Королевы-соперницы

— Вам удалось, мадам, что-нибудь вытянуть из него во время вашей прогулки в Тауэр?

Элпью добавила угля и вытащила железный крюк, готовясь подвесить чайник.

— Только то, что он, похоже, подозревает нас еще больше, чем мы его. — Графиня пристроила ноги поближе к огню. — Но я поговорила с йоменом и теперь уверена, что Рейкуэлл был около театра в ночь страшной смерти миссис Лукас. Это он сорвал с меня парик.

— Как так?

— Вечером накануне суда он пошел в часовню. Я думаю, что один из его дружков выдал себя за адвоката, как тот священник, которого он привел на «Причуду», тоже пришел на службу, и в одной из кабинок они обменялись плащами. Приятель отправился на несколько часов в камеру Рейкуэлла, потом Рейкуэлл сам вернулся после полуночи под видом адвоката, и его дружок ушел в своем собственном обличье.

— Да, на суде говорили о разном цвете плащей в ночь, когда он ударил кинжалом того беднягу на Лестер-филдс. Возможно, он всегда прибегает к этой уловке. — Элпью размышляла, наливая воду в чайник из большого кувшина. — Но все-таки как же никто его не узнал?

— Было темно.

— Да, конечно. Но йомен наверняка светил себе фонарем... — Элпью подвесила чайник над огнем. Теперь ветер ревел в трубе, распластывая пламя в очаге. — И в камере... там же должна быть свеча.

Графиня сменила позу. Об этом она не думала. И действительно, казалось неправдоподобным, чтобы стражник привел заключенного в камеру и запер, а потом этой же ночью впустил к нему адвоката и не обратил внимания на их лица.

— Так на чем мы остановились?

— На возможности того, что некто убил сначала Анну Лукас, потом ее коллегу Ребекку Монтегю. И что у Ребекки был сифилис.

— Какое это имеет отношение к смерти Анны?

— Откуда я знаю? — развела руками графиня. — Напиток еще не готов?

— Что мы будем? Посеет? Вино с пивом, сахаром и яйцами? Шоколад?

— Давай побалуем себя. — Графиня улыбнулась. — Выпьем чаю.

Элпью взяла свечу и чашку, чтобы принести из передней гостиной чай. Графиня подняла с пола листок бумаги. Взглянула на него. Годфри, по всей видимости, складывал какую-то головоломку, потому что на листок были наклеены вырезанные из газеты буквы. Графиня свернула его трубочкой, подожгла в очаге, зажгла от него другую свечу и бросила листок в огонь.

С заднего двора донесся страшный грохот.

— Обрушилась задняя стена! — оповестила графиня Элпью. — Она всегда казалась мне ненадежной. — Взяв мехи, графиня собралась раздуть огонь. — Разумеется, убийцей мог быть один из противников. Сумасшедший, который считает всех актрис шлюхами и верит, что Господь привел его на землю, чтобы убивать распутных женщин. — Она стала качать воздух старыми кожаными мехами. — Годфри так переменился в последнее время, ты не находишь? Я замечаю, что он стал собирать головоломки, Элпью. Я только что нашла одну, составленную из газетных букв.

Вошла Элпью с чаем.

— Где он?

— Кто?

— Листок.

Графиня поворошила угли кочергой.

— Я использовала его вместо растопки.

— Это важно, мадам. — Элпью высыпала чайные листья в заварочный чайник. — Что говорилось в той записке?

— Там было: «Держитесь подальше, а то пожалеете». Как ты думаешь, что это может значить?

— Это значит...

Элпью вскочила и пинком закрыла дверь в коридор. В ту же секунду в трубу с ревом ворвался ветер, притянутый сквозняком, и, оторвав кусок сажи, обрушил его в очаг, осыпав голову и плечи графини.

Она протерла глаза и уставилась на Элпью, сплевывая в очаг черную слюну.

Со двора донесся, заглушая даже ветер, громкий стон.

Элпью схватила кочергу.

— Что это?

Женщины секунду молча смотрели друг на друга. Затем со страшным треском распахнулась кухонная дверь, ведущая в сад. Бумаги разлетелись по комнате, свеча потухла. Огонь в очаге, уже и без того прибитый сажей, излучал совсем слабый свет.

— Две развратницы! — Голос был мужской, тяжелые шаги приближались. — И Бог покарает вас за вашу распущенность.

Когда глаза Элпью привыкли к темноте, она увидела, что мужчина закутан в белую ткань, закрывающую лицо. Он размахивал длинной деревянной палкой. Элпью ахнула. Господи, только бы это был не топор.

Графиня шарила в поисках свечи, чтобы хоть как-то осветить комнату. Фигура с ревом надвигалась на Элпью.

Внезапно у ног Элпью, лая и кусая ее за лодыжки, возник Рыжик.

— Господь снизойдет на вас всепожирающим огнем, чтобы очистить вашу нечистоту.

Графиня нырнула под стол.

Отбиваясь от собаки, Элпью уронила кочергу. Мужчина поднял деревянную палку, нацеливаясь на Элпью, и как раз в этот момент графиня сдернула с него белое одеяние.

Перед ними стоял насквозь промокший и размахивавший метлой Годфри.

— Суки! — Он расплакался и подхватил Рыжика на руки. — Не трогайте мою собаку.

— Годфри! — Графиня поднялась. — Ради всего святого, что на тебя нашло?

Он простер свою узловатую руку, указывая належавшую на столе книгу.

— Я прочел эту мерзость, которую вы принесли в дом. Так которая из вас?

— Годфри, почему ты прятался во дворе, завернувшись в простыню? — Графиня лихорадочно пыталась разобраться в происходящем, пока Годфри стоял перед ней, покачиваясь и меча взглядами молнии. — Ты совсем выжил из ума?

— Как я мог спать с вами в одной комнате, ах вы, развратницы, шлюхи, потаскухи! — Пес принялся лизать Годфри лицо. — Никто меня не любит, кроме этой собаки. Мы ушли во двор и соорудили навес из простыней, но порыв ветра унес их вместе с нужником.

— Элпью, раздуй огонь. — Графиня села. — Годфри, пожалуйста, сядь и объясни, о чем ты говоришь.

— Не думаю, что это вы, миледи, но кто-то принес в этот дом сифилис. Иначе зачем вы читаете такие книги и почему в кладовке спрятаны бутылка болеутоляющего эликсира доктора Кокбурна, пакетик потогонного экстракта и укрепляющие ртутные капли?

— Что касается книги, — вздохнула графиня, — то я купила ее по ошибке. Что до лекарств, ничего не могу сказать. Элпью, а тебе про них что-нибудь известно?

— Конечно, нет, мадам.

— Тогда, пожалуйста, закрой дверь, а то меня продует и кончится тем, что придется каждый вечер растираться укрепляющим бальзамическим электуарием мистера Олкрейса. И вам обоим придется мириться с его вонью.

— Это все она, ваш приемыш, графиня. — Годфри попятился от Элпью, идущей по кухне. — Эта потаскуха Элпью. Это она. Вы пытаетесь ее защитить.

Графиня вздохнула:

— Уверяю тебя, Годфри, ничего подобного я не делаю.

Тогда он подошел к кровати Элпью и стал сбрасывать на пол простыни и подушки.

— Годфри! Держи себя в руках. — Графиня встала лицом к лицу со своим слугой. — Я пыталась оградить тебя от этих сведений, но ты зашел слишком далеко, обвиняя Элпью. Единственным больным человеком в нашем доме была Ребекка. Констебль сказал нам, что тело было сильно поражено признаками последней стадии сифилиса. Видимо, ее служанка Сара держала лекарства в кладовке подальше от любопытных глаз.

— Ребекка не была непотребной сифилитичкой. Как вы смеете! — Годфри опустил пса на пол и теперь надвигался на графиню. — Вы... вы... грязная сплетница!

— Годфри, я не потерплю подобной чепухи, — твердо заговорила графиня. — Или ты берешь себя в руки, или уходишь отсюда навсегда. — Рыжик подскочил к графине и попытался лизнуть ей руку. — Сейчас я предлагаю тебе просушить простыню перед очагом, а потом всем нам надо поспать. Потому что на завтра, Годфри, у меня для тебя важное задание.

Годфри устремил на нее мрачный взгляд.

— Я хочу, чтобы ты проследил за Никамом и выяснил, где же он все-таки живет. Мы знаем только, что в переулке рядом с Патерностер-роу. Его семейная жизнь кажется мне подозрительной. Он что-то скрывает. Возможно, он знает, где Сара. Возможно, он был последним, кто видел Ребекку живой. Мы даже можем предполагать, что это он ее убил. Патерностер-роу, — проговорила графиня. — Странное название для улицы, да и окрестные названия ему не уступают.