Жизнь в стиле С (СИ)

Татьяна многозначительно кашлянула. Рощин мгновенно отреагировал:

— Не обращайте внимания. Болтаю, невесть что. Хотя от вас, действительно, приятно пахнет, — Андрей снова втянул воздух. — И тайна имеет место. И прочее… — неопределенный жест завершил речь.

— Может мне лучше завтра прийти? — спросила Таня.

— Ни в коем случае. Завтра я буду жутким типом.

— По-моему, вы сегодня жуткий тип.

— Просто, я голоден, возбужден и счастлив. Не лучшее состояние для знакомства с подчиненной, но, раз судьба подгадала такой момент, ничего не попишешь. Не принимайте близко к сердцу мой треп, не пугайтесь, не обижайтесь. Лучше накормите меня, пока не поздно.

— Для этого надо сходить в магазин.

— Для этого надо съездить в магазин, — Рощин потер возбужденно руки. — Я приготовлю машину, а вы собирайтесь. Через десять минут жду вас во дворе.

РОМАН

К компьютеру Татьяна попала только после обеда и с замиранием сердца открыла рукопись.

«…— Оленька, голубушка, ты ошибаешься. Революция — утопия. Человека нельзя сделать счастливым. Обрести свободу и независимость можно только собственными силами. Так поступил твой папенька. Он добился всего сам. Он — невероятный человек. И ты несправедлива к нему. — Надин хотелось, чтобы ее слова не показались племяннице очередной нотацией. Чтобы взбесившаяся от детской ревности семнадцатилетняя девчонка успокоилась и перестала, наконец, третировать Павла. — Ну, скажи, зачем ты устроила сцену? Неужели тебе нравится быть жестокой и злой, и причинять боль близким людям?

К завтраку Надин опоздала, потому застала скандал в самом разгаре. Паша, красный как рак, сидел, низко наклонив голову, а наглая Олька вычитывала его, словно мальчишку.

— Ты любишь Надин больше меня. И, наверное, больше, чем покойную маму.

— О, какие страсти! — Надин поправила оборку пеньюара и медленно направилась к столу. Паша заметно приободрился. Воевать с дочерью ему было не под силу. — Чем барышня недовольны?

— Всем! — буркнула Ольга.

— Конкретные претензии есть?

— Нет!

— Тогда не порть отцу аппетит! — Надин демонстративно нежно прикоснулась к Пашиной руке. Ночными подвигами тот заслужил поддержку. Ольга возмущенно фыркнула:

— Кошмар!

— Доченька, мы все обсудили.

— Ты не считаешься с моим мнением!

— Но мы любим друг друга.

Тон у Павла был заискивающим.

— Пашенька, тебе пора, — Надин поднялась. — Пойдем, я тебя провожу.

В прихожей она прильнула к широкой груди и ласково проворковала:

— Зайчик.

Невысокий, кряжистый — косая сажень в плечах «зайчик» засиял и полез громадными ладонями под рюши и оборки. В самый неподходящий момент появилась Ольга.

— Это невыносимо! Хватит целоваться! Надин ты компрометируешь папеньку. Что подумает прислуга?!

Павел Матвеев притянул дочку к себе и признался в сердитые глаза:

— Плевать на прислугу.

— А на меня?

Надин пришлось снова вмешаться.

— Ольга, если мы собираемся гулять, то давай одеваться. У меня не так много времени. В полдень надо быть в школе.

Изукрашенный майский цветением парк навевал лирические настроения. Хотелось читать стихи, говорить о любви, мечтать. Приходилось, однако, вразумлять Ольку.

— Неужели тебе нравится быть жестокой и злой, и причинять боль близким людям?

— Ах, Надин, оставь, свои сентиментальные проповеди. Папа — обычный фабрикант. Он — эксплуататор и кровосос, и наживается за счет труда бедных рабочих, — Ольга поправила выбившийся из-под шляпки локон и продолжила гневно. — Что касается ваших отношений, ты, действительно, права. Каждый имеет право на счастье. Даже, если оно построено на несчастье родной дочери и племянницы.

Надин вздохнула. Бедная девочка. Бедная взбалмошная избалованная девочка, которой кажется, что капризами и слезами можно получить от жизни все. Что стоит топнуть ножкой и мир, как папенька, исполнит любое пожелание. Что центр мироздания — Оля Матвеева, которой предстоят лишь победы, праздники и подвиги.

— Оленька, если ты не намерена посвятить жизнь отцу, то не должна требовать от него того же. Он молод, силен, влюблен, он хочет иметь семью. Он девять лет вдовствует и потакает твоему эгоизму. Сколько можно?

— Я — его семья. Зачем ему кто-то еще?!

— Зачем? Тебе объяснить? — многозначительно вскинула брови Надин и спохватилась: Ольга опустила глаза, смешалась, покраснела. — У тебя, девочка, замашки мелкой лавочницы. Мое! Не отдам! Не тронь! Ты рассуждаешь о свободе и прогрессе, а сама не в силах совладать с детскими комплексами. Ты хочешь исправить мир и в тоже время не желаешь принимать перемены в собственной семье. Ты буржуазна до мозга костей.

Только такими речами можно было остудить горячий Олькин пыл.

— Ты — собственница. И только ради удовольствия заставляешь отца отказаться от личной жизни. Ему мало секса с кухарками и проститутками. Он заслужил любовь.

После слова «секс» Ольга обычно останавливалась. Но не сегодня.

— Между прочим, когда ты приехала, Марфа пыталась отравиться. Она тоже любит папу, — прозвучал задиристый ответ.

Марфа — бывшая кухарка Матвеевых, Пашино средство от скуки и одиночества была непреходящим предметом раздражения для Надин. Не мудрено. Оля не упускала случая напомнить о связи отца с прислугой.

Сдерживая злость, Надин ответила:

— Это ее личное дело. Меня чужая дурь не касается.

Олька хоть восхищалась шикарной фигурой и безупречной античной красотой Надин, тем ни менее, сочла нужным сообщить:

— У Марфы тонкая талия, прекрасные волосы. Ты, правда, тоже ничего. Для своих тридцати выглядишь неплохо. Но возраст уже берет свое.

На симпатичной мордашке алели пятна румянца. В волнении племянница становилась похожа на покойную сестру. Та, нервничая, тоже хмурилась, сжимала кулаки, кривила пухлые губы и краснела.

— Они хорошо ладили, пока ты не вмешалась.

На виске у Ольги появилась капля пота. Набрав достаточно влаги, она медленно потекла по розовой щеке.

««Почему она нервничает? — удивилась Надин.

Утренний скандал с отцом и перепалка на прогулке не могли вывести племянницу из равновесия. Почти ежедневные свары давно стали привычными и расстраивали только мягкосердечного Павла. Сама Ольга получала от них удовольствие. Однако, сейчас племяннице было явно не по себе. Пальцы, придерживающие подол юбки, побелели от напряжения; ноздри вздрагивали от возбуждения. От излишней экзальтации, Ольга даже, нарушив привычный маршрут, свернула в тенистую аллею. Затем, отстранилась, пошла на полшага впереди, остановилась внезапно, затеялась поправлять застежку туфли. Скорчившись в нелепой позе, девчонка сидела на корточках, теребила серебристую пряжку, прикрепленную бархатной лентой к белой коже туфельки, и косилась в сторону ближайших кустов. «Что она там высматривает?» — подумала Надин, а вслух сказала:

– Что у тебя, милая? Может помочь?

— Нет, нет, все уже в порядке.

Увы, порядком не пахло. Заглушая Олин голос, раздалась треск поломанных веток и из кустов на аллею выскочили двое мужчин в масках. Один наставил на Ольгу пистолет, потребовал:

— Деньги и драгоценности. Быстро!

Второй взял на прицел Надин. Та удивленно вскинула брови. Если бы ситуация не напоминала сцену из любительского спектакля, впору было испугаться. Все-таки, пустынная аллея, оружие, бандиты. Однако преувеличенная растерянность в лице Ольги, ее лицемерный испуганный вскрик отдавали таким вульгарным фарсом, что воспринять происходящее всерьез было невозможно. «Розыгрыш, — решила Надин, — она меня проверяет». В переполненном людьми парке, требовать деньги и особенно драгоценности могли лишь полные идиоты. Или большие шутники.

— Господа, у нас с собой ничего нет. Городской парк — не светский раут, сюда не надевают украшений.

— Боже! — с дешевым надрывом прошептала Оля и прижала руку к горлу.

— Что у вас там, барышня? А, ну-ка… — мужчина грубо сдернул с шеи Ольги газовый шарф и вытянул из-под ворота блузки жемчужное колье.