Дом свиданий

— Оставь, — робко вступила жена. — Пусть играется.

Не обращая на нее внимания, Иван Дмитриевич схватил Ванечку за руку.

— Нет, брат, — мстительно приговаривал он, пытаясь разжать сведенные в кулачок пальцы, чтобы выковырять этот чертов жетончик, но сын сопротивлялся отчаянно, и довести дело до конца помешал звонок дверного колокольчика.

Появился Гайпель.

— Иван Дмитриевич, — доложил он, — я его нашел.

— Кого?

Тот опять завел свою волынку:

— Кого вы искали… Кого мне велели найти…

Наконец выяснилось, что он всего-навсего разыскал гостиницу, в которой, бежав из «Аркадии», обосновался князь Панчулидзев.

Лошади были казенные, и полицейский кучер их не особо жалел, для Ивана Дмитриевича тем более. Понеслись, как на пожар.

— Несомненно, — говорил Гайпель, — в убийстве Куколева замешаны двое: мужчина и женщина. Вы решили, что это один из псевдо-Ивановых со своей подругой, но точно так же можно предположить, что кто-то из этой пары ни в чем не повинен и служил только ширмой для другого. Возможно, Куколева отравили не Иванов с его соночлежницей, а, скажем, Иванов и какая-то другая женщина из другого номера, пришедшая туда с другим мужчиной. Или, наоборот, женщина была от Иванова, но действовала заодно не с Ивановым, то есть не с этим Ивановым из соседнего номера, а с каким-то другим, который пришел с другой женщиной и который даже не обязательно должен быть Ивановым. Вы согласны со мной? В любом случае, — не дождавшись ответа, продолжал Гайпель, — после того как с моей помощью вы нашли Марфу Никитичну, я заслужил право быть выслушанным. Я привык уважать чужое мнение, но хочу также, чтобы уважали и мое собственное. Если вы не согласны, давайте будем рассуждать, будем спорить…

Тут он поглядел на Ивана Дмитриевича и увидел, что тот спит.

2

Грозный князь оказался субтильным брыластым человечком с лицом ученой обезьяны. Ничто не выдавало в нем великого любовника, чьи подарки с риском для жизни носят на груди неверные жены. Относительно своей собственной Иван Дмитриевич тоже как-то успокоился. Он знал, что ее любовь нельзя купить ни за какие деньги.

Усадив гостя в кресла, князь остался стоять и на все попытки Ивана Дмитриевича либо встать самому, либо добиться, чтобы хозяин тоже сел, отвечал с восточной учтивостью:

— Не беспокойтесь, мне так удобнее.

— Ваше сиятельство, — спросил Иван Дмитриевич, — вы, я полагаю, догадываетесь, что привело меня к вам?

— Наверное, хозяин «Аркадии» раскрыл мой псевдоним.

— Это второй вопрос. А первый… К нам в Спасскую часть поступил донос: вы, ваше сиятельство, обвиняетесь в тайных сношениях с генералом Гарибальди.

Панчулидзев засмеялся:

— Почему не с турецким султаном? Из Пензы, пожалуй, до Стамбула поближе будет.

— Дело нешуточное. В доносе говорится, что агенты Гарибальди, зная ваши связи при дворе и то расположение, которым вы пользуетесь у государя, передали вам крупную сумму денег. За это вы обязались настраивать русское общественное мнение против Королевства Обеих Сицилии. Мишенью первой интриги избран неаполитанский посол в Петербурге. Уже составился заговор, и на ближайшем балу в Аничковом дворце ни одна дама не примет приглашение посла и не пойдет с ним танцевать… Что вы на это скажете?

— Скажу, что если бы у господина Гарибальди были такие же агенты, как у вас. он давно владел бы всей Италией.

— Благодарю за комплимент.

— Ведь что где ни сболтнешь, все донесут, негодяи! Да еще и перелицуют, и подкладку подошьют. Но напрасно вы меня шантажируете, я не дам вам ни копейки.

— Вы неправильно меня поняли, ваше сиятельство…

— Правильно я вас понял! У меня много врагов, они только и ждут случая оговорить меня перед государем. Но вы не учли, что наш государь в глубине души сочувствует Гарибальди.

— Тем лучше, — улыбнулся Иван Дмитриевич. — Хотя политическими делами я не занимаюсь, в определенных сферах прислушиваются к моему скромному мнению. Прежде чем пустить донос по инстанциям, я мог бы сопроводить его запиской о том, что интригу против неаполитанского посла вы затеяли не из корысти, а из сочувствия к Гарибальди.

— И что вы за это возьмете?

— Имя женщины, которая той ночью была с вами в «Аркадии».

Панчулидзев заметно встревожился:

— Подозреваете ее в убийстве этого Куколева?

— Вы с ним были знакомы?

— Нет-нет!

— Откуда же вам известно его имя?

— Так, слышал.

— А ваша любовница? Она знала покойного?

— Если это допрос, — сказал Панчулидзев, — то заявляю, что я не юноша. Какую бы страсть ни возбуждала во мне женщина, бессонные ночи уже не для меня. Время от времени я засыпал и не мог видеть, выходила она из номера ночью или нет. Что касается ее имени…

— Не нужно, — остановил его Иван Дмитриевич, — обойдемся без имени. Я знаю, кто она такая.

Гайпель ждал в пролетке и, едва отъехали, спросил:

— Ну что, он убийца? Панчулидзев?

— Нет, — покачал головой Иван Дмитриевич.

— Его пассия?

— Может быть. Еще не знаю.

— Он вам назвал ее имя?

— Я его и так знаю, но тебе не скажу.

— Почему?

— А если она не виновна? Давай-ка не станем лишний раз трепать имя женщины, которая, возможно, вовсе тут ни при чем.

Гайпель замолчал, потом вдруг рассмеялся:

— Совсем забыл вам сказать! Дядя-то ведь все выболтал.

— Какой еще дядя?—не сразу сообразил Иван Дмитриевич, о ком речь.

— Муж тетки, у графа Шувалова в канцелярии служит. Вы посоветовали мне действовать через тетку, и тетка у него все выведала насчет этой великой княгини. Оказалось, чушь собачья!

— Как так?

— Просто эта княгиня повадилась одна, без компаньонок, и на извозчике ездить в магазин Флери, сама себе покупает всякие пряжки, подвязки, застежки, заколки и все такое прочее. Надоело ей по прейскуранту из Парижа выписывать. Экономит, видите ли. А где магазин Флери находится, вам напомнить?

— Не надо.

Магазин этот располагался в аккурат напротив «Аркадии», дверь в дверь. Только улицу перейти.

— А тут нате вам, убийство! — продолжал Гайпель. — Видать, Петру Андреевичу Шувалову сверху кто-то бо-ольшое внушение сделал: куда, мол, смотрят ваши люди? Под угрозу поставлена безопасность члена августейшей семьи! Граф Шувалов нашим начальничкам хвосты накрутил, они и забегали. Так что наплюйте и выкиньте из головы.

«Ну, брат, постой, я тебе отплачу! — подумал Иван Дмитриевич о Шитковском. — Будет тебе праздник, и попляшешь, и попоешь своим голосом!»

3

В седьмом часу вечера Иван Дмитриевич, окруженный заботами жены, лежал в супружеской постели на свежих благоухающих простынях и готовился уснуть, чтобы не просыпаться уже до утра. Ломило затылок, бессонная ночь давала о себе знать. Жена сидела рядом. По ее глазам Иван Дмитриевич видел, что она хочет того, чего он сам хотел от нее все эти дни, а теперь как-то перехотелось. Она раздвинула отвороты халата на груди:

— Смотри, Ваня, какая у меня рубашечка! Новенькая…

Он протянул руку, потрогал в том месте, где предлагалось, но ничего не почувствовал — ни волнения, ни нежности. Слишком устал.

— Подожди, — жарким шепотом попросила жена. — Сначала скажи мне что-нибудь.

— Что?

— Что-нибудь постороннее. Будто ты сейчас о другом думаешь.

— А я, по-твоему, о чем думаю?

— Уж я знаю о чем, — сказала она, поднимаясь и подходя к двери, чтобы накинуть крючок, но не успела: на пороге стоял Ванечка.

Он какой-то странной походкой вошел в спальню, остановился в двух шагах от кровати и угрожающе произнес:

— Вы, папенька, говорили, что лгать нехорошо, красть нехорошо.

— Разве не так? — удивился Иван Дмитриевич.

— А вы сами, — звонким от преодоленного страха голосишком объявил Ванечка, — вор и лгун!

Бац! Жена влепила ему по затылку.

Он пошатнулся, но не заплакал и выкрикнул еще звонче: