Деревянная грамота

— Поутих, брат Томила.

От такого ответа скоморох онемел.

— А ты кто таков?! — опомнившись, воскликнул он.

— А не признал?

— Данила, что ли?

— Он самый, — и парень сразу решил брать быка за рога. — Мне тебя, Томилушка, Бог послал. Ты всех кулачных бойцов, поди, знаешь. Тут где-то Сопля живет — не скажешь, в котором дворе?

— А на что тебе Сопля? — удивился скоморох.

— Говорили мы с ним, — не вдаваясь в подробности, объяснил Данила, он учиться кулачному бою звал. Сказывал — в Хамовниках его искать. Вот я и надумал…

— А на что тебе?

— Да надобно.

— Обидел, что ли, кто? — догадался скоморох.

— Да надобно, и все тут.

— Обидели, выходит. Я тебя знаю, норов у тебя гордый, посчитаться хочешь. А что, на конюшнях у вас поучить некому?

— То-то и оно…

Данила не то чтобы не умел врать — он медлил, и только, он уж собирался приступить к вранью, но не понадобилось.

— С Богдашкой Желваком, что ли, не поладил?

Данила кивнул.

— Девку не поделили?

И на это парень утвердительно хмыкнул. Томила, сам того не ведая, излагал несложную выдумку Семейки.

— И что, крепко тебе от него досталось?

— Что досталось, то и мое, — для убедительности Данила сквозь шубейку потер шею и плечо.

— Ишь ты! — Томила поглядел на собеседника уважительно. — А пойдем-ка прочь отсюда.

— А к Сопле?

— Да ну его, Соплю! Что с него проку? Думаешь, Сопля с Одинцом учат? Им лишь бы стенку собрать кое-как да на лед выпустить, а там хоть трава не расти!

— На льду? — уточнил Данила. Скоморох расхохотался и, подхватил его под локоток, тащил все дальше и дальше от забора, за которым звучали невнятные, но сердитые голоса.

— Ты, сокол, в кулачном бое ничего пока не смыслишь, так и спроси у тех, кто смыслит, какова цена Одинцу и какова — Трещале. И тебе все скажут Трещалу сам старый Трещала учил и мастерство ему передал, да и еще кое-что перед тем, как помереть. И Трещала учить мастер! Одинец-то научит в стенке стоять боком да и скажет — денежки плати! А Трещала настоящему бою выучит. Он Трещале родной внук! Трещала его так учил, что теперь к Трещале боярские-то сынки учиться просятся, и кабы Трещала не помер…

Данила помотал головой — запутался в Трещалах! Дед и внук, стало быть, а помер, очевидно, все-таки дед.

Продолжая ругать неведомого Одинца с Соплей, а Трещалу — хвалить, Томила увлекал слушателя все дальше и дальше от ставшего вдруг для него опасным места.

— Какой смысл учить бойцов только для стенки? — исхитрился спросить Данила. — Все равно же потом каждый сам себе найдет противника, его и лупит! Вот где знание нужно!

— Красиво же, когда стенка! — неожиданно ответил скоморох. — И полезно!

— Полезно?!. — Данила ушам не поверил.

— Ну как опять к нам поляки или какие-нибудь немцы пожалуют? А у нас и ополчение сразу готово! Никого ничему учить не нужно — все парни, все взрослые мужики знают, как строй держать. Гляди…

Томила прямо посреди улицы встал в стойку стеночного бойца: левым боком к противнику, левая нога выставлена вперед, чтобы принять на себя вес при решительном броске, левая рука перед собой, присогнута, защищает голову и грудь, правая же держит сжатый кулак чуть повыше плеча. Потом оскалился, словно бы увидев незримого Даниле врага, да и нанес удар правой по дуге, сверху — вниз, прямо во вражью голову!

— Ежели дурак попадется, то и нос ему стесать можно! — объяснил он. Теперь же представь, что в левой у меня щит, а в правой — сулица. И стоит такая стена щитов, а над ней торчком — сто сулиц с острыми наконечниками! Вот что такое ополчение. Оно не мастерством, а строем сильно. Другое — на все ополчение пищалей не напасешься. Что у ратника? Да то, что дома прихватил, — вилы, топор, да хоть бабий ухват! А против него что? А конный с саблей! Вот строй примет конного на вилы да и расступится, чтобы коня пропустить! Там, сзади, уж найдется, кому его ловить! А строй тут же и сомкнется! И этому учиться надобно!

Рассказывая и показывая руками расхождение и смыкание строя, Томила разгорячился, орать принялся, да так, что добрые люди оборачивались. Но никто не одернул крикуна, мужики — так и вовсе одобрительно улыбались: боец!

— Эх, скорее бы Масленица! — крикнул один, подходя и что есть силы шлепнув скомороха по плечу. А затем, как ни в чем не бывало, пошагал дальше.

— Знакомец, что ли? — удивился Данила.

— Нас, бойцов ведомых, вся Москва знает, мы — наперечет! — похвалился Томила. — Возьмем сейчас извозчика, сразу тебя к Трещале и отвезу по давней дружбе.

— На кладбище, что ли?

— Какое тебе кладбище?!. - скоморох не сразу оценил шутку, но как понял зычно расхохотался. — Просто деда вся Москва звала просто — Трещала, а ко внуку нужно же было что-то добавить, чтобы отличить. Стали молодым Трещалой звать, а как дед помер — он и сделался Трещалой без всякого «молодого». Дед-то знаешь сколько прожил? Годов с восемьдесят! И бит-перебит, и нос сломан, и ребра — сколько раз, а до таких лет дожил!

— Крепкий был дед, — одобрил Данила.

— Ты о нем в «Ленивке» порасспроси! Я пока по дельцу переговорю — ты с мужиками потолкуй, они про старого Трещалу расскажут!

— Так мы в «Ленивку», что ли, идем?

— Да дельце у меня там. Вчера один человек говорил — ищут меня по дельцу-то. А может, важное окажется. Это, Данилушка, ненадолго.

— В «Ленивку» не пойду, — сурово сказал Данила. — Я тебя в ином месте обожду.

— Со мной там бояться нечего! Погоди!.. — должно быть, чересчур много упрямства выказал Данила, вот скоморох и догадался. — Уж не с нашими ли ты повздорил? Им-то порой на месте не сидится, погулять выходят — не у Больших ли конюшен ты с ними сцепился?

— Нет, не у конюшен.

Уговорить Данилу не удалось — скоморох побежал в «Ленивку» один, Данила же условился с ним так — покончит со своим дельцем, пусть идет к Большим конюшням, которые и впрямь неподалеку, даже никуда сворачивать не приходится. Не караулить же его на морозе…

Данилу конюхи приняли как родного. Хотя Аргамачьи и недалеко, а все не каждую седмицу туда выберешься. Расспросили о деде Акишеве, о товарищах. На Больших вовсю готовились к Масленице: государь с государыней, со старшими и младшими царевнами и с царевичами кататься пожелают, лучших возников надобно будет запрягать, самых крутобоких и долгогривых. Их заранее и пырейным корнем подкармливать стали, чтобы шкуры лоснились. А на весь государев поезд сколько возников надобно — Данила знает? Вот то-то! Полсотни, а то и более. Бывает, и сотню, и полторы требует Конюшенный приказ — но это коли государь, со всем двором опричь хором, в богомольный поход подымается.

Не успели, кажется, и словом перемолвиться, — явился Томила. Был он сердит, но злость прошла скоро. И когда они вдвоем вышли на Пречистенку, скоморох уже усмехался какой-то своей мысли.

— Вот ведь бесова девка, сатанинское отродье… — бормотал он, но не злобно, а даже с некоторым восхищением. — Эй! Стой!

Увидев извозчика, готового взять седоков, Данила растерялся. Ему на самом деле вовсе незачем было удаляться от того места, где пропало мертвое тело, а вслед за телом, возможно, и Авдотьица.

— Да погоди ты! Я уж с Соплей уговорился! — пустился он в бесстыжее вранье. — Позабыл только, в которые ворота стучать! Он мне растолковал, а я и забыл!

— И что же? В Хамовники возвращаться? Столько уж отшагали! Сдался тебе тот Сопля! Про таких знаешь как говорят? Толст кулак, да плечо узко! Не ерепенься, поедем со мной, свет! Не томи молодца! — он мотнул головой в сторону извозчичьих санок. — А я тебе такого про Соплю понарасскажу впредь, его увидав, плеваться начнешь! Я ведь его давно знаю, и все его проказы! Он ведь бойцов-то не только на Масленицу собирает…

Тут Томила вдруг с вопля перешел на шепот.

— А когда же?

— Они у него всегда наготове, понял?.. — шепнул скоморох чуть ли не в самое ухо. — Кого поучить, коли деньги плочены… а кого и вовсе… Непременно тебе надобно в такое дерьмо вляпаться?