Читая маршала Жукова

Вообще, тон высказываний Жукова о вожде в мемуарах разительно отличается от тона высказываний в беседе с Симоновым, на то время уже прозревшим и понявшим, что вождь был не велик и страшен, а просто страшен. Эта двойственность не есть желание подделаться под собеседника. Это двойственность мышления. Не только Жукова - всех нас. С одной стороны, все понимаем. С другой - продолжаем верить во вздор, в который, казалось бы, давно уже не верим. "Все двойственно, даже добродетель." Кто это сказал? Кажется, Флобер. (Если не помню авторства чьего-либо мудрого высказывания, то склонен приписывать его Флоберу…) Жуков до конца дней своих, отзываясь о Сталине то так, то этак, продолжал все же гордиться своей близостью к тирану и, выражаясь примитивно, страдать от неразделенной любви.

Однако, возвратимся к 29 июля. Если он и впрямь так ответил, то не в последнюю очередь потому, что знал: кадровый лес за ним сожжен до тла и вождю не остается иного, как лаяться с ним, выгонять - и звать обратно. Замены нет. Это - частичное объяснение жуковской смелости. Замены не было, но Сталин оставался Сталиным. Зверем страшным. Жуков это знал. Что и имелось в виду, когда в начале книги было сказано, что в первый период войны Жуков проявил мужество, граничившее с безрассудством.

В тяжких трудах по стабилизации фронта и торможению вермахта ценой потерь (а в тех условиях, как уже сказано, не существовало иного решения, как тормозить вермахт, о неготовности которого к зиме было известно) он предложил маневр - территорию в обмен на задержку вермахта хоть здесь, на днепровском рубеже. И доложил это самой неподходящей аудитории, так как считал, что - время назрело! промедление смерти подобно! И не позволил тирану в очередной раз нахамить себе.

Да, он уже знал себе цену. В кровавой военной игре, длившейся более месяца, он сориентировался и понял, что стоит на уровне предстоящих задач. Профессионал взыграл в нем и не позволил смолчать перед вождем, хоть он и понимал, чем это чревато.

"Опять наступила тягостная пауза.

– Вы не горячитесь, - заметил И.В.Сталин. - А впрочем… Если вы так ставите вопрос, мы сможем без вас обойтись.

(Словно это не было решено заранее и словно он давным-давно уже не обходился без необходимых - с вполне очевидными ныне результатами…)

Я человек военный и готов выполнить любое решение Ставки, но имею твердую точку зрения на обстановку и способы ведения войны, убежден в ее правильности и доложил так, как думаю сам и Генеральный штаб".

Это был единственный рассчитанный ход: "Можешь стереть меня в порошок, но Генеральный штаб думает так же, хоть не посмеет и пикнуть, если ты, вождь, меня расстреляешь. Обстановка на фронтах от этого не улучшится, так и знай!"

Если Жуков и не излагает эпизода с той точностью, с какой доступны истории лишь отдельные фразы, итог дает основания довериться общему тону беседы. Сталин отверг решение, но не Жукова. Конечно, власть будет проявлена, а строптивец наказан, но не расстрелом, а так, слегка. Он должен оставаться под рукой. Другого нет.

"Сталин не перебивал меня, но слушал уже без гнева и заметил в более спокойном тоне:

– Идите работайте, мы вас вызовем.

Собрав карты, я вышел из кабинета с тяжелым чувством. Примерно через полчаса меня пригласили к Верховному.

– Вот что, - сказал И.В.Сталин, - мы посоветовались и решили освободить вас…"

Кто - мы? Он и Мехлис? Что за "идите работайте" с вызовом через полчаса? Куда идти работать? Генштаб не в Кремле.

"… от обязанностей начальника Генерального штаба. На это место назначим Шапошникова. Правда, у него со здоровьем не все в порядке, но ничего, мы ему поможем…"

Мы, господь Бог, тяжело больному Шапошникову…

Но вождь не глуп, нет. Пристальный взгляд его приметил несколько молодых офицеров - без заслуг, не в чинах, но трудоспособных, одаренных и, главное, управляемых. Генштабист генерал-майор Александр Михайлович Василевский [56] - интеллигентный попович, с внимательным взглядом, приятными манерами, негромким внятным голосом, изумляющей памятью… Вождь дока в кадровых вопросах. А в военных - что ж, военные подтянут. Уплатить, правда, придется, но кто платить-то станет? Матери, жены…

Нелюбимый сын Яков - жертва искупительная [57], дабы никто не сказал, что сам вождь никого в войне не потерял. И Василий летал - по той же причине. Правда, под надежной охраной.

"А вас используем на практической работе. У вас опыт командования войсками в боевой обстановке. В Действующей армии вы принесете несомненную пользу. Естественно, что вы остаетесь заместителем наркома обороны и членом Ставки.

– Куда прикажете отправиться?

– А куда бы вы хотели?

Батюшки, да Сталин ли это??

– Могу выполнять любую работу. Могу командовать дивизией (Генерал армии, зам наркома, член Ставки! Сильно осерчали Георгий Константинович. И характер показали. "Ты вождь - а прав я!" Звездный час…), корпусом, армией, фронтом.

– Не горячитесь, не горячитесь! (Слушай, успокойся, да? А то далеко зайдешь - так ведь и пристрелить придется, да? Ты не хочешь - я тоже не хочу! Значит, успокойся, да?) Вы вот тут докладывали об организации операции под Ельней. Ну и возьмитесь лично за это дело.

Затем, чуть помедлив, Сталин добавил:

– Действия резервных армий на Ржевско-Вяземской линии обороны надо объединить. Мы назначим вас командующим Резервным фронтом. Когда вы можете выехать?

– Через час.

– Шапошников скоро прибудет в Генштаб. (Вот как… Больной Шапошников даже в эти страшные дни дома. Подходящая замена Жукову…) Сдайте ему дела и выезжайте.

– Разрешите отбыть? (Чувствуешь нерв, читатель? Это в разговоре с тираном, с убийцей учителей-полководцев… Звездный час!) - Садитесь и выпейте с нами чаю, - уже улыбаясь, сказал И.В.Сталин, - мы еще кое о чем поговорим.

Сели за стол и стали пить чай, но разговор так и не получился".

Да с кем? С карателем Мехлисом? С ним у строевого генерала Жукова разговора быть не могло. А отправить Мехлиса вон по исполнении его собачьей функции свидетеля и телохранителя вождь не мог по простой причине: не оставаться же с глазу на глаз с Жуковым и выслушивать укоры, на которые Жуков наедине мог отважиться даже с риском для жизни. Он и так уже сегодня, понимаешь, напозволял себе тут…

Но как бы ни был независим тон Жукова в обращении со Сталиным, он весь критический год, с 29 июля 1941 года и до конца августа 1942 года, до отзыва с Западного фронта и назначения на пост первого заместителя Верховного Главнокомандующего, от стратегического планирования был отстранен и мнение его не учитывалось (о чем в мемуарах маршал говорит вскользь).

А звездный час длился, пока Жуков занимался Ельней.

37. Киевский экспресс

Этому древнейшему поселению в слиянии тихих равнинных рек, где обнаружены древнейшие из известных людские постройки, трагедии суждены. Чем иначе объяснить, что, после бесчисленных кровавых набегов и осад последнего тысячелетия, среди тишины и цветущего мира на него обрушились сель, постройка плотины и, наконец, Чернобыль…

Впрочем, в 1941-м Киев был чудом экологии. В голубизне небесного омута взгляд утопал, а когда возвращался к бренной земле, то с высокого Правобережья перед ним раскрывались прозрачные и вечные украинские дали, зеленые и синие, блистающие зеркалом чистых вод и необъятого неба. В этом эфире плавали рядом баржи, и облака, и рыбы, и листья, и птицы. И струился особенный ветер, какого нигде в мире больше нет.

Да и мест подобных на свете не так уж много. Эти плодородные почвы под ласковым солнцем в слиянии чистых питьевых вод Припяти, Десны и Днепра даровали жизнь сотням поколений. Кто только не ломился сюда, в этот источник вод и чистого воздуха, уж такой лакомый кусок, всем хотелось: умеренный климат, сухой ветер и лучезарное небо над головой. Люди здесь осели в незапамятные времена, поселения на месте страдальца Киева насчитывают пятнадцать тысяч лет.