Записки Клуба Лазаря

Дар речи не сразу вернулся ко мне, но когда я все-таки заговорил, то понял, что многое из происходившего прежде, начало обретать смысл. Если это слово было уместно в сложившейся ситуации.

— Это, как я понимаю, и есть ваш Лазарь?

Оккам заговорил, не поворачиваясь ко мне; его взгляд застыл на неподвижном теле любимой матери.

— Если бы не тот чертов врач, она бы поправилась. Это было убийство, банальное убийство.

— Она болела раком. У нее почти не было надежды на излечение.

На этот раз он повернулся ко мне, его глаза застилала пелена слез.

— Что сделано, то сделано. Теперь только я могу все исправить и вернуть ее к жизни.

Я даже не знал, жалеть его или бояться. Я понимал, что его разум затуманен частым применением опиума. Но что бы ни толкало его на подобные поступки, я больше не сомневался, что Броди был прав, когда называл его безумным, дурным и опасным человеком.

— Вы думаете, что вернете ее к жизни, вставив в нее это устройство? Я соболезную вашей утрате, Оккам, но у вас ничего не получится. Ни сейчас, ни когда бы то ни было.

— По-вашему, я должен выслушивать советы врача, коллеги того человека, который был повинен в ее смерти?

— Есть плохие врачи, я этого не отрицаю, но нельзя обвинять в смерти вашей матери всех представителей этой профессии. — Я говорил искренне, поскольку сам недавно пострадал от нападения разъяренного мужа моей пациентки, который считал меня виновным в неизбежной смерти его жены.

Оккам лишь презрительно усмехнулся.

— Не волнуйтесь, Филиппс, я не собираюсь этого делать. Мне было достаточно того, что я перерезал глотку тому убийце-шарлатану. Как и моя мать, он умер, истекая кровью, только ему уже никогда не воскреснуть.

Он не слушал меня.

— Боюсь, что и ей этого не удастся. Как давно… она умерла?

— Почти шесть лет назад. Все это время она ждала воскрешения.

— Как вам удалось принести ее сюда? Ведь наверняка были похороны.

— На кладбище похоронили труп овцы. Я заплатил гробовщикам за эту подмену. — Он погладил стекло, и я, грешным делом, ожидал, что труп внутри ящика протянет ему руку. — Аптекарь дал мне бальзамирующую жидкость. С тех пор она со мной.

С меня было довольно.

— Я не могу в этом участвовать, — выпалил я. — Вы должны похоронить ее надлежащим образом. Забудьте эту глупую цель и живите своей жизнью.

Но, похоже, у него просто не было своей жизни.

— То же самое сказал мне и Броди. Но вы другой, я это вижу.

— Броди известно об этом?

— Конечно. Он слишком боится за свое положение. Раньше он иногда давал мне советы по анатомии, но у него не хватило бы духу на такое.

— А Брюнель?

— Его вкладом было устройство. Он работает с металлом, а не с плотью.

Я слышал, как он говорил что-то подобное.

— А он знает об этом?

— Брюнель потерял интерес к этому делу. У него слишком много работы, которая требует его участия.

— Довольно, Оккам. Мне хватит того, что я услышал. — С этими словами я развернулся и направился к двери.

— Но вы теперь не можете уйти. Мы должны сделать это вместе. Неужели вас не интересует огромный потенциал, которым обладает это устройство? Скажите, разве эта идея не потрясла вас?

— Нет, Оккам. Я знаю только, что мы оба находимся сейчас на этой чертовой мельнице и я собираюсь положить всему этому конец.

Я толкнул дверь, но дорогу мне преградил мужчина, в котором узнал одного из своих недавних посетителей. Его пистолет целился мне прямо в голову.

— Прошу вас, задержитесь, доктор.

— Что за черт? — воскликнул Оккам, потянувшись за пистолетом, который я в спешке оставил на столе.

— Не трогайте его, — приказал мужчина, убедившись, что я снова оказался внутри помещения, и направил оружие теперь уже на Оккама.

— Как вы нас нашли? — спросил я.

— Я некоторое время следил за вами. Мы знали, что рано или поздно вы окажетесь вместе, а когда это случится, мы наверняка найдем то, что нам нужно.

Я ожидал, что теперь появится его сообщник.

— Где твой босс?

— Я и один справлюсь с вами двумя. Ему незачем было приходить сюда. — Он ногой закрыл дверь и вошел в комнату.

— Где оно?

— Что?

— Только не нужно опять играть с нами, доктор. В прошлый раз вам просто повезло, но теперь все в моих руках и я вас не пощажу.

Я оглянулся и посмотрел на Оккама.

— Лучше отдать ему то, за чем он пришел. Он явно не шутит.

Было видно, что этому человеку не терпелось добиться успеха в одиночку. Наверняка его босса возмутила бы такая независимость. Но, к счастью или нет, его здесь не было.

Он поднял пистолет.

— Я не стану спрашивать дважды.

Оккам указал рукой наверх.

— Оно наверху, в шкафу. Я схожу и возьму его.

— Не так быстро, — ответил мужчина. — Неужели вы думаете, что я позволю вам пойти наверх одному и спокойненько взять пистолет? Или оставлю второго внизу без присмотра, чтобы он проделал нечто подобное?

— Этот человек знает свою работу, — невозмутимым тоном заметил Оккам.

Наш посетитель достал из кармана смотанную веревку и бросил ее Оккаму.

— Привяжите его к стулу, — приказал он.

Оккам снял пальто со спинки стула, а когда я сел, принялся связывать мне руки за спиной.

— Что вы здесь, черт возьми, делаете? — удивился мужчина. Казалось, он только сейчас заметил, что находилось в комнате, и судорога ужаса исказила его лицо.

— Ах, мой друг, долгая история, — ответил я.

Но мужчина, похоже, не был настроен слушать мой рассказ.

— Хорошенько привяжите его. Дайте-ка я проверю. — Он потянул веревку в том месте, где мои локти были привязаны к спинке стула, затем подергал узел на запястьях. Удостоверившись, что все в порядке, он жестом велел Оккаму подняться наверх.

Как только он отвернулся, я вытащил лезвие, спрятанное Оккамом у меня в рукаве, едва не поранив себе при этом запястье, и начал перерезать веревку. Тем временем Оккам стал подниматься по лестнице, а мужчина следовал за ним на безопасном расстоянии.

Я ожидал, что они оба поднимутся наверх и лишь тогда Оккам сделает свой ход, поэтому удивился не меньше нашего непрошеного гостя, когда сверху из темноты что-то вылетело и тяжело ударилось о ступеньки у него за спиной. Подвешенный на веревке старый мешок с мукой упал, когда Оккам ослабил петлю, положив руку на перила лестницы. Мужчина на минуту отвлекся, и этого было достаточно, чтобы Оккам успел развернуться и выбить у него пистолет. Затем он бросился на противника, и оба покатились по полу, отвешивая друг другу удары и пытаясь дотянуться до лежавшего неподалеку пистолета.

Мне наконец-то удалось прижать лезвие бритвы к веревке — перерезать ее, сжимая бритву только большим и указательным пальцами правой руки, оказалось непросто. Дерущиеся уже поднялись, Оккам ногой отшвырнул пистолет в сторону в тот момент, когда незнакомец уже потянулся за ним. Тот в свою очередь бросился на виконта и с силой ударил его о стену, при этом Оккам задел спиной рычаг, приводивший в движение механизм мельницы. Оккам еще не успел прийти в себя, а мельница уже начала медленно оживать. Сначала наверху послышался свистящий звук — это крылья мельницы стали вращаться на ветру. Шестеренки закрутились, и мельничное колесо пришло в движение. Мельница оживала неохотно, шестеренки то начинали вращаться, то останавливались, ось издавала ужасный скрип. Старый механизм нуждался в ремонте и грозил в любой момент рассыпаться на части.

Разгоревшаяся между противниками борьба не на жизнь, а на смерть продолжалась, но теперь обоим приходилось соблюдать осторожность, чтобы не попасть в движущийся вокруг них механизм. Лезвие бритвы все глубже впивалось в веревку, и я напряг запястья, чтобы порвать оставшиеся нити. Пока веревка натягивалась на запястьях, я, не веря своим глазам, наблюдал, как железный резервуар с телом матери Оккама задрожал и начал раскачиваться. Жидкость внутри бурлила, как будто закипая, и, к моему изумлению, тело внутри тоже зашевелилось. Оно развело руки и ударило ногами о стекло. «Боже, — подумал я, — она оживает. Оккаму удалось вернуть ее к жизни, запустив старую мельницу!»