Князь ветра

36

Когда самовар закипел, обязанности хозяина взял на себя Сафронов.

– Китайская стрела в Россию вошла, все русские сердца сгубила до конца… Что это? – спросил он, разливая чай.

– Чай, – угадал Иван Дмитриевич. За чаем он продолжил:

– Остается добавить, что супругов Довгайло судили, признали виновными в убийстве Губина и сослали в Восточную Сибирь. Лет пять они промаялись на поселении где-то в Забайкалье, потом Петр Францевич добился разрешения поступить на службу. Пиком его карьеры стала должность помощника пограничного комиссара в Кяхте. В позапрошлом году он умер, а Елена Карловна вскоре вышла замуж за богатого местного скотопромышленника из крещеных бурят. Недавно они переехали на жительство в Ургу.

– Вы поддерживаете с ней переписку? – спросил Мжельский.

– Нет. Думаю, она до сих пор уверена, что Каменский покончил с собой, хотя наверняка знакома с его убийцей. К сожалению, никаких улик против него у меня не нашлось. Мне говорили, что Вандан-бэйле тоже поселился в Урге, а в таких городах все интеллигентные люди знакомы друг с другом.

– Если вы с Еленой Карловной не переписываетесь, – вмешался Сафронов, – откуда вам все про нее известно?

– От Зиночки. Нынче на Пасху мы с ней случайно столкнулись на Невском.

– Вы узнали ее после стольких лет?

– Она меня узнала.

– И как она поживает?

– Неплохо, по-моему. Тоже второй раз замужем, четверо детей. Младший – ровесник моего внука.

Все замолчали. С той стороны веранды, откуда открывался вид на Волхов, оконные переплеты становились все темнее на фоне белесого утреннего неба. День обещал быть пасмурным, но тихим и теплым.

Все трое сошли в сад и гуськом, чтобы не вымочить ноги в мокрой траве, двинулись по тропинке, вьющейся между деревьями, среди сбитых с ветвей ночным дождем совсем еще зеленых листьев. Кое-где из-под них выглядывали вздутые, грязно-бурые шары перегнивших яблок.

Тропинка вывела к обрыву. Внизу серели отмели, кулик мерил шагами лежавшую на песке корягу. Солнце еще не взошло, поверхность реки казалась матовой. Туманом курилась полоска ивняка на противоположном, пойменном берегу.

Из записок Солодовиикова

Вчера по службе ездил в Гатчину. День выдался жаркий, обратный поезд уходил ближе к вечеру, и я, покончив с делами, отправился побродить по дворцовому парку. Он теперь охраняется не слишком строго. Нынешний хозяин дворца великий князь Михаил Александрович второй год живет за границей, поэтому сторожа за умеренную мзду пускают в аллеи всякого желающего, будь он только более или менее прилично одет.

Парк довольно запущенный, в глухих углах попадаются заросшие кустарником гроты, постаменты без статуй или полуотесанные глыбы финского гранита с выбитыми на них собачьими кличками, похожими на названия миноносцев. Осматривая эти надгробья любимых охотничьих псов Александра III, я вспомнил, что у него имелся подсказанный какими-то бурятами план присоединить к России северную половину Китая заодно с Тибетом и Монголией, но, упаси Бог, без войны. Из всех наших самодержцев он единственный никогда ни с кем не воевал, а свою скифскую натуру тешил охотой, петушиными боями.

В глубине парка сторож показал мне обветшалый деревянный амфитеатр, где когда-то бились государевы кочеты. Я вошел внутрь. Скамьи для публики были из дерна, местами они оползли или обвалились, обнажив гнилой бревенчатый каркас. Песок с боевой площадки смыло дождями. Еще раньше, при Павле I, здесь устраивались рыцарские турниры, но за сто лет забавы измельчали, плюмажи слетели со шлемов и прыгали по арене, рассыпаясь пухом.

В Урге я не раз наблюдал, как китайцы стравливают петухов. Воспоминание о том, как летят перья, как болтается на кровавой нитке выклеванный глаз, мгновенно расширилось, вбирая все новые детали, через минуту я опять увидел варварский, волшебный город в центре Азии, в долине, напоминающей роскошные долины Ломбардии. Чаще всего я вижу его таким, каким на девятнадцатый день после нашего бегства из Барс-хото он открылся передо мной с высоты окружающих сопок.

В Урге я хотел встретиться с князем Вандан-бэйле, но мне сказали, что незадолго до моего приезда он умер, точнее, был отравлен. В отравлении подозревали Ергонову. Накануне она была у него дома, они вместе поужинали, а ночью князю стало плохо. Его нашли лежащим в луже рвоты, которая ему не помогла. Тут же бросились к Ергоновой, но не застали ее, слуги сообщили, что еще вчера вечером она с двумя приказчиками выехала в Россию. Соответственно погоню выслали на север, по Кяхтинскому тракту. Однако позже Ергонову видели к северо-востоку от столицы, по пути на озеро Буир-Нур близ Хайлара; оттуда по железной дороге она могла попасть в любой из тихоокеанских портов, чтобы затем отплыть в Европу.

Благодаря хорошим проводникам путешествие из Барс-хото в Ургу заняло у нее на неделю меньше, чем у меня, и за эту неделю, как выяснилось, она, во-первых, перевела в Англию крупную сумму денег, во-вторых, успела продать свой дом со всей обстановкой и часть принадлежавших ей хозяйственных построек. В общем, доказательств ее вины было сколько угодно, и в то же время никто не понимал мотивов убийства. Я, конечно, догадывался, что оно каким-то образом связано с давнишней историей пребывания Найдан-вана в Петербурге, но подробности, видимо, так и останутся для меня загадкой.

Еще через полтора месяца я должен был возвращаться в Россию и перед отъездом нанес прощальный визит Орлову. Мадам Орлова уговорила меня пообедать с ними. За столом вначале обсуждали ее проект создания школы для монгольских девочек, после речь зашла о Джамби-гелуне. К тому времени,я уже знал, что в Барс-хото он был провозглашен командиром бригады, намеревался вести ее на Ургу, разогнать министров-изменников, захватить власть и от имени Богдо-гэгэна поддержать повстанцев в Барге и Хулунбуирской Монголии, чего нынешнее правительство сделать не решалось, опасаясь втянуться в широкомасштабную войну с Пекином. Следующий удар он будто бы собирался направить в Забайкалье, чтобы в итоге объединить все населенные монголами земли от Великой Китайской стены до Уряихая, от Гималаев до истоков Лены. Далее на этой территории предполагалось построить «счастливое государство», зародыш будущего царства Майдари.

Оказывается, после того как наша бригада выступила из столицы, Орлов получил секретное письмо из канцелярии Ногон-Сумэ. В нем содержалось высочайшее разрешение арестовать Джамби-гелуна как человека, подбивающего монголов расправляться не только с китайскими поселенцами, но и с русскими. На самом деле окружение хутухты было обеспокоено тем авторитетом, который приобрел Джамби-гелун с помощью опекаемого им хубилгана, и хотело избавиться от него чужими руками. Думаю, Орлов понимал это не хуже меня. Он, однако, отдал приказ об его аресте. Идя навстречу пожеланиям влиятельного столичного ламства, Орлов рассчитывал укрепить свои позиции при дворе, основательно подорванные поддержкой княжеской партии во время болезни Богдо-гэгэна.

Вестовой с этим приказом полетел на запад страны, в штаб экспедиционного отряда Верхнеудинского и Нерчинского казачьих полков. Почти одновременно с ним туда же прибыл Зудин. Он рассказал об убийстве командира бригады, обрисовал перспективу заполучить по соседству мятежную орду численностью свыше полутысячи сабель, с пулеметами, артиллерией и гремучей национальной идеей.

В результате сводная сотня забайкальских казаков под командой есаула Комаровского нагрянула на развалины Барс-хото, где монголы продолжали праздновать победу, Джамби-гелун был схвачен и по личной просьбе хутухты увезен не в Ургу, а в Россию. Официально ему предъявили обвинение в том, что десять лет назад он бежал из тюремного замка в Астрахани, не отсидев трех недель из определенного по суду за конокрадство шестимесячного срока заключения.

«Хотите знать, как это было?» – спросил Орлов.

Я ответил, что да. Мы перешли в его кабинет, и он показал мне рапорт Комаровского. Там, в частности, сообщалось: