Круги Данте

Глава 9

Примерно через неделю после бегства из Вероны группа подошла к горам. Узнавая окрестности Мугелло, огромную перекопанную долину вдоль реки Сиеве, [14] Данте яснее, чем прежде, понимал, что ждет его во Флоренции. Пройдя по этому зеленому ковру, покрытому речками, виноградниками и оливковыми деревьями, они вошли в каштановые леса ― это был последний этап путешествия до горы Сенарио. Не было странника, который, вступая в эти места, остался бы равнодушным к торжественности пейзажа. За их спинами остался Мугелло. Они шли вперед, им оставалось не более двенадцати миль. Впереди маячило темное пятно, в котором угадывались городские стены и высокие башни ― гордая Флоренция.

Хотя путь был еще неблизким, кабальеро дал последние указания вознице. После этого он галопом понесся вниз по холму. Чувствовалось, что развязка близка. На полпути всадник остановился, повернулся к ним и раненой рукой сделал жест, торопя их следовать за собой.

День выдался тяжелый, Данте был измучен дорогой. Места, когда-то такие знакомые и приятные для Данте, казались теперь чужими. Он словно открывал их заново, потому что смотрел на все другими глазами: ему до сих пор не доводилось оказываться в подобной ситуации. Группа миновала густые леса до того, как одеяло сумерек накрыло их, пряча от глаз блестящую панораму Флоренции. Не задерживаясь, они дошли до нужной тропы, которая должна была довести их до соседнего города Фьезоле.

Но до конца они по ней не пошли. Через некоторое время группа свернула на одну из многочисленных мелких тропинок и стала искать убежище между высоких сосен, у основания странного камня, монолита, древнего свидетеля этрусков, живших здесь в прошлом. Прекрасное место встречи!

И встреча не замедлила состояться. Неожиданно ночью среди сосен появились всадники. Шум сбил Данте с толку, он не мог различить ничего, кроме неясных силуэтов. Потом пространство вокруг поэта потемнело: кто-то не слишком уважительным жестом ― возможно, это был Микелоццо ― быстро нахлобучил капюшон ему на голову. Почти в тот же миг его подняли за руки и посадили на лошадь позади нового охранника. От скачки у поэта закружилась голова, и он прижался к своему сопровождающему.

Таким образом, через девять дней после похищения из Вероны, оставив позади сто шестьдесят миль, Данте Алигьери вернулся на родину. Это не было возвращение, которого он страстно и горячо желал. Его пленение ясно показывало, что поэта не ждали слава и лавровый венок, желанная церемония в прекрасном соборе Сан Джованни. Но, к его удивлению, возвращение, похоже, не должно было означать триумф его жестоких врагов в городе, ожидающем увидеть, как покатится голова одного из самых мятежных и выдающихся людей. Теперешнее возвращение Данте в родной город мало отличалось от похищения из другого города, служившего ему убежищем: ночью, тайком, проходя мимо дверей спящих горожан со скрытностью контрабандистов.

II

Глава 10

Данте зажмурился от яркого света. С момента тайного вступления во Флоренцию события стали развиваться с необыкновенной быстротой. Высокие темные и грязные лестницы свидетельствовали о том, что они находятся в каком-то здании. Возможно, они были в тюрьме; это было бы унизительным пристанищем для того, кто только что вернулся на родину. Капюшон с его головы грубо сдернули, и теперь поэт старался освоиться с обстановкой. Ему казалось, что большое помещение освещается в центре масляными лампами. Данте вошел внутрь освещенного круга. Прямо перед собой поэт смог различить человека, сидящего за широким и крепким столом. Данте пришлось покопаться в памяти, чтобы узнать этого человека. Поэт стоял перед наместником короля Роберта во Флоренции, который в этом городе исполнял функции властителя и осуществлял установленную договором защиту города королем Неаполя.

Граф Гвидо Симон де Баттифолле молча смотрел на поэта, потом дружелюбным жестом пригласил его подойти ближе. Его большое тяжелое тело было наполовину скрыто столом. В свете свечей его лицо, угловатое, с длинным и острым носом, было прекрасной сценой для игры бесчисленных теней. Физически он мало изменился за прошедшие пять лет, с тех пор как предоставил Данте убежище в своем замке Поппи. То были годы, когда император Генрих VII стремился завоевать полуостров. Однако политическое преображение Баттифолле было радикальным и глубоким. Теперь было трудно поверить, что когда-то он являлся верным сторонником несчастного императора, который заставлял дрожать черных гвельфов Тосканы и самого неаполитанского суверена. С тех времен Данте сохранил воспоминания, окрашенные горечью обмана, о письмах, написанных им от имени Герардески, жены Гвидо, прозванной «небесной графиней Тосканы», ― письмах императрице Маргарите Брабантской. Тогда Данте исполнял сложные обязанности секретаря, и этот самый Баттифолле даже помыслить не мог, что судьба заставит его вершить судьбы Флоренции. Граф нарушил напряженное молчание.

― Можете сесть, ― сказал он, указывая на деревянную скамью позади Данте.

Не поворачиваясь, продолжая стоять, Данте ответил:

― Если это не слишком важно, я бы предпочел стоять. Я перенес долгое путешествие, во время которого мне приходилось слишком много сидеть.

Баттифолле смущенно улыбнулся в ответ.

― Я должен принести извинения за все неудобства такого путешествия, ― ответил он, переводя взгляд на бумаги, лежащие перед ним на столе. ― Тем не менее скоро вы поймете, что, ввиду особых обстоятельств, не было другого выхода. Я сильно сомневаюсь, что вы захотели бы приехать добровольно.

Данте также перевел взгляд на стол. Дорогое резное распятие из дерева и серебра и четки из слоновой кости лежали на множестве официальных документов. Можно было различить на некоторых из них печать флорентийской коммуны. На остальных были видны характерные очертания лилии Анжу. Данте подозревал, что во всем этом есть доля спектакля, призванного произвести впечатление торжественной встречи. Достаточно было знать, с каким удовольствием использовались знаки, печати, сургуч и эмблемы при дворах и в итальянских республиках. Люди из этих земель склонялись перед символами власти с такой же страстью, с какой они проливали кровь своих соседей. Кроме того, Данте казалось маловероятным, что в эти рассветные часы наместник погрузился в чтение или проверку каких-либо важных документов.

― А кто бы хотел попасть в руки палачей? ― почти механически ответил Данте, даже не подняв глаза.

Поэт производил впечатление человека, находящегося где-то далеко, совершенно в другом месте.

― Палачей? ― граф тут же вскочил, чтобы посмотреть прямо в глаза Данте. ― Я вовсе не палач. Если вы меня еще не узнали, то постарайтесь сделать это. Покопайтесь в своей памяти.

― Вам не стоит подозревать меня в забывчивости, ― ответил Данте, глядя прямо в глаза наместника Роберта. ― Прошлое и воспоминания о нем ― это практически единственное, что мне удалось захватить с собой в путь. С тех пор как мои земляки решили изгнать меня, я общался с разными людьми. Некоторые из них казались дружественными, прежде чем превратиться во врагов; я никого не забыл.