стекло.

— Поразительно, — сказал он. — А как она пахнет?

— Откройте крышку — и узнаете.

Окунёв дернул затычку, принюхался. От густого запаха его передернуло.

— Коварная вещица, — согласился Лебедев. — Научный интерес удовлетворили, давайте назад.

Профессор протянул ладонь. Как вдруг пальцы его сжались.

— Будь проклят этот мир! — крикнул он и опрокинул склянку в рот.

Джуранский, пребывая в задумчивости, опоздал с броском.

— Держи! — крикнул Ванзаров.

Но было поздно. Аптекарский сосуд опустел и выпал из профессорской руки.

— Что бы ты, Ванзаров, ни говорил, но ты опоздал! Возмездие народного гнева уже близко! — Профессор упал на колени, тяжело дыша. — Что вы понимаете? Разве может убогий мещанин Вагнер понять замысел великого Фауста?! Нет, вы — вагнеры, не можете. Потому что вам никогда не стать сверхчеловеком! Пусть я проиграл, но будущее останется за мной! Семя уже посеяно! Скоро будут всходы!

Он задыхался. Сома рвала тело изнутри. Профессор содрал с себя одежду, упал и принялся биться головой об пол. Он вопил диким зверем, обливался потом, кожа раскалилась, от нее валил пар, как будто внутри зажглась топка. Окунёв вскочил, с чудовищной силой отшвырнул Джуранского, за ним и Лебедева, бросился вон, налетел на входную дверь и рухнул. По телу прошли конвульсии. Не прошло и минуты, как он затих. Лебедев пощупал пульс на шее.

— Все, конец.

— Нет, не конец, — сказал Ванзаров. — Остались незаконченные дела. Ротмистр, вызывайте Щипачева и оформляйте дело. А мы с господином криминалистом кое-чем займемся.

Не слушая извинений, Ванзаров отправился к черному ходу и вышел на лестничную площадку. Он спустился по лестнице и оказался в соседнем дворе. В петербургских домах лестницы порою так запутаны.

— Вот вам и ответ, куда делись объекты наблюдения филеров, — сказал Ванзаров, вернувшись на этаж. — Наши следили за одним черным ходом, а барышни преспокойно выходили другим… Одолжите пинцет.

Лебедев без разговоров предоставил хирургический инструмент. Ванзаров попросил посветить. Зашипела серная спичка. Пока горел огонек, дверь в соседнюю квартиру сдалась незаконному вскрытию.

В кромешной темноте незнакомой квартиры они двигались на ощупь, пока не заметили силуэт керосиновой лампы. Ванзаров терпеливо ждал, пока Лебедев от нервного беспокойства и гложущего чувства вины ломал спички, зажигая фитиль. Наконец пламя озарило стеклянный колпак. В обманчивом свете коптилки открылась крохотная квартирка. Платяной шкаф распахнут, на полу валяется одежда. Обыском здесь не занимались. Собранные чемоданы говорили, что хозяева квартиры собрались в дорогу.

— Могу поспорить: в одном из них найдется американский паспорт для пани Ядвиги, — сказал Ванзаров. — И даже угадаю еще одну фамилию.

— Почему так уверены?

— Только в этом случае паспорт Санже в кармане Наливайного приобретает смысл.

— Не понимаю, — признался Лебедев.

— Запустив маленький хаос, они предпочли удалиться в безопасное далеко. Мистер и миссис Санже могли уехать куда угодно с американским дипломатическим паспортом.

— Почему Ядвига не могла одна?

— Могла. Скорее всего, это было ее запасным вариантом. Но семейная пара, путешествующая по Европе, не вызывает никакого интереса или подозрения. Не то что одинокая красавица… Поищем доказательства.