Догадка Ферма

— Новые апартаменты монсеньора, — объяснил Портос, показав на фасад.

Луи заметил, что они находились позади покоев королевы.

На втором этаже Луи и Портос прошли через галерею, где сновали разнообразные клерки, а лица благородного звания ожидали, восседая на банкетках. Гвардейцев было немного, и Портос, более смышленый, чем можно было судить по его виду, догадался, какие вопросы задает себе Фронсак. Мазарини отнюдь не пользовался любовью, и отсутствие охраны выглядело весьма странным.

— Вы видите всех этих лакеев? — с презрением осведомился офицер.

Луи и сам обратил внимание на поразительное количество слуг и ливрейных лакеев. Присмотревшись к ним, он обнаружил, что все они, черноволосые и чрезвычайно крепкие, держались как-то очень прямо и напряженно.

— На самом деле это брави, наемные убийцы, которых Его преосвященство привез из Италии. У всех у них под ливреей оружие, поэтому они и движутся так скованно!

Луи улыбнулся. Ему были хорошо знакомы обходные пути сицилийца, который в данном случае желал создать у посетителей впечатление, что он не нуждается ни в какой защите, поскольку все его любят. Для Мазарини обман был универсальным принципом в политике.

Портос остановился перед дверью, которую охранял лакей с особо свирепым выражением лица, застывший словно железная статуя. Мушкетер, не обратив на него внимания, постучался и вошел, когда ему ответили.

Это был рабочий кабинет Туссена Роза, секретаря Мазарини. [57]

— Мсье шевалье! — радостно воскликнул секретарь, вставая из-за письменного стола, заваленного бумагами. — Монсеньор ждет вас с нетерпением!

Туссену Розу было около тридцати лет. У этого любезного человека было насмешливое от природы выражение лица, которое он пытался скрыть, отрастив тонкие усики и принимая — когда вспоминал об этом — воинственный вид, входивший в явное противоречие с длинными завитыми волосами, мягко ниспадавшими на его плечи и придававшими ему ангельский облик.

Роз подошел к внутренней двери, постучался и открыл ее, не дожидаясь ответа. Он возвестил о приходе Луи и провел его в обширную прихожую, через которую они прошли в огромную залу — отсюда начиналась длинная анфилада парадных галерей.

Министр в пунцовой сутане стоял перед аналоем и беседовал с другим посетителем в черном бархатном наряде. Луи никогда его не встречал. Незнакомец, волосы у которого были столь же черными, как его камзол, носил квадратную бородку в форме утиного хвоста и короткие усы на итальянский манер. Он с большим рвением раскладывал на маленьком столике несколько пар кожаных перчаток.

— Мсье шевалье! — воскликнул Мазарини, нарочито усилив свой сицилийский акцент. — Как я рад вас видеть!

Луи приблизился, слегка оробев от пышного убранства огромного рабочего кабинета. Здесь царили показная роскошь и одновременно изысканный вкус коллекционера. Мазарини тем самым желал продемонстрировать гостям как свое богатство, так и любовь к искусству.

Тут было великое множество мраморных столиков и шкафчиков из черного дерева или других ценных пород. Почти везде на перламутровых и черепаховых консолях возвышались античные бюсты — белые, раскрашенные или бронзовые. На большом столе, сделанном из черного египетского мрамора с ножками в форме коринфских колонн, стояли две изумительные вазы из голубого порфира. Целую стену занимали книжные полки, заполненные томами в цельных кожаных переплетах, с гербом кардинала на корешках. На других стенах были развешаны картины, среди которых Фронсак узнал несколько полотен Симона Вуэ, «Милосердие» Жака Бланшара, «Ромула и Тита» Гершена, а также «Геркулеса и Омфалу» Франческо Романелли. На полу лежали турецкие, персидские и китайские ковры.

Покрытые коврами кресла и банкетки были расставлены вокруг огромного рабочего стола, а в глубоком мраморном камине весело полыхал огонь.

— Позвольте представить вам моего друга, Томмазо Гандуччи, — сказал Мазарини. — Томмазо продает лучшие перчатки и духи в Европе! Я выписал его из Флоренции. Посмотрите, что он мне принес…

Кардинал знаком предложил Луи подойти к аналою.

— Томмазо еще и старый друг моей семьи, — весело заявил министр. — При нем вы можете говорить открыто, без всяких опасений.

Он нарочито положил левую руку на плечо перчаточника, чтобы подчеркнуть, насколько доверяет ему.

— Вчера я получил памятную записку, которую мсье Ле Телье вручил мсье д’Обрэ, а тот передал моему славному Розу, — продолжал министр. — Вы на самом деле уверены, что мсье Мансье был убит?

— Да, монсеньор, — ответил Луи, несколько сбитый с толку присутствием флорентийского перчаточника. — Я убежден: тот, кто руководит шпионской сетью, знает, что я вышел на его след. Цель этого преступления — заставить меня прекратить расследование.

— Значит, наш шпион — это Мансье. И убили его, чтобы он не проболтался.

— Быть может, да, монсеньор, а быть может, нет…

Мазарини улыбнулся, щуря глаза, словно кот. Он обожал парадоксы такого рода.

— Его могли убить, чтобы внушить мне уверенность в его виновности, — пробормотал Луи.

Министр медленно кивнул.

— А как думаете вы, Томмазо?

— Во Флоренции именно так бы и поступили, — улыбнулся перчаточник. — Убить невиновного, чтобы внушить, будто он покончил с собой из страха или желая избегнуть позора!

— В таком случае настоящий шпион по-прежнему на свободе.

— Вот именно, монсеньор.

Мазарини поморщился:

— Будьте осторожны, мсье Фронсак, эти люди могут заняться и вами.

— Я знаю, монсеньор.

Луи не хотел рассказывать о покушении на Гастона, поэтому больше ничего не добавил.

— Что еще вы выяснили, мсье Фронсак?

Тут Луи рассказал о том, что удалось узнать в ходе слежки за служащими Россиньоля. Гарнье и Мансье он уделил немного внимания, зато более подробно остановился на странном поведении кузена Сюлле де Нуайе и его визите в книжную лавку «Под эгидой Рима». Дольше всего он говорил о Клоде Абере, подчеркнув, что тот проживает на постоялом дворе «Голландия» и неоднократно посещал игорный дом «Азар».

— Вы познакомились также и с сестрой мсье Гарнье, — безразличным тоном произнес Мазарини, когда Луи завершил свой рассказ.

— В самом деле, монсеньор, — ответил Луи, не желая распространяться об обстоятельствах знакомства, хотя был убежден, что министру это известно. — Это произошло в воскресенье, на приеме у мсье д'Аво.

— Мне сказал об этом мсье Сервьен. Мадам Муайон очень талантлива… хотя сам я предпочитаю Караваджо и моих сицилийских мастеров. Разумеется, я имею в виду живопись.

С двусмысленной улыбкой он взмахнул рукой в сторону полотен своей галереи.

— Что вы думаете об этом книготорговце? Шарль де Бреш — его настоящее имя?

— Кажется, ему можно доверять. В любом случае книготорговец он хороший. Я купил у него книгу, которую он мне рекомендовал. Для моей супруги… и ей книга понравилась.

Следовало ли, несмотря ни на что, поделиться своими подозрениями? Он сделал паузу, а затем изложил факты следующим образом:

— По правде говоря, он прислал мне несколько романов, чтобы жена их просмотрела. Она выбрала один, остальные я вернул ему. И при этом встретил монсеньора Фабио Чиджи, который купил редкую книгу в подарок нунцию.

— Фабио Чиджи, посланника Урбана Восьмого к парижскому нунцию! — резко перебил его взволнованный перчаточник. — Вы уверены?

— Да, мсье, — ответил Луи, пораженный этой вспышкой итальянца. — Мой друг Поль де Гонди показал мне его на приеме у графа д'Аво.

— Как расцениваете вы появление мсье Абера у мадемуазель де Шемро? — тут же спросил Мазарини, словно желая сменить тему.

— Он игрок, монсеньор. Это человек, одаренный способностью к манипуляции числами, и, по моему мнению, он пытается использовать свои таланты с целью обогащения.

— Вы кого-нибудь из шифровальщиков уже подозреваете?

— Пока нет, монсеньор.

Луи на мгновение умолк, а затем продолжил: