Безжалостный Орфей

— Чем же кончилось это совещание?

— Ничем. Мы разошлись… Но эта тема нет-нет, да и проскальзывала между ними. Как будто Катя с Серафимой о чем-то договорились и при мне стесняются обсуждать детали. Я делала вид, что не понимаю. Они объясняли все шуткой.

— Когда было назначено наказание?

— Ах, да поймите: при мне разговор заходил урывками и намеками. Будто уже все решено и осталось подождать подходящего момента.

— Он настал.

— Как? — Госпожа Пигварская вдруг поглупела.

— Их убили, — пояснил Родион.

— Нет, нет… Это невозможно. Чтобы Катя или Серафима своими руками…

— Для этого не надо пачкать свои ручки.

— Да поймите же: женщину не надо убивать, чтобы испортить ей жизнь. Достаточно отнять ее красоту. Навсегда… Вот это будет наказание.

Ванзаров показательно задумался, как будто перед ним раскрыли истину во всей наготе.

— Пожалуй, вы правы… — сказал он, выдержав паузу. — Но как быть с вашей… простите, с любовницей вашего мужа?

— А что с ней? — опять не поняла Елена Михайловна.

— Она в числе трех. Ее убили первой.

— Я не имею к этому никакого отношения… — быстро сказала она.

— Не сомневаюсь. У кого из ваших подруг медицинское образование?

— Кажется, у Кати… — Пигварская помедлила. — Нет, у Серафимы Павловны, точно! Она же была медсестрой. В госпитале с Милягиным познакомилась, когда он был простым ротмистром. Частенько рассказывала, каким был недотепой. А вырастила из него настоящего полковника.

— Она была знакома с хирургией?

— Ассистировала при операциях. Помогала вытаскивать осколок из ноги Милягина.

— Сильная женщина.

— О, вы не знаете насколько! Она телом расползлась, совсем за собой не следит, но кулак у нее совершенно мужицкий.

— Когда-нибудь слышали о Марии Саблиной?

— Ни разу… А кто это?

— У вас гувернантка?

— И не одна. — Заботливая мать не скрывала гордости. — У моих крошек есть все, что только можно представить. Это такое счастье для матери.

— У вас такой свежий цвет лица. Сразу заметно: много времени посвящаете прогулкам.

— Да что вы! — Она была польщена. — Только с детьми и выхожу. Сейчас и гулять-то можно только по утрам, пока светло.

— Быть может, знакомы: Зинаида Лукина или Ольга Кербель?

— Ничем не могу помочь… Право, уже так много времени. Мне пора кормить моих малышей…

Легким движением Ванзаров вынул снимки и развернул.

— Не узнаете, кто из них… — спросил он.

Елена Михайловна сморщила носик, сощурилась, что выдало ранние проблемы со зрением и упорное нежелание носить очки.

— Какие неприятные снимки… — сказала она.

— Полицейская фотография с места преступления. Так кто?

— Кажется, она…

Пальчик госпожи Пигварской указывал на Марию Саблину. Это было чрезвычайно интересно. Но тут гувернантка ввела в гостиную детей — девочки-погодки трех и четырех лет. Они бросились на мать и повисли на ней. И она растворилась в детях. Взгляд ее стал нежным и застенчивым. Хрупкая женщина давала понять, что посторонним следует иметь такт и проваливать как можно скорее.

Полиция не посмела отравлять семейный рай.

* * *

Аполлон Григорьевич рассматривал несчастье с профессиональным интересом:

— Повторили подвиг барона Мюнхгаузена? За неимением косички использовали ухо? Похвально. В ваши годы я тоже питал нездоровую страсть к экспериментам. Только все больше с порохом и ядами.

Коля прикрывал пострадавший орган ладошкой.

Чего только с ним не делал! И мокрое полотенце прикладывал, и лед приказал принести, даже растительным маслом растирал. Ничего не помогало. Ухо горело бордовым цветом и распухало. Боль еще можно было терпеть, но вот стыд…

— Стало быть, одно к одному, — сказал Лебедев и потряс жестянкой монпансье, словно собирался бросить кости. — Игры заканчиваем, на этом все.

— Как все?! — ошалело спросил Коля.

— Как и не было. Сдавайте мой реквизит и выметайтесь домой. Костюм и прическу можете оставить себе. Утешительным призом.

Николя кусал губу и часто-часто моргал, чтобы совсем не разреветься:

— Это из-за… из-за моей раны?

— Из-за драного уха тоже. Ну посмотрите на себя: какой вы наследник? Гном драный, да и только.

— Это нечестно! — сказал Коля с таким бесконечным отчаянием, что и Лебедева проняло. Великий криминалист отбросил конфеты и сказал:

— Мы с вами не в штосс режемся, чтобы о честности говорить. Вы по малолетству не думаете. Но мне такое счастье непозволительно. Это не игра в шпионов и разбойников. Дело касается жизни. Вашей жизни. Я не могу рисковать таким бесполезным, но все же живым существом. Ванзаров меня живьем съест. И кровь выпьет, как вампир. Он теперь все может.

— Если я не приду, она поймет и исчезнет.

— Никуда она не денется… — пробурчал Лебедев, который думал примерно так же. — Ну, сбежит от «Неметти», появится в другом месте. Выследим, поймаем и допросим. И без вашей помощи. Настоящие профессионалы возьмутся. Хоть Курочкин, например. Отличный филер.

— Она слишком умная… Я… хорошо ее понял. Искра почувствует угрозу и сбежит.

— Дальше России не убежит, везде найдем.

Аполлону Григорьевичу явно не хватало уверенности. Он это и сам знал. Коля обострившимся чутьем напал на слабину:

— Значит, вы отпустите убийцу, на которой четыре жертвы? Что ж… Вам виднее, у вас опыт. Только она приедет в Москву или Нижний и там опять развернется. Сколько надо жертв, чтобы ее там остановить? Ни вас, ни Ванзарова туда не позовут. Спишут на самоубийство… И все…

Коля тяжело дышал. Вложив в тираду все силы, он забыл про боль. Разгоряченный мальчишка с красным ухом выглядел так умилительно героически, что Аполлон Григорьевич не выдержал:

— И что предлагаете вы?

— Я пойду сегодня на свидание к ней…

— Это исключено.

— Ну пожалуйста, ну давайте рассуждать логически… Можно?

— Валяйте, коллега.

— В «Неметти», среди народа, она сможет меня убить?

Лебедев промолчал.

— Вот! — оживился Коля. — А сегодня у нас только первое свидание. Я же еще как следует в нее не влюблен, как она считает. Ей надо, чтобы наследник поглубже заглотнул наживку. Понимаете? А мы тем временем сами ее подсечем. Я уже совсем в роль вошел. Так легко дается быть хамом, не поверите…

— Верю. Допустим, вы правы и сегодня она будет вас окучивать, как капусту с денежными лепестками…

— Так точно!

— Подождите, Гривцов, со своим энтузиазмом. Значит, какая ее цель? Убедиться, что у вас денег куры не клюют. Вчера она только пыль в глаза пустила. А сегодня должна вас как следует околдовать. Чтобы потом… Но это будет потом.

— И я о том же! Сегодня — совершенно безопасно. А там посмотрим. Ну пожалуйста, Аполлон Григорьевич… Ну последний разочек! Столько денег уже угрохали…

— Сегодня безопасно, говорите… — сказал Лебедев в задумчивости. — Еще разочек, говорите… Последний… А там видно будет…

— Ну так же! Вам и дожидаться в трактире не надо. Искра наверняка хвостом вильнет. Я сам справлюсь. Ведь первое свидание! Ну пожалуйста…

Уговоры были столь искренни, а порыв так горяч, что Лебедев сдался. Жалко стало бросать, раз затеяли. Он еще раз предупредил, что сегодня идут на дело в последний раз. Никаких попыток поймать убийцу с поличным не предпринимать. Напустить туману и выйти из игры. Шампанского не глотать, за словами и манерами следить, денег не жалеть. Каждую секунду быть начеку и помнить, что имеет дело не с женщиной, а с ядовитой коброй. Безжалостной отравительницей.

Коля со всем соглашался безропотно. При каждой возможности клялся, что лучше его сыграть золотопромышленника никто не сможет. И только в последний раз. И ни глотка шампанского. И постоянная бдительность.

— Только мне нужна ваша помощь, — сказал он совершенно удрученно.

— Что еще?

— Спасите мое ухо…

Лебедев фыркнул и полез в волшебный чемоданчик. Надо же привести наследника в товарный вид. А то, чего доброго, убийца рискует умереть от смеха. И как тогда торжествовать справедливости?