Две жены господина Н.

Медведь встретил Савина неприветливо.

— У вас, видно, дело совсем плохо поставлено, раз за помощью решили ко мне обратиться.

— Вопрос не в плохо поставленном деле, а в вашей личности, — решил подольститься Савин. — Мне вас рекомендовали как человека исключительной революционной дерзости и больших организаторских способностей. Азес, например, утверждает, что вы как никто способны внести в организацию энергичную инициативу и даже взять на себя руководство… (Конечно, никто не отдаст руководство в лапы Медведя, властью никто не делится, но пусть помечтает. Главное — пустить его по следу Татаринова.)

— Бросьте. Я решил уехать из Москвы. Мне небезопасно здесь находиться.

— Михаил, но вы же сами согласились выполнить поручение, возложенное на вас в Гельсингфорсе…

— Ну и что? А теперь передумал. Я вообще выхожу из вашей организации.

Савин никак не ожидал такого поворота и попробовал убедить Медведя в ошибочности его намерений. Ничего себе — выйти из организации! А Татаринов? Не самому же Савину выслеживать его в необъятной Москве? Да и вообще, из организации просто так не выходят. Но Медведь не желал ничего слушать.

— Ваш способ работы отжил свое! Вы что, не понимаете, что ваша деятельность абсолютно неэффективна? По полгода сидеть извозчиком на козлах, выслеживая какого-нибудь чина, чтобы в последний момент все сорвалось? Это глупо. И вся ваша деятельность, простите, дурацкая! Вы утонули в риторике, а дела нет никакого! Я создам собственную организацию, небольшую мобильную боевую группу максималистов, людей, которые не станут довольствоваться всякой мелочовкой. Мы будем действовать энергично, по-партизански, и будьте уверены — о нас скоро заговорят. Очень скоро! А вам, господа, желаю и дальше благополучно загнивать в бездействии…

Савин попытался уговорить Медведя взять на себя хотя бы ликвидацию Татаринова, пока его новая группа будет находиться в процессе становления.

— Что? Татаринова? Опять вы со своим Татариновым, которого непонятно почему не можете убрать уже полгода. Нет уж, я сказал, мелочовка мне не нужна и не интересна. Я со своей новой группой буду готовить покушение на Столыпина. Раз уж вы так по-дурацки упустили Дурново, новым министром займусь я сам. А вы от нечего делать гоняйтесь за своими провокаторами.

Что ж, придется искать другого убийцу, способного выследить и убрать Татаринова.

«Как это в конце концов скучно, — думал Савин, направляясь по раскисшей дорожке с сокольнической дачи на Поперечный просек, где можно было поймать извозчика. — Татаринов превратился в какую-то зловещую фигуру, уже несколько месяцев отравляющую мне жизнь. Только и разговоров — уличить Татаринова, ликвидировать Татаринова, застрелить Татаринова, выследить и убрать Татаринова — все об одном и том же, и все без толку. Кого же подрядить в очередной раз охотиться на эту сволочь?»

Хотелось отвлечься от этих унылых проблем и устроить себе небольшой праздник. Вроде бы Долли сейчас в Москве. Она приехала на помощь Азесу, когда готовили покушение на Дурново, и занималась динамитом вместо Рашели, до смерти перепуганной слежкой и не желавшей возвращаться в Москву. (Вещи Рашели, брошенные в «Боярском дворе», гостиничная прислуга перенесла в кладовку, как следует не посмотрев, и на беду чемоданы Рашели оказались возле калорифера. Нагревшийся динамит рванул так, что разнес стену в подвале гостиницы, и пугливая Рашель теперь была уверена, что каждый полицейский в Москве занят только ее персоной…) Что же, Долли легко ее заменила в деле, и Савина такая замена очень устроила.

«А неплохо было бы разыскать сейчас Долли, повезти ее в ресторан, подпоить шампанским и уложить в постель! Манасеенко, слава богу, рядом нет, а то в Варшаве он мне так сильно мешал…»

Борис представил себе Долли в постели, с распущенными волосами, в легкой откровенной сорочке, а лучше даже без нее, с бокалом шампанского в тонких красивых пальцах… И зовущая улыбка у нее на губах, и пьяный блеск шальных глаз… Черт возьми! Да пропади он пропадом, этот Татаринов, до него ли сегодня?

Весело насвистывая, Борис почти бежал к просеку, насколько вообще возможно было бежать по грязи, в которой увязали галоши. Не успеешь вытащить одну ногу — провалится другая.

Но когда находишься в предвкушении встречи с красивой женщиной — это не препятствие…

Глава 20

Пойти в номера «Феодосия» Мура хотела было одна. Но Дмитрий все же ей этого не позволил.

— Понимаешь, за рынком такие места, что женщине там небезопасно гулять одной. А потом возможна какая-то ошибка, вдруг этот мещанин Васильков окажется вовсе не Володькой, а совсем посторонним человеком. Ты попадешь в неудобную ситуацию. Вдвоем нам будет проще. Если мы найдем твоего брата, я не стану мешать вашей родственной встрече, раскланяюсь и уйду, тем более мне нужно сегодня на службу (я и так позволю себе немного задержаться). Понимаешь, я просто хочу убедиться, что с тобой все в порядке, а потом оставлю тебя с братом, возьму извозчика и поеду оттуда в окружной суд.

— Ну что ж, как хочешь, — рассеянно сказала Мура.

Она с утра была сдержанной, неразговорчивой и все время думала о чем-то своем. Видимо, встреча с братом ее немного пугала.

Дорогой она, несмотря на теплую шубку и меховую муфту, слегка дрожала. Казалось, ее бьет озноб.

«Как она волнуется, бедная, — думал Колычев. — Старается быть сдержанной, но в каждом жесте чувствуется такое нервическое возбуждение, что больно на нее смотреть. Побледнела, глаза горят… Ну как я отпущу ее одну в таком состоянии?»

Извозчик довез их до двери номеров «Феодосия».

— Митя, все-таки хорошо, что ты пошел со мной, спасибо тебе, — прошептала Мура, опираясь на руку Колычева.

— Послушай, любезный, — обратился Дмитрий к швейцару, исполнявшему в меблирашках заодно и обязанности портье. — Дома ли господин Васильков, ваш постоялец?

— Дома-с, — буркнул неприветливо любезный. — Номер восьмой-с. Вот опять снегу с улицы нанесли, а мне подтирай…

За вздорность нрава чаевых любезный не получил.

У двери восьмого номера Мура остановилась. Вероятно, последние секунды перед встречей с братом были для нее самыми тяжелыми. Митя сам постучал в дверь.

— Кто там? — раздался из-за двери мужской голос.

Колычев подмигнул замершей Муре и спросил:

— Господин Васильков? Позвольте войти, у меня к вам важное дело!

— Войдите, — ответили из-за двери.

Мура и Колычев вошли в комнату. Дмитрий мельком взглянул на стандартную обстановку небогатых меблирашек — продавленный диван, колченогий стол у окна, умывальник в углу. С дивана поднялся высокий человек:

— Чем могу быть вам полезным?

Неужели Володька? Люди с возрастом меняются, но в этом человеке не было ничего, ну совсем ничего от того кадета, что гостил когда-то в имении Колычевых на Рождество.

— Я слушаю вас, господа!

— Ну вот и свиделись, — сказала Мура каким-то чужим, отвратительным голосом. — Думал, спрячешься? Ошибся ты, Николай!

Почему Николай? Колычев обернулся к Муре, заметив, что постоялец меблирашек в испуге сделал пару шагов назад. Мура молчала. Ее лицо казалось окаменевшим. Дмитрий перевел взгляд на постояльца. Кажется, тут происходит совсем не то, чего Колычев ожидал…

— Ты пришла меня убить? Неужели ты сможешь? — растерянно спросил этот человек, глядя на Муру какими-то собачьими, жалкими глазами.

Мура вытащила из муфты руку, в которой был зажат револьвер. Дмитрий оторопел, и только одна дурацкая мысль мелькнула в его голове — какие красивые у Муры пальцы и как изящно она сжимает оружие… Господи, что это за безумие?

— Прощай, Иуда, — медленно произнесла Мура и нажала на курок.

— Мура, ты с ума сошла! Что ты делаешь? — очнулся Дмитрий.

Но она уже всадила три пули в человека из восьмого номера «Феодосии» и перевела ствол на Колычева, который шагнул к ней, чтобы отнять оружие.