Язычник

– Мне надо вернуться в кабинет. Прошу вас, пойдемте со мной…

Мы прошли по мраморной, покрытой бесшумным ковром лестнице в кабинет Вараксина.

– В кабинете – ни слова, там наверняка прослушивают.

Я молча кивнул. В кабинете было жарко натоплено и приторно душно. Пахло пороховой гарью, кровью и резким цветочным запахом. Так же пахло в апартаментах Лины, в ее агентстве. На светлом ковре чернело подсохшее пятно крови и обведенный мелом силуэт лежащего тела. Стараясь не наступать на распластанный контур, Диона прошла к черному сейфу, набрала шифр и достала небольшой футляр-шкатулку. В таком могли быть ключи или драгоценности.

– Что там? – спросил я, когда мы оказались вновь в ее комнатах.

– Там ключ. Ключ от «Небесных врат», летающего города.

Она раскрыла футляр, развинтила платиновую тубу. Пусто! Диона растерянно провела пальцами по черному бархату крышки, перевернула тубу.

– Его нет…

– Как он выглядел?

– Это был изумруд особой огранки. В кристалл вписана лазерная шифрограмма.

– «Изумрудные скрижали Гермеса Трисмегиста»? Как у древних египтян?

– Да… Это «царский ключ». Его невозможно подделать. Он не имеет дубликата…

– Значит, похищен?

– Да… Керлехин, все очень серьезно. Всего я не могу объяснить, но мне будет нужна ваша помощь.

На прощание мы договорились как можно меньше общаться на людях. Если ей нужно будет встретиться, она дважды позвонит мне по телефону и будет ждать меня в верхней оранжерее дворца.

Напялив мокрую одежду, я ушел во флигель. Как хотелось мне боготворить эту женщину. Я готов был забыть все, чему был невольным свидетелем, простить ее, придумать тысячи оправданий, чтобы без остатка довериться ей.

Диона не просто оставила меня в живых, этой ночью она подняла из глубин затопленный остров, спасительную землю. Сквозь скорбь и отчаяние я помнил, что в мире есть красота и светлое сострадание. Ради этих проблесков света стоило ежедневно просыпаться, делать что-то, просто жить.

Через два дня хоронили Вараксина. Следствие установило, что около двух часов ночи он застрелился в кабинете, не оставив ни предсмертной записки, ни завещания. Наследницей его империи становилась Диона. Абадор отныне исполнял обязанности генерального директора и распорядителя многочисленных нефтедобывающих кампаний и всех богатств Вараксина.

У следователей не возникло ни малейшего сомнения в подлинном самоубийстве. В миниатюрном браунинге, зажатом в кулаке нефтяного магната, не хватало одного-единственного патрона. Пуля прошла навылет, с правого виска, размозжив черепную коробку. Следователи «не знали», что Вараксин был левша. И если он стрелял из своего пистолета, то в его магазине должно было недоставать двух пуль, поскольку один выстрел он сделал раньше в лаборатории. Но эта деталь была известна мне одному. Для того чтобы произвести выстрел с близкого расстояния, убийца должен был стрелять справа, прижавшись к спине Вараксина.

Кто мог дать Вараксину ключ от моей лаборатории? Только Абадор, он следил за мной и был осведомлен обо всех чудесах, происходящих в лаборатории. Ему было нужно, чтобы я порешил своего покровителя и оказался в его лапах, как жук в кулаке у мальчишки. Чтобы убить двух зайцев сразу, он и затеял эту отвратительную дуэль. Но надежды не оправдались. Не теряя времени, Вараксина убрали спешно и грубо, не дожидаясь утра. Но это были лишь догадки. Везде присутствовал неучтенный элемент, вернее, отсутствовал крепежный болт, стягивающий всю конструкцию прочными доказательствами.

– Что это с тобой, никак мороз ударил?

Был поздний вечер, и, в соответствии с режимом, Глинов был уже под хмельком. Лицо его пыхало жаром. Маленькие глазки маслянисто поблескивали.

Я ввалился к нему, едва держась на ногах. Прошло больше месяца после похорон Вараксина. Где-то стороной мелькнул Новый год. Все это время я отлеживался в лаборатории, превратившейся в холодную нору.

– Глотни, – Глинов протянул мне дежурный стопарик. – Пей, пей, увидишь чертей! – захохотал он. – Да ты их, похоже, уже увидел…

Лохмы, что висели у меня спереди, словно заиндевели. Это неровно выпросталась ранняя седина.

– Все елочки! Задание выполнено, партайгеноссе. Вот заключение экспертизы, – он сунул мне под нос мятую бумажку.

– Прочти, Глинов…

– Обнаружено… при повторной экспертизе выявлено… Это пропустим… Короче, снаружи и внутри полно твоих следов. Дед с бабкой тоже зачем-то сумку теребили. Но есть и сюрприз! Помнишь, я хвалился? Так вот, проверили по ДНК и нашли пару отпечатков и одну капелюшку пота. Эта капля попала на наружную поверхность одновременно с кровью убитой, то есть наверняка принадлежит убийце. Так вот, анализ этого фрагмента указывает на женщину лет 20–25 лет, предположительно брюнетку. Значит, сейчас ей около тридцати…

– Спасибо, возьми еще денег… Сколько тебе отсыпать?

Купюры посыплись на пол.

– Ну что вы, право! Это долг чести! Чего дальше-то делать будешь? Бабу эту ты теперь хрен найдешь… Хотя можно попытаться вычислить. Перетряхни всех, кого знал, авось мелькнет что-нибудь. Может быть, любовь у тебя какая-то обиженная была, может быть, сама Наталья дорогу кому перешла?

Я тупо тряс головой.

– Вот еще… Пункт второй. О родне ее я вот что вызнал. Мамаша умерла вскоре, а сестренка сводная, в Калитниковский детский дом попала. Вот адрес.

Ранним утром я уже был у ворот детского дома. Двухэтажный деревянный особнячок был похож на заброшенную дачу. «Хоть сестренку ее разыщу, – думал я. – Буду навещать, приносить апельсины, игрушки и со временем у меня будет близкое, почти родное существо».

Если вам приходилось бывать в детских домах, где самому старшему едва исполнилось семь лет, то прямо с порога вас встречает запах пригоревшей каши и обмоченных колготок, неистребимый запах сиротства. Бледные дети в застиранных рубашонках и платьицах смотрели на меня с боязливым любопытством.

Директриса молча выслушала меня, вздыхая всем телом, потом долго рылась в личных делах, совещалась по телефону. Но я уже знал, что девочки у них нет.