Когда рыдают девы

–  Боюсь, мистеру Чайлду не по душе, когда его отвле… – я хочу сказать, разумеется, леди Девлин, пожалуйста, сюда. 

Проведя Геро по узкому коридору и за угол, служитель остановился перед закрытой облезлой дверью. 

– Мистер Чайлд здесь, миледи, – прошептал он и прикусил слегка выступающими передними зубами нижнюю губу. – Мне объявить о вас?

– Спасибо, я сама. Можете нас оставить.

Бугристые черты коротышки затопила волна облегчения.

– Слушаюсь, леди Девлин. Если вам что-нибудь понадобится – что угодно, – не колеблясь обращайтесь ко мне. 

Геро подождала, пока кланяющийся и пятящийся служитель не удалится по коридору, затем повернула ручку и тихонько толкнула дверь.

Небольшая комната освещалась только высоким запыленным окном и была по периметру заставлена грудами ящиков и переполненными стеллажами. Бевин Чайлд сидел на стуле с прямой спинкой, склонив голову над страницами потрепанной рукописи, которая удерживалась открытой при помощи обтянутого бархатом продолговатого грузика. В одной руке ученый держал перо, указательным пальцем другой вел вниз по ряду цифр. Не поднимая глаз, он язвительно заметил:

– Вы мешаете мне сосредоточиться. Как видите, кабинет уже занят. Будьте любезны немедленно удалиться. 

Геро закрыла за собой дверь и прислонилась к ней спиной. 

Чайлд продолжал супиться над цифрами, по-видимому, в полной уверенности, что снова остался один. Посетительница пересекла комнату и отодвинула стул напротив антиквара. 

– Вы разве не слышали, что я сказал?! – вскинул голову тот. Затем его близорукий взгляд сфокусировался на Геро, и Чайлд уронил перо, забрызгав чернилами листочки со своими записями. – Милостивый Боже, опять вы…

Леди Девлин с усмешкой устроилась на стуле, поставила локти на стол и, опираясь подбородком на сложенные ладони, подалась вперед: 

– Какое милое, уединенное местечко для спокойной беседы. Весьма удачно.

Чайлд приподнялся.

– Сядьте, – велела Геро.

Он рухнул обратно на сидение, распластывая ладони по столу и выпячивая губы в хмурой гримасе.

– Когда же вы и ваш супруг оставите меня в покое?

– Как только вы перестанете нам лгать.

Чайлд одеревенел:

– Довожу до вашего сведения, что я уважаемый ученый. Весьма уважаемый! И ни одно слово из сказанного мною не было неправдивым. Ни единое!

– Неужели? Вы сообщили мне, будто ваша с Габриель ссора в прошлую пятницу была расхождением во мнениях относительно соотнесения Кэмлит-Моут с Камелотом. Это явная неправда. Вы разругались из-за гластонберийского креста.

Лицо собеседника побагровело.

– Мисс Теннисон была чрезвычайно вспыльчивой. По истечении времени трудно отделить в памяти одну вспышку ее холерического темперамента от другой.

– Я могла бы поверить вам, не закончи Габриель эту конкретную стычку вышвыриванием  креста в пруд. Такая вспышка наверняка запомнилась.

Чайлд сжал губы в тонкую линию и свирепо вперился через стол в собеседницу.

Геро уселась поудобнее,  переместив руки со стола на свой ридикюль

– Я могу понять, почему на главную роль в этой маленькой шараде выбрали вас. Ваше  скептическое отношение ко всему артурианскому хорошо известно, а значит, если именно вы представите крест из Гластонбери и сундучок с останками – особенно сделав вид, будто они отыскались среди  экспонатов коллекции Ричарда Гофа, – это, несомненно, придаст находке большую правдоподобность.

– Это оскорбление! – взорвался антиквар. – Будь вы мужчиной, я бы…

– И что бы вы сделали? Вызвали меня на дуэль? Учтите, я очень хороший стрелок.

– Насколько я могу судить, –  процедил сквозь стиснутые зубы Чайлд, –  крест, обнаруженный мною в коллекции мистера Гофа –  именно тот артефакт, который явили миру монахи аббатства  Гластонбери в тысяча сто девяносто первом году. Между прочим, члены научного сообщества вскоре получать возможность составить собственное мнение по этому вопросу. Крест удалось извлечь из пруда, и он будет доступен для ознакомления на следующей неделе.

– Сфабриковали еще один, да?

Антиквар откинулся на спинку стула и сложил руки на груди.

– Не вижу смысла удостаивать ответом подобную инсинуацию.

Геро усмехнулась:

– Но существует и другая причина, по которой вы были выбраны для этой шарады, не так ли, мистер Чайлд? Видите ли, я все раздумывала, с какой стати уважаемому ученому,  обладающему приятной финансовой независимостью, вовлекаться в такую аферу? А потом поняла: у вас есть тщательно скрываемый грязный секретик, который делает вас уязвимым для шантажа.

Собеседник беспокойно заерзал, сжимая челюсти.

– Вот почему вы убили Габриель, не правда ли? Не потому, что она каким-то образом раскрыла подлинное происхождение вашего так называемого гластонберийского креста, и не из-за ее пренебрежительного отказа на ваши ухаживания, а потому, что она обнаружила ваше пристрастие к маленьким девочкам.

Антиквар дернулся, затем сел очень ровно.

– Не имею ни малейшего понятия, о чем речь.

– Речь о «Ягнячьем загоне». И даже не думайте отрицать. Знаете, в этом заведении весьма тщательно ведут учет. И…

С побагровевшим, исказившимся от ярости лицом Чайлд вскочил со стула и замахнулся:

– Ах, ты ж, проклятая маленькая…

Виконтесса выхватила из ридикюля крохотный кремневый пистолетик, взвела курок и наставила дуло противнику в грудь.

– Дотроньтесь до меня, и вы покойник.

Тот застыл, нависнув потным телом над столом, с выпученными глазами и взволнованно вздымающейся грудью.

– Если припоминаете, – спокойно заявила Геро, – я предупреждала, что стреляю очень хорошо. Правда, оружие такого размера не отличается точностью, но на столь малом расстоянии она и не требуется. А теперь сядьте.

Антиквар медленно и осторожно опустился обратно на стул.

– Вы, мистер Чайлд, глупы. Неужели вы всерьез подумали, будто я уединюсь безоружная в закрытой комнате с человеком, которого считаю убийцей?

Лицо ученого, до этого багровое, сделалось мучнисто-белым.

– Я не убивал Габриель Теннисон.

– У вас, несомненно, был мотив – даже несколько. Вы только что продемонстрировали шокирующую предрасположенность к насилию над женщинами. В прошлое воскресенье днем вы находились в Гоф-Холле, а ночью – в своей квартире на Сент-Джеймс-стрит. Вы запросто могли расправиться с Габриель и ее маленькими племянниками по дороге между этими двумя пунктами.

– Я бы такого не сделал! Я бы никогда такого не сделал!

– И с какой стати я должна вам верить?

Антиквар сглотнул.

Геро поднялась, все еще с пистолетом в руке.

– Встаньте, повернитесь и положите ладони на ящики впереди себя.

– Что вы собираетесь сделать? – покосился на собеседницу через плечо Чайлд, выполняя приказание.

– Не отводите глаз от стены.

– Но что вы намерены сделать?

Геро открыла дверь.

– Это в значительной мере зависит от вас, разве нет?

– Что это значит?

Уже на полпути к вестибюлю Геро услышала, как антиквар вопрошает снова:

– Что вы намерены сделать?

К тому времени, когда Себастьян вернулся в Лондон, заходящее солнце отбрасывало на улицы длинные тени.

Он нашел леди Девлин сидевшей перед туалетным столиком. На ней было элегантное, с высокой талией вечернее платье из шелка цвета слоновой кости с крошечными рукавами-фонариками и розовой вставкой спереди. Наклонив голову, Геро вплетала в завитые волосы узкую пепельно-розовую ленту. Себастьян прислонился к дверному косяку гардеробной, наблюдая, как мерцание свечей играет на обнаженных плечах и открытой шее жены, и снова испытывая  приводящее в замешательство восхищение и желание вкупе с тревожным ощущением, словно он теряет нечто, чего в действительности никогда не имел. Нечто большее, чем страсть, и совершенное отличное от обязательств чести и долга.