Эксперт по убийствам

— По крайней мере он сейчас не один — Симмонсы пригласили его пожить пока вместе с ними.

— Ты уже с ними виделся?

— Да, прямо с утра. Когда я приехал к Симмонсам, Фрэнк на заднем дворе сжигал посланную Хедли куклу. Он сказал, ему претит сама мысль, что рядом с Элспет будет лежать то, к чему прикасался Винтнер, и Фрэнк уже упаковал все свои театральные сувениры, чтобы продать их другому коллекционеру. Похоже, его отношения с Бетти стали налаживаться — между ними появилась теплота, которой в прошлый наш приход не было и в помине. Занятно, как смерть любимого человека порой может сблизить людей.

— Или отдалить их еще больше. — Джозефина остановилась и посмотрела на Арчи: — Почему ты мне никогда об этом не рассказывал?

— О чем — об этом? — спросил он, но по неуверенности его тона Джозефина поняла: Арчи знает, что она имела в виду.

— Солдат, которого спас Джек и из-за которого он погиб, — это ты? — Джозефина умолкла в ожидании ответа, в глубине души надеясь, что Арчи скажет «нет», но он лишь смотрел на нее изумленно и в то же время с облегчением. И она продолжила: — Ведь ты был ранен примерно в то же самое время, а потом долго избегал меня после смерти Джека. Одному Богу известно, сколько раз я об этом думала. — Его молчание начинало ее сердить. — Как ты смел столько лет подряд держать меня в неведении? Разве после этого у нас с тобой могут быть доверительные отношения? Ты даже сейчас не можешь со мной быть откровенен.

— Я понятия не имел, что ты догадываешься, — сказал он наконец. — А не рассказывал ничего тебе потому, что не хотел потерять твою дружбу.

— И ты думаешь, твое молчание помогает ее сохранить? Господи, когда ты со мной, Арчи, то всегда такой печальный. Поначалу я думала: ты грустишь от то го, что я напоминаю тебе о Джеке. Но прошло уже много лет после его смерти, и если мне удается справляться с горем, то почему это не удается тебе? Я наблюдала, как ты себя ведешь с другими — ты весь искришься. Но только не со мной. Со мной ты всегда, черт подери, настороже! Знаешь, когда вчера ты на меня разозлился, то доставил мне огромное удовольствие — по крайней мере ты вел себя искренне.

— О, только не говори об искренности! Почему ты мне не сказала о своих подозрениях? Если уж ты так хотела узнать правду, то могла бы облегчить мне задачу. Так нет же, вместо этого ты вела расследование: как в дешевом детективном романе, искала доказательства в моих чувствах и моем молчании.

Арчи, с обидой на лице, ускорил шаг, но Джозефина поймала его за руку:

— Ладно, я тоже должна была вести себя по-другому. Я это знаю и сержусь на себя не меньше, чем на тебя. Но мне важно было знать, можешь мне рассказать абсолютно все. Неужели ты этого не понимаешь?

— Понимаю. Но чтобы честно рассказать тебе о случившемся, я должен был сам с этим разобраться, а мне такое оказалось не под силу. — Арчи на время умолк, не зная, как объяснить Джозефине то, чего он и сам толком не понимал. — Когда погиб Джек, я ничего об этом не знал. Много дней я лежал без сознания, и мне очень не скоро решились рассказать о гибели моего друга. Я не уверен, что мне бы вообще хоть что-нибудь рассказали, если бы у меня в памяти не начал всплывать то один эпизод, то другой, и я не стал задавать вопросы о Джеке. А когда я наконец узнал всю правду, то мне показалось, будто речь шла о ком-то другом. То ли сработал мой инстинкт самосохранения, то ли я просто струсил, но я отстранился от всей этой истории и вел себя так, словно меня там и не было. Я размышлял о спасенном солдате в третьем лице, точно он являлся каким-то незнакомцем. И в конечном счете я обрел определенный душевный покой, или, вернее сказать, примирился с тем, что случилось, но в отношении тебя это оказалось невозможно. Я без конца вспоминал лето перед войной, когда поехал в Шотландию навестить Джека, вспоминал, как я увидел вас вдвоем и как завидовал вашему счастью. Получилось так, что я отнял его у тебя, и чем дольше я молчал, тем труднее было рассказать тебе правду.

— А тебе не приходило в голову, что мне легче было бы смириться со смертью Джека, если бы я знала, что он погиб, спасая близкого мне человека?

Не успела Джозефина закончить фразу, как поняла, до чего эгоистично она прозвучала. Арчи улыбнулся, но во взгляде его сквозило недоверие.

— Такая постановка вопроса мне, конечно, по душе, только я неуверен, что она честная. Так или иначе, если бы у тебя была возможность вершить судьбы, вряд ли ты именно меня оставила бы в живых.

— Ты только послушай, что ты говоришь, Арчи! — возмутилась Джозефина. — Я — вершитель судеб? И ты говоришь это после того, что случилось? Да мне осточертело, что кто-то все время принимает за меня решения или объясняет мне, что я чувствую или чего я не чувствую! Сначала Обри и Винтнер затянули меня в войну между собой, а теперь ты пытаешься завлечь меня на ничейную территорию между тобой и Джеком.

Не говори глупостей! Ты сравниваешь несопоставимые вещи.

— Разве? Если мной манипулируют, то мне не так уж важно, кто и с какими целями это делает. Как ты смеешь говорить о моих чувствах, когда ты даже не дал мне возможности в них разобраться? Да, я действительно была влюблена в Джека, и та юная влюбленность могла, конечно, и развиться, но могла и угаснуть. В любом случае я не собираюсь до конца жизни ограничивать себя теми чувствами, которые испытывала в девятнадцать лет. Мне нужно стремиться к чему-то иному, к чему-то большему — что и произойдет раньше или позже.

— А когда же наступит твое «раньше или позже»? Определиться с личной жизнью тебе уже следовало давным-давно, а ты свою судьбу все еще ни с кем так и не связала. Ты уходишь целиком и полностью в работу и живешь со своими персонажами, с теми, кого не существует и существовать не может. — Арчи умолк и отвернулся, едва сдерживаясь, чтобы не наговорить еще чего-нибудь, вместе с тем полагая, что уже сказал предостаточно и вряд ли будет хоть когда-нибудь прощен.

Пенроуз вновь ускорил шаг, и Джозефина на сей раз его не удерживала. Потрясенная последними словами Арчи, она опустилась на холодные каменные ступени одного из расположенных вдоль улицы правительственных зданий и смотрела, как Пенроуз сердито вышагивает по Уайтхоллу. Но вот он остановился возле памятника жертвам войны и поднял что-то с подножия обелиска. Арчи стоял и смотрел на памятник, а Джозефина пыталась угадать, о чем он сейчас думает, и с грустью поняла, что ей этого никогда не узнать. Как бы она ни старалась поставить себя на его место, и как бы ни было сильно их стремление простить друг друга и помириться, между ними всегда останется горестное последствие войны — недопонимание. Даже теперь между теми, кто воевал, и теми, кто находился в тылу, зияла невыносимая пустота. Сколько времени еще это будет длиться? И какое будущее ждало бы Элспет, если бы те, кто ее любил, не были так искалечены войной? Она увидела, как Арчи заменил то, что он поднял, чем-то другим, а потом зашагал в сторону Дербигейт.

И пока он не успел скрыться из виду, Джозефина поднялась и последовала за ним.

ПРИМЕЧАНИЯ АВТОРА

«Эксперт по убийствам» — произведение вымышленное, но основанное на реальных судьбах и событиях.

Гордон Девиот — один из двух псевдонимов Элизабет Макинтош (1897–1952), которыми она подписывала свои фантастические и прозаические произведения. Второй псевдоним Джозефина Тэй — она позаимствовала у своей прапрабабушки и впервые прибегла к нему в 1936 году, опубликовав роман «Шиллинг за свечи». Макинтош использовала его исключительно в своих детективах, и именно под именем Джозефины Тэй, она нам сегодня более всего известна.

К 1934 году писательница опубликовала детективную повесть и два романа под псевдонимом Девиот, но стала знаменитой лишь после написания пьесы «Ричард из Бордо», благодаря которой она приобрела также важные профессиональные связи и новых друзей. Макинтош жила то в Лондоне, то в своем родном Инвернессе, где ухаживала за больным отцом. Большую часть своего состояния она завещала Национальному фонду Англии. Образ Джозефины Тэй, героини «Эксперта по убийствам», основан на наших знаниях о самой Элизабет Макинтош и тех чертах ее личности, которые ярко проявляются в ее восьми детективных романах. Эти романы, любимые читателями за оригинальность и человечность, и по сей день не оценены по достоинству.