Пять капель смерти

Я обещала приехать. Он попросил захватить чистую простыню. В назначенный день, ровно в восемь вечера, я подъехала к даче. В окнах домика горел свет. Я постучала, учитель открыл. Он был закутан в простыню, как в тогу, приказал мне скорее переодеться и скрылся за занавеской, которая отделяла вторую комнату. Я быстро скинула одежду и закуталась в простыню. Он выглянул, пригласил войти.

В другой комнате на полу, в центре начерченного мелом пентакля, стоял медный таз с тлевшими угольями. Надежда Толоконкина сидела, завернутая в простыню. В комнате стоял тяжелый дух. Я спросила, не станем ли мы поджигать дом, учитель ответил, что это совершенно безопасно. Он указал мне занять левый нижний луч, как раз рядом с Надей. На правом верхнем углу он поставил подсвечник, после чего принес серебряный поднос, прикрытый салфеткой. Под ней оказались хрустальные бокалы. В одном было налито молоко, в другом — что-то похожее на мед, в последнем — темная густая жидкость. Один бокал был пуст. Надя встала на колени и молитвенно сложила ладони. Я последовала ее примеру. Он простер руки и сказал:

«Сегодня, в священный вечер, мы, жрецы адхварью, призываем тебя, о Сома Павамана, великий бог, сын неба и земли, Всезнающий Небесный Возлюбленный, позволить нам прикоснуться к соку Господина Леса, сыну Синдху, небесному цветку, принесенному священным орлом, выжатому нами по правилу, очищенному сквозь овечьи шкуры и смешанному под возглас «Вашат!».

«Вашат!» — крикнула Надежда.

«Позволь нам восславить тебя, испив божественный напиток, равный силе амрите, а могуществом не имеющий равных, дарующий радость, открывающий взор и дарящий бессмертие! Так опьяняйся же телом от напитка для великого дарения! Живя в завете Адитьи, да будем мы в милости у Митры! Вашат!»

Учитель протянул бокал Надежде, она макнула палец и нарисовала ему на груди пентакль, а затем и себе. Надя повернулась ко мне, я подставила шею. О чем потом жалела. Я не знала, что жидкость въедается в кожу и ее невозможно смыть. Больше я не могла надевать платья, открывающие шею.

Он опустился к подносу и, напевая на непонятном языке, перелил в пустой бокал часть темной жидкости, добавил туда молока, а напоследок долил меду. Учитель пронес бокал над углями и сказал:

«О Сома-Пушан, помоги мне! Да победим мы во всех сражениях вместе с тобой! Во славу Сомы! Вашат!»

Он сделал большой глоток и сразу передал Надежде. Она повторила: «Во славу Сомы! Вашат!», отпила и передала кубок мне. Я произнесла торжественные слова и уже хотела глотнуть, когда учитель затрясся. Его тело буквально разрывали конвульсии. Он дико зарычал, сорвал с себя простыню и крикнул:

«Я вижу его! Молодой бог на солнечной колеснице! Как ты прекрасен, Сома! О Сома! Ты вошел в меня! Он во мне! Я сам стал богом! Я способен видеть сквозь космос и время! Я умею летать! Я могу один сразить орды врагов! Как ты прекрасен, великий бог радости!»

Я держала в руках нетронутый бокал. Рядом билась в конвульсиях Надежда. Она дико смеялась и размахивала руками. Учитель схватил подсвечник и стал им размахивать, как флагом, бросил его в таз и набросился на Надежду. Я не знала, что делать, и вылила смесь в огонь. Они свились в клубок и бесновались не меньше четверти часа. Постепенно силы оставили их, они упали без чувств. Я потрогала его тело — оно горело. Видимо, температура была очень высокая. Жар был и у Нади. Боясь, что замерзнут, я накрыла их одеялами.

Под утро они проснулись, ничего не помнили, чувствовали себя плохо и еле могли разговаривать. Я пошла за извозчиком, его отвезла на Васильевский, Надю к родителям.

Вечером этого же дня я снова пришла к учителю. Ему было плохо, он не мог есть. Лицо осунулось, жаловался на тошноту и головокружение. Я предложила позвать доктора, но он отказался. Спросил, как я себя чувствую. Я ответила, что прекрасно. Сома — чудесный напиток. Он сказал, что лунный бог, видимо, любит меня. Я спросила, чем могу помочь. Он вытащил пузырек с зеленой жидкостью и попросил смешать с молоком и медом. Я сделала все, как он сказал, и подала сому в маленькой рюмочке. Учитель выпил и сразу преобразился, вскочил, глаза его горели. Он бегал по комнате, пел и кричал. Безумие продолжалось не более десяти минут. После чего упал на ковер и затих.

Я спросила: «Вы меня слышите?» Он ответил: «Слышу». Я спросила: «Можете встать?» Он сказал: «Могу». Я приказала: «Встаньте!» Он, как сомнамбула, встал. Глаза открыты, он меня не видел. Мне стало интересно: будет ли выполнять все мои команды? Я приказала ему поднять правую руку. Он поднял. Приказала поднять левую ногу. Он исполнил. Сказала, чтобы сел за стол, и учитель подчинился. Через час, когда действие напитка закончилось, он ничего не помнил.

ВОПРОС: Где и когда вы познакомились с Окунёвым?

В начале декабря я пришла на его общедоступную лекцию в Соляном городке. На лекции оказались двое пьяных приказчиков, которые устроили скандал. Я напугала их выстрелом из браунинга. Он подошел поблагодарить, и наше знакомство началось.

ВОПРОС: Когда была сделана фотография?

Утром 20 декабря, накануне причащения сомой. Учитель сказал, что этот исторический день должен быть запечатлен. Когда мы пришли в ателье, фотограф предложил нам самую тривиальную семейную фотографию. И тогда учитель попросил меня, Марианну и Надю составить фигуру пентакля. Мы сделали все, как он сказал.

ВОПРОС. Как вы использовали свойства напитка?

Не понимаю, о чем вы.

ВОПРОС. У кого оказался весь запас сомы?

Я не знаю.

ВОПРОС. Где был Иван Наливайный?

Его не было с нами.

ВОПРОС. Под каким именем вас знал профессор?

Вера Павловна Холодова.

— Откуда у вас снимок? — спросила Зелиньска.

— Так это Раса произвела неизгладимое впечатление на приказчика фотоателье, капнув ему сомы?

Ядвига кивнула.

Ванзаров по-гусарски расправил усы:

— Спасибо за честность, пани Зелиньска.

— Не стоит благодарности…

— Позволите задать вопрос, наверное, последний?..

— Попробуйте.

— Кто решил отравить сомой мистера Санже?

Выждав, Зелиньска ответила:

— Никто…

— Но вы же заставляли его привозить в «Сан-Ремо» молодых и богатых мужчин.

— Ах, вот что! — сказала она. — Вы ошибаетесь…

— Разве не вы напоили Санже ликером с сомой? Разве не вы шантажировали его некой бумагой? Разве не вы заставили подписать Эдуарда Севиера чек на пятьдесят тысяч? Надеюсь, вам известно, что Севиер умер пять дней назад?

— Вы не понимаете…

— Что именно?

— Обвинения не по адресу.

— Неужели? Кому же их адресовать?

— Вы не понимаете простых вещей…

— Кто же загадочный гений злодейства, если не вы, госпожа Медоварова-Холодова?

Зелиньска повелительно подняла руку:

— Обещаете быть откровенным?

Ванзаров обещал ничего не скрывать.

— Как вы узнали, что я приду именно в этот банк?

Раскрывать карты было нельзя, впереди у нее допросы у Герасимова. Пришлось сымпровизировать: после случая в Сибирском во все банки столицы было разослано предупреждение не выдавать крупные суммы на предъявителя без тщательной проверки. Особенно если предъявитель — дама. И сразу сообщать в полицию.

Доводы Ванзаров излагал без огонька.

— Ну, что ж… Откровенность за откровенность, — сказала Ядвига. — Вы хотите знать, кто напоил Санже? Так я скажу вам: я никого не предавала. Даже когда работала на охранку. А уж тем более сейчас…

Допрос зашел в тупик.

— А что, пани Зелиньска, все-таки попробовали сому? — спросил Ванзаров.

— Я не смогла.

— А Раса?

— Не знаю. Последние дни она сильно изменилась.

— Как вы собирались осуществить пришествие Сомы к народу?

— На все воля Божья.

— Зачем трижды телефонировали мне с угрозами?

Ядвига с интересом взглянула на него: