Рукопись Платона

Между тем новость была и впрямь любопытная, и Хрунов, получив неожиданное известие, задумчиво поскреб подбородок.

— Что за дьявольщина? — пробормотал он. — Ничего не понимаю!

Позади него, в тускло освещенном коридоре беспорядочно тюкало о камень железо, стучали, падая на пол, обломки и скрежетали о кирпич лезвия лопат. Слышалось пыхтенье, кряканье и сдавленный мат бешено работающих людей. Их голые, в разводах грязи спины лоснились от пота, под бледной кожей размеренно перекатывались веревки мышц и сухожилий. Потом от них разило за версту, его едкий запах перебивал даже вонь смоляных факелов и чувствовался уже на расстоянии двадцати шагов от места раскопок.

Хрунов вынул кожаный портсигар и раскурил сигарку, просунув ее в приоткрытую дверцу фонаря, который держал в руке Ерема, принесший известие.

— Может, хоть ты что-нибудь понимаешь? — обескураженно спросил у него поручик, с негромким стуком закрывая дверцу.

От этого прикосновения фонарь качнулся, и по обросшему спутанными волосами лицу Еремы заметались глубокие тени.

— А чего тут понимать, барин? — рассудительно просипел он. — Баба с воза — кобыле легче.

— Да? — подозрительно переспросил Хрунов и вдруг крепко ухватил Ерему за бороду, для надежности намотав спутанную волосню на кулак. — Ты что делаешь, мерзавец? — яростно прошипел он прямо в расширившиеся глаза Еремы. — Ты что себе позволяешь, скотина? Тебе кто велел это делать? Кто тебе велел, а? Кто велел, я тебя спрашиваю!

Каждый вопрос сопровождался мощным рывком за бороду. Борода потрескивала, но держалась, косматая голова Еремы раскачивалась, как маятник, и в такт этим раскачиваньям по стенам метались угольно-черные тени. Глаза бородача наполнились мутными слезами, обезображенная длинным шрамом физиономия побагровела так, что это было заметно даже в полумраке.

— Ваше благородие! Барин, Николай Иванович, кормилец! — просипел Ерема, старательно держа на отлете огромные волосатые лапы, чтобы ненароком не задеть разгневанного атамана. — Да нешто это я? Да я ни сном ни духом! Мне бы это и в голову не пришло!

— А кому пришло? — продолжая дергать его за голову, шипел Хрунов. — Кому пришло? Кому? Кому? Кто, если не ты?

— Да что вы, барин, в самом-то деле?! — не утерпев, медвежьим басом взревел Ерема. — Ведь полморды оторвете, ей-богу! Что же я, по-вашему, вовсе без соображения? Что это вы себе в голову забрали? На кой леший мне такое удовольствие — с мертвяковой одежей по городу бегать?

— А я почем знаю? — не переставая сладострастно драть намотанную на кулак бороду, сказал Хрунов. — Может, ты его раздел да жилетку-то ненароком и обронил, а?

— Да Господи, барин! — взмолился Ерема. — Да зачем мне его одежа?! Куда я ее нацеплю-то? Мне ж в нее и с мылом не влезть!

— Ты дурачком не прикидывайся, — сказал Хрунов и опять с видимым наслаждением дернул его за бороду. — Ты человека за копейку можешь зарезать, а фрачная пара знаешь сколько стоит?

— Не знаю я, сколько она стоит, и знать не хочу! Охота мне об тряпки мараться, когда тут золота столько, что хоть лопатой греби!

Хрунов снова дернул его за бороду, но уже без прежнего воодушевления.

— Это верно, — сказал он и медленно, будто нехотя, отпустил Еремину бороду. — Но ты хоть понимаешь, что это значит? Это, брат, не шутки. Если начудил, лучше признайся, я тебя заранее прощаю, не бойся. Скажи, как было, чтоб я успокоился. Ведь ежели жилетка эта, которую у княжны под забором нашли, не твоих рук дело, то это черт знает что!

Он брезгливо стряхнул с пальцев застрявшие клочья грязных волос. Ерема обиженно пощупал бороду, бережно огладил ее ладонью и пожал плечами.

— Я, барин, на выдумку не горазд, — сказал он. — Прирезать княжну — это я могу, а вот сообразить, как ее на каторгу упечь, — нет, такое мне непосильно. А что вы говорите, будто я мог жилетку у княжны под забором ненароком обронить, так на том конце города краденым не торгуют. Там одни баре живут, и с тряпками кровавыми туда соваться резона нет. Выходит, не одни мы на том пустыре околачивались. Видал кто-то, выходит, как дело было, и по пятам за мной до самой крепости шел. А может, он тут, в кремле, хоронился, кто его знает?

— Да кто? — воскликнул Хрунов. — Ведь не было кругом никого!

— Э, барин, — сказал Ерема, — вам ли не знать, сколько купцов да путников богатых Богу душу отдали оттого лишь, что думали, будто нас рядом нету!

— И то правда, — задумчиво сказал Хрунов, со скрипом потирая небритую челюсть. — Выходит, кто-то за нами присматривает. Надо ухо держать востро, борода, иначе прихлопнут невзначай, как муху, и пикнуть не успеем. Однако княжна Вязмитинова хороша! Выходит, помимо нас, у нее врагов полон город!

— Выходит, что так, — сказал Ерема, и тут со стороны завала донесся радостный возглас, немедленно сменившийся возмущенным воплем.

Послышались странные звуки, более всего напоминавшие удары палкой по ватному тюфяку; кто-то опять матерно заорал, завыл дурным голосом, и Хрунов с Еремой услышали знакомый выкрик: «О, шайзе!»

— Кажись, нашли, ваше благородие, — дрогнувшим голосом произнес Ерема.

Они поспешили к разобранному завалу. Землю, битый кирпич и крупные куски кладки люди Хрунова, не мудрствуя лукаво, выносили в соседний коридор. Так приказал поручик; это несколько замедляло продвижение вперед, зато в расчищенном проходе было легче работать.

На расчищенном пятачке перед самым завалом кипела драка. Все четыре землекопа, побросав лопаты и ломы, сцепившись в одну рычащую, матерящуюся кучу, яростно тузили друг друга. У стены, прижав ладонь к щеке под глазом и широко раскинув ноги в тупоносых сапогах, сидел немец.

Глаза у него были круглые, редкие светлые волосы вокруг лысины торчали во все стороны; его треуголка валялась в пыли, под ногами у дерущихся. Там же, под ногами у сбесившихся землекопов, редкой россыпью поблескивали кругляши желтого металла.

— Добычу делят, убогие, — перекрикивая производимый дерущимися шум, сказал Ереме Хрунов. — А немец наш, видать, помирить их пытался. Вообрази себе, что было бы, если бы я не отобрал у них ножи. Угомони-ка их, да поскорей.

Ерема шагнул вперед, загородив дерущихся от Хрунова своей широкой сутулой спиной. Раздалось несколько хлестких, как пистолетные выстрелы, затрещин, кто-то, разбросав руки крестом, влетел в стену да так и остался стоять, распластавшись по ней, будто прилип, и вдруг стало тихо. Ерема собрал разбросанные по полу золотые монеты и передал их Хрунову.

Поручик пересыпал монеты в ладонь, наслаждаясь их блеском и мелодичным перезвоном. Все они были старинной чеканки, а значит, немец не соврал: клад действительно лежал тут, прямо у них под носом.

— Что стали? Работайте! — прикрикнул Хрунов на землекопов. — Да поживее, времени у нас кот наплакал. И учтите, висельники: еще одна такая потасовка, и я лично вас прикончу. Перестреляю, как псов! Все ясно? Ну, живо за работу!

Кряхтя, сопя и потирая ушибленные места, землекопы разобрали свои орудия и снова пошли вгрызаться в неподатливое тело завала. К Хрунову, отряхивая подобранную с пола треуголку, подошел Хесс. Левая щека его, и без того пухлая, теперь напоминала подушечку для булавок, под глазом багровел изрядный синяк.

— Доннерветтер, — сказал он, болезненно морщась. — Ваши бандиты меня едва не убили. Шайзе! Они настоящие животные! Ведь я всего лишь пытался воззвать к их рассудку.

— Нашли время взывать к рассудку, — усмехнулся Хрунов и небрежно ссыпал монеты в карман. — Людям свойственно терять разум при виде золота, а это, — он пренебрежительно кивнул в сторону землекопов, — как вы верно подметили, не совсем люди. Кстати, майн герр, вам не кажется, что для святого отца вы непозволительно часто поминаете черта? Смотрите, как бы он, откликнувшись на зов, не пришел по вашу душу!

— Это есть намек? — насторожился немец.

— Это не есть намек, — отмахнулся Хрунов, — это предостережение. И вот вам, если желаете, добрый совет: перестаньте путаться у моих людей под ногами. Теперь, когда цель близка, было бы обидно умереть, ненароком схлопотав лопатой по черепу. Уверяю вас, они, — он снова кивнул на землекопов, — просто не в состоянии понять, почему я вас до сих пор не пристрелил, ведь пользы от вас теперь никакой. Получите вы свою книгу или не получите — им безразлично. Они знают одно: клад рядом, на расстоянии вытянутой руки, и вы для них — подозрительный чужак, претендующий на долю их добычи. Поэтому перестаньте здесь вертеться, майн герр, берегите свое драгоценное здоровье. За книгу не волнуйтесь: последнее, что может заинтересовать моих висельников, это какая-то книга. Я велел приносить мне все, что хотя бы отдаленно напоминает рукописи, и это непременно будет исполнено, так что свою долю добычи вы получите. Одна книга, верно? Пойдемте, майн герр, нам надо кое-что обсудить.