Фронтовик. Без пощады!

– С Коркиным нехорошо получится. Да и людей в отделении не хватает.

– Нехорошо сало под одеялом в одиночку жрать. А стать грамотнее, опытнее всегда хорошо. Ты хоть сто книг изучи, а без опыта, без интуиции – никуда. А Коркин местничеством занимается: раз мое, значит – не тронь.

– За дело болеет, товарищ подполковник.

– Да знаю я. Мужик он толковый и начальник разумный. Будь я на его месте – тоже так сделал бы. Кадры растить долго, их беречь надо.

– Вы сами себе противоречите.

– Ничуть. Я-то не на его месте, а на своем. Потому о своем отделе забочусь. Сам подумай, у нас дела посерьезнее, чем у вас, на земле – организованные банды, убийства. А у вас – щипачи да домушники. У себя в отделе ты вырастешь до определенного предела, а дальше – потолок. И никуда не деться, потому как дел серьезных нет. Правда, у нас больше головой работать надо, а не стрелять – водится за тобой такой грешок.

– Только в порядке самообороны или с целью пресечения угрозы для других людей.

– Знаю, читал рапорты. О превышении полномочий или самоуправстве речи нет.

Они помолчали.

– Ты как девка, Фролов – и хочется, и колется… Что решил?

– Если честно – не знаю.

– Я так и знал. Коркина жаль?

– Есть такое дело.

– Ты по службе встречаться с ним будешь. Думаешь, я каждого опера из районных отделений к себе приглашаю? Мне что, заняться нечем?

– Не думаю.

– Тогда решай – здесь и сейчас. Второго случая может не представиться.

– Можно подумать?

– Даю пять минут. Иди в коридор, вернешься – о решении доложишь.

Андрей вышел. Мысли в голове путались. Что решить? Он посмотрел на часы. К операм привык, к райотделу, к Коркину. Расставаться жаль, но и расти хочется, настоящим сыщиком стать.

Ровно через пять минут он вошел в кабинет:

– Я согласен.

– Рад за тебя. Возвращайся к себе в отдел, служи. Пока приказ начальство подпишет, несколько дней у тебя есть. Завершай дела, подчищай – «хвостов» не оставляй.

– Слушаюсь.

Андрей вышел из здания и обернулся. Думал ли он, что ему придется ходить сюда на службу? И мечтать не мог. Сначала постовой, потом опер. А впереди – МУР, учреждение прославленное. Граждане уважают, уголовники боятся.

Он посмотрел на часы – пять часов вечера. В отделение идти смысла уже нет: пока он доберется, в уголовном розыске уже никого не будет.

Решил идти к Валентине. Один важный для себя вопрос он сегодня решил, надо и с личной жизнью разобраться.

Он прождал у дома девушки битых два часа, потом поднялся на этаж и позвонил в квартиру. Никакого ответа. Андрей снова вернулся во двор и уселся на скамейку.

Прошел час, другой… Видно, не суждено им сегодня встретиться.

Андрей поднялся и пошел домой. Мало ли: на работе задержалась, к подруге зашла – она человек свободный. Но в душе он ощущал досаду.

Утром, после планерки Андрей дождался, пока опера разойдутся по делам.

– Каюсь, Василий Федорович, грешен!

– Согласился? Зря! Опыта в отделе набраться надо было. В МУРе сыщики опытные, ты у них на подхвате, на побегушках первое время будешь.

Видно было, что начальник сожалеет о выборе сотрудника. Приказа еще не было, но оба понимали, что Андрей работает в отделе последние дни.

– Ладно. Иди, просмотри все дела, подчисть «хвосты», чтобы операм не пришлось после тебя доделывать.

Андрей прошел к себе, достал из железного ящика тоненькие картонные папки и стал листать.

День прошел в писанине, беготне по экспертам за заключениями.

А на третий день пришел приказ о его переводе. И Андрей и Коркин знали, что он будет, но для оперов он стал полной неожиданностью – как гром среди ясного неба.

– Андрюха, ты что, женился на генеральской дочке? – удивился Гиви.

– Я же не женат. И в перспективе генеральской дочки нет.

– Тогда почему тебя забирают в городское Управление?

Андрей пожал плечами. Его никто не продвигал, более того – он и не думал, что когда-нибудь попадет на Петровку.

Сдав оружие и патроны, он передал дела Коркину.

– Не прощаюсь, – протянул ему руку Коркин, – думаю, еще не раз свидимся. Надеюсь, ты наше отделение не подведешь, краснеть за тебя не придется.

Попрощавшись с операми, Андрей поехал в МУР.

Остаток дня прошел в оформлении бумаг и получении оружия. К вечеру от сутолоки голова кругом пошла.

– Завтра к восьми утра – к старшему оперуполномоченному Арапову.

Сыщик Владимир Арапов был в МУРе личностью легендарной – его знала вся московская милиция. Опытный и вдумчивый, он распутал не одно запутанное дело и имел у оперов непререкаемый авторитет. Быть в фаворе у начальства и среди коллег – это не одно и то же, искреннее уважение товарищей дорогого стоит.

Собираясь на службу, Андрей волновался. Он надел костюм, рубашку, галстук и выглядел, как новый пятак – встречают-то по одежке… А вот провожают по уму.

Сунул пистолет в карман брюк – карман оттопыривается, за пояс – неудобно. Положил во внутренний карман пиджака – непривычно. Да что с ним такое? Нервы, наверное, хотя он считал, что они у него железные. Но все же успокоился, помчался на трамвай, потом – пешком до Петровки. Прежде чем войти в здание МУРа, постоял перед ним пару минут в раздумье – не поторопился ли он со своим согласием на перевод? Однако отступать уже нельзя, он зачислен в штат. Как его примут? Там же все сыщики – «зубры», не одну собаку в своем деле съели. А он всего лишь год как окончил спецшколу, опыта кот наплакал. Андрей давал себе оценку жесткую, реальную.

Он нашел нужный кабинет и, постучавшись, вошел.

За столом сидел мужчина лет сорока пяти – в поношенном костюме и при галстуке.

Андрей представился и предъявил удостоверение.

– Да, приказ о переводе читал, и начальник мне говорил о пополнении. Рад познакомиться.

Сыщик вышел из-за стола и крепко пожал Андрею руку.

В общении Арапов оказался прост, доброжелателен, и волнение Андрея постепенно улеглось.

– Вот твой стол и ключи от сейфа.

На прежнем месте работы у Андрея был только железный ящик, здесь – солиднее.

– Мы сейчас работаем по этому делу, изучи. – Сыщик положил перед Андреем папку с уголовным делом, и часа полтора он прилежно изучал документы.

В Лялином переулке произошло самоубийство. Одинокий мужчина, находясь в своей квартире, пустил себе пулю в висок. Рядом с креслом, в котором приходящая прислуга нашла труп, валялся пистолет «ТК» (Тульский, Коровина), на котором были обнаружены отпечатки пальцев самоубийцы. Вроде бы дело ясное: самоубийство. Однако настораживали два факта: во-первых, под ногтями погибшего были обнаружены микроскопические кусочки кожи, хотя на теле погибшего следов царапин не было. И во-вторых, прислуга показала, что из квартиры пропал перстень с бриллиантом – хозяин хранил его в тумбочке у изголовья кровати.

Беспорядка в квартире, который мог бы указывать на поиски какой-то вещи или предмета, не было, да и деньги, лежавшие в шкатулке на видном месте, оказались не тронуты. Короче, были неясности, потому дело и попало в МУР.

Андрей закрыл картонную папку.

– Что скажешь? – увидев его движение, спросил сыщик.

– На первый взгляд – самоубийство.

– А на второй? – хитро улыбнулся Арапов.

– Убийство. Причем убитый поцарапал руки или лицо убийцы. Он понял, что его пришли убивать, но было уже поздно, прозвучал выстрел.

– Так-так, продолжай.

– Убийца забрал перстень, скорее всего – старинный и дорогой – и ушел.

– Почему ты считаешь, что перстень был старинный?

– Что-то я не видел в магазинах перстней с бриллиантами. Я не знаю, сколько они стоят, но полагаю, что дорого. Сами посудите: война закончилась недавно – какая ювелирная фабрика или Гостиный двор во время войны будут принимать и исполнять заказы на перстни с бриллиантами? Тут бы уцелеть, выжить.

– Похоже на правду, – согласился Арапов, все это время с интересом следивший за рассуждениями Андрея.